Современники    

о Старовойтовой

Биография

Политическая

деятельность 

Научная        

деятельность

Позиция

Наследие

Фонд                

Старовойтовой

Новости

и ход следствия

Позиция


Положительный итог

Интервью с депутатом Государственной Думы,

сопредседателем федеральной партии "Демократическая Россия"

Галиной Старовойтовой


Старовойтова Галина Васильевна родилась 17 мая 1946 года в Челябинске. В 1971 году окончила факультет психологии Ленинградского государственного университета (до этого - три курса военно-механического института). Этнопсихолог и этносоциолог. В 1976 году окончила аспирантуру Института этнографии АН СССР и вскоре защитила диссертацию на соискание степени кандидата исторических наук. Работала в этом институте младшим, а затем старшим научным сотрудником.

В 1988 - 1990 годах входила в правление Клуба московской интеллигенции "Московская трибуна", в это же время вошла в состав Международной Хельсинкской группы. 14 мая 1989 года избрана народным депутатом СССР от одного из национально-территориальных округов Армении. Спустя год избрана также народным депутатом РСФСР от Ленинграда, вошла во фракцию "Демократическая Россия". В феврале 1993 года избрана сопредседателем движения "Демократическая Россия". В 1990 1992 годах работала советником Б.Н.Ельцина по вопросам межнациональных отношений.

В декабре 1995 года вновь избрана депутатом Государственной Думы от Санкт-Петербурга.

- Галина Васильевна, как и с чего началась для вас перестройка? Когда вы поняли, что в обществе действительно грядут серьезные изменения?

Восьмого декабря 1986 года после четырех месяцев голодовки с требованием освободить всех политзаключенных в Чистопольской тюрьме умер Анатолий Марченко. Спустя двенадцать дней после этого из горьковской ссылки возвращается в Москву Андрей Дмитриевич Сахаров, и затем в течение нескольких месяцев власти освобождают почти всех политзаключенных. Таково было начало 1987 года.

Тогда же, в январе 1987 года, состоялся пленум ЦК КПСС, который впервые огласил суть программы перестройки. До этого было неясно, что имеет в виду Михаил Сергеевич Горбачев. Лично я поверила в серьезность его намерений именно в январе 1987-го, а не в апреле 1985-го, когда он был избран генсеком и начал говорить про перестройку Именно в январе 1987-го.

- Сейчас Михаил Сергеевич сожалеет о времени упущенных возможностей, о том, что многое ему не дали осуществить так, как было задумано. Что в реальности помещало ему удержаться на гребне власти и сохранить имидж "отца нации"?

- Думаю, он был всегда искренен сейчас, и тогда. Его ошибка в том, что он недооценил объем своей власти и своих тогдашних полномочии, свою историческую роль. Полагаю, он мог бы сделать больше

За несколько дней до отставки Горбачева, в декабре 1991 года, когда он сидел и напряженно ждал - позову ли его двадцать первого декабря в Алма-Ату для подписания договора об СНГ (а я уже знала, что не позовут), у нас впервые произошел откровенный разговор. До этого он меня воспринимал только как политического оппонента, для которого главное - не дать взойти на трибуну. А тут, всеми забытый и заброшенный, принял, и три часа мы с ним в Кремле говорили очень откровенно. Я спросила его: "Михаил Сергеевич, почему вы не опирались на нас, на Межрегиональную группу? Ведь за нами была поддержка миллионов людей - по данным опросов, в разных регионах от шестидесяти до семидесяти пяти процентов избирателей. И вместе мы могли бы "своротить горы" и продвинуть процесс реформ гораздо быстрее и гораздо менее болезненно. Почему вы этого не сделали? Вы шесть лет пугали нас дедушкой Лигачевым. (А он действительно все время говорил о том, что реакционные силы могут все повернуть вспять, поэтому надо все делать очень медленно и осторожно. ) Кто сейчас помнит этого Лигачева ", - спрашивала я. Он подумал (ему этот вопрос был, наверное, неприятен) и сказал, "А вы думаете, Галина Васильевна, мне легко было за эти годы дважды почти полностью сменить состав ЦК КПСС? .." То есть он мыслил только в рамках аппаратной борьбы за власть и никогда не мыслил в категориях улицы, избирателей, народа. Кстати, эта его аппаратная нацеленность только сейчас в какой-то мере трансформируется в публичную политику, он начинает общаться с народом. И даже его реклама "Пицце-хат" работает на него.

Но тогда, в 1991 году, я думаю, он не был публичным политиком, хотя все время находился на виду, на экранах телевизоров. И, уверена, его личная судьба могла бы быть другой, если бы двадцать первого августа 1991 года, когда его привезли из Фороса, он поехал бы не в свою резиденцию, а к Белому дому, где его ждали сотни тысяч россиян, в том числе молодежь и студенты, и просто сказал бы им: "Спасибо за то, что спасли демократию". Толпа доказала бы ему свою преданность, ведь за час-два до этого она пронесла на руках членов Политбюро - Шеварднадзе и Яковлева (которые, заметим, не были в то время любимцами публики). Безусловно, он был бы встречен овациями, и после этого изгнать его из Кремля было бы нелегко (учитывая, что власть оставалась в его руках, а он приобрел бы еще и популярность).

- Какова все-таки причина, по вашему мнению, этого поступка? Ведь ему предлагали поехать к Белому дому. Что повлияло на него - утрата понимания политических перспектив, усталость после Фороса или же инстинктивная неприязнь к большому скоплению людей?

- И то, и другое, и третье. Да, для него эти люди были толпой. А это была элита нашего общества, лучшие политизированные люди, готовые рисковать собственной жизнью ради спасения свободы. Они вышли на улицы, понимая, что могут не вернуться. Но Горбачев в своих решениях привык опираться на данные, предоставляемые КГБ. А Комитет регулярно его дезинформировал. Например, знаю, что первого мая 1990 года, когда впервые состоялась незарегулированная, настоящая демонстрация на Красной площади, Крючков сообщал Горбачеву буквально следующее. Мы (я была в рядах демонстрантов) идем с крюками и веревками, собираемся закидывать эти крюки на кремлевские стены, цепляя их за зубцы, и штурмовать Кремль... И Горбачев поверил. Как они представляли себе, что такие, как я (с моей комплекцией! ), будут штурмовать Кремль?

Тогда на нашем пути вплоть до собора Василия Блаженного стояли автоматчики с боевыми комплектами. Я подошла и спросила "Ребята, вы что, стали бы стрелять в народ? " И один, из заднего ряда, ответил: "Ну, да, если бы они на нас напали первыми, то мы стали бы стрелять..."

А ведь его политическая судьба могла быть иной: он был любимцем Запада, любимцем лидеров стран НАТО. Тэтчер, Буш, Коль -все бы пришли ему на помощь, оказали бы моральную поддержку Он мог бы собрать их всех в Москве, и после того. как его пронесла бы по улицам на руках толпа москвичей, сместить его было бы невозможно. Власть Ельцина была бы совершенно другого объема. Он не смог бы на трибуне показывать Горбачеву пальцем: "Читайте вот это..." Ведь этот снимок обошел все западные газеты, и все были поражены тем, как обращаются с Михаилом Сергеевичем. Он был доверчивый, либеральный и слабый правитель, который не пони мал, как на самом деле много власти в его руках. Сегодня он совершенно искренне сожалеет, что многого не сделал. Но для этого надо было быть другим...

- Ваше знакомство с Нагорным Карабахом состоялось в начале восьмидесятых годов в связи с советско-американским проектом изучения этнопсихологии долгожителей Кавказа. С 1987 года вы активно выступали по проблеме Нагорного Карабаха, отстаивая его право на выход из состава Азербайджана. Как произошло сращивание политических и научных интересов?

- Я действительно неплохо знала проблемы Нагорного Карабаха. Когда двадцатого февраля 1988 года парламент Нагорно-Карабахской автономной области принял решение просить о воссоединении с Арменией и направил свой запрос в Верховные Советы Азербайджана, Армении и СССР, в Москве это вызвало панику. Никто не знал, что там произошло в действительности. Горбачев спрашивал своих советников: "Что случилось? Может быть, им не хватает колбасы и продуктов? " Тут же было решено оказать Нагорному Карабаху гуманитарную помощь. На самом деле никто не понимал сути проблемы и глубинных, исторических причин, которые вызвали это движение.

Во время карабахских событий я лежала в московской больнице со сломанными рукой и ногой. Написала личное письмо поэтессе Сильвии Капутикян и писателю Зорию Балаяну. Неожиданно для меня они размножили его огромным тиражом (более ста тысяч кземпляров) и, как потом выразились, "отдали в народ" толпе в семьсот тысяч человек, которая стояла на площади в Ереване. Так в один день я стала известной Армении

Посыпались письма и телефонные звонки, письмо мое было опубликовано за рубежом, в прессе армянской диаспоры. Мой шеф академик Бромлей был страшно напуган. И, видимо, не зря. Десятого декабря 1988 года был арестован комитет "Карабах", все лидеры движения, включая будущего президента Армении Левона Тер Петросяна.

А в январе 1989 года, через месяц после всех событий, началась кампания по выдвижению кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР, и неизвестные мне люди выдвинули мою кандидатуру, поддержал ее и А.Д.Сахаров. Вот и все. Четырнадцатого мая 1989 года состоялись выборы. Я получила восемьдесят процентов голосов далекого избирательного округа.

- Интересно все-таки, как люди приходят в большую политику? До того, как началась вся эта история с выборами в Карабахе, вы были научным сотрудником, известным в своей области человеком, и ничто не заставляло вас так резко менять свою жизнь. Что побудило вас, рискуя, заниматься "дискредитацией КПСС"? Как, кстати, отнеслись к вашим поступкам близкие и сослуживцы?

- Действительно, перелом в моей судьбе был неожиданным даже для меня самой. Хотя политикой я интересовалась всегда. Еще Аристотель говорил, что "человек - животное политическое". Про сто до 1987 года у нас внутренней политики не было, а как только она появилась, я стала в ней участвовать. Вместе с Сахаровым была избрана в правление "Московской трибуны". Правда, еще в 1968 году, девчонкой, я подписала письмо против ввода войск в Чехословакию, за что меня чуть не исключили из университета и таскали в "Большой дом" (ленинградский КГБ). Мне пришлось перевестись на вечерний, и до 1989 года была "невыездной"; мои статьи публиковались за границей, мои подчиненные ездили и делали за меня мои доклады, но мне выезд был запрещен.

Моя докторская диссертация посвящена этническому и социальному составу населения крупных советских городов (динамике этносоциального состава), для работы над ней необходим был доступ к закрытым статистическим данным. Я была вынуждена получить вторую форму допуска, что исключало контакты с иностранцами. Но я "нарушала": продолжала встречаться с приезжавшими иностранными коллегами. Меня предупреждали в КГБ, что это плохо кончится, мой муж был избит, телефон наш постоянно прослушивался... Но такой головокружительной политической карьеры, которая произошла, я, конечно, не ожидала. Армяне первыми заметили во мне "политическую" жилку, и, если бы не они, я, может быть, до сих пор писала бы только научные статьи. Хотя вряд ли...

Реакция окружающих была разной: на работе в Академии наук - ревность и испуг (как бы моя деятельность не повредила им), родители гордились, а семья - муж и сын - не совсем меня понимали, тем более что довольно скоро мне и им начали угрожать. Бакатин, тогдашний шеф КГБ, приставил ко мне телохранителя, сказав, что я просто не знаю, насколько серьезна ситуация

- Если можно, вопрос чисто профессиональный. Тогда, в 1988 году, вы поддержали стремление жителей Нагорного Карабаха к воссоединению с Арменией, предложив конкретные шаги для урегулирования этого конфликта. Но ведь проблема не решена по сию пору, оставаясь одним из самых опасных очагов напряжения на территории бывшего СССР. Насколько ваши рекомендации как эксперта были с сегодняшних позиций правильны или ошибочны?

- На тот момент существовало пять или шесть вариантов решения проблемы. Были варианты - обмен территориями, повышение статуса Нагорно-Карабахской области до статуса автономной республики в составе Азербайджана, но с более тесными связями с Арменией. Были варианты плебисцита в пограничных между Арменией и Азербайджаном областях, потому что некоторые области Армении восточнее Севана тоже имели большой процент азербайджанского населения и самоопределение этих районов могло бы полностью изменить межреспубликанскую границу внутри Советского Союза. В 1988-1989 годах вполне можно было ставить вопрос о выравнивании границ в соответствии с пожеланиями самого населения. Именно этот план мы привезли с Сахаровым в Баку, Ереван и Степанакерт в декабре 1989 года. Он был разработан в Институте востоковедения с участием этнографов и историков. Сахаров доложил этот план Горбачеву и Яковлеву, причем сумел сделать это очень кратко: двадцатистраничный проект он изложил в двух абзацах. Я спросила его: "Андрей Дмитриевич, как вам удалось столь сжато объяснить такие сложные вещи? Я специалист в этой области, и то бы не смогла столь кратко изложить суть предложения". Он усмехнулся и сказал: "У меня большой опыт объяснения устройства водородной бомбы Берии и Маленкову".

Но все хорошо вовремя. Сегодня в Карабахе уже совершенно другая ситуация. Власть все время опаздывала с принятием решений. В результате после распада СССР Карабах провел референдум и провозгласил суверенитет вопреки всем канонам международного права. Однако легитимность этого решения ничуть не ниже легитимности решения украинцев о самоопределении. Просто Украина - большая страна, а Нагорный Карабах - маленькая область.

- Одна из самых горьких потерь перестройки - утрата большой страны, о которой ностальгически скорбят люди разных политических убеждений и разного социального и интеллектуального уровня. Значит, это действительно потеря. Помню, в мае 1990 года вы обратились к народным депутатам СССР с призывом признать Союзный договор 1922 года устаревшим и заключить союз сначала - с двумя славянскими республиками, а затем - со всеми желающими примкнуть к федерации. Был ли это реальный путь к сохранению Союза, вообще можно ли было его спасти, не останавливая вала реформирования?

-Андрей Дмитриевич Сахаров в это время работал над проектом новой Конституции и много консультировался со мной по национальным вопросам. Нам стало ясно, что необходимо подписывать новый Союзный договор. Во-первых, по сравнению с 1922 годом изменился состав субъектов, которые подписывали старый договор, - тогда это были четыре субъекта: Российская федерация, Украина, Белоруссия и Закавказская федерация. Позднее к договору присоединились среднеазиатские республики. Карело-финская союзная республика, которая тогда существовала. Это была архаическая, заплесневелая конструкция. Со времен ее создания изменились тип отношений и уровень экономического развития. Кроме того, надо было выровнять статус народов СССР, ибо на тот момент существовало четыре уровня с разными правами. Первый - титульные народы, давшие названия союзным республикам и имевшие право на все атрибуты государственности, право на самоопределение вплоть до отделения. Второй - автономные республики со своими конституциями, флагом и прочим. Третий - автономные области вроде Нагорного Карабаха, которые практически были бесправны. И четвертый - национально- территориальные или автономные округа, такие как Таймыр или Карякский округ. Мы предлагали отказаться от этой четырехступенчатой схемы, выровнять статус всех народов, и таким образом получилось бы пятьдесят три субъекта, включая автономные области и территориальные округа, которые и могли бы подписать между собой новый Союзный договор. (Заметим, только в России сейчас таких субъектов - восемьдесят девять, а для всего СССР-пятьдесят три была не такая уж большая цифра. - Ред.) При этом мы допускали возможность, что некоторые народы могут делегировать центральной власти разные объемы полномочий. Предполагалось создание в рамках Союзного договора более гибкой, асимметричной федерации. Но Горбачев отверг этот проект...

- Перейдем от Президента СССР к Президенту России и вашим с ним отношениям. В 1990 году вы вошли в политико-консультативный совет при Б.Н.Ельцине, а летом 1991 года, еще до ГКЧП, стали советником Президента России. Что случилось потом?

- Неофициально я (с одобрения Сахарова) стала консультантом Ельцина по национальным вопросам еще летом 1989 года. В сентябре 1989-го, мы еще оба были просто членами Межрегиональной депутатской группы. В июне 1991-го я стала доверенным лицом Ельцина на выборах Президента России, и сразу же после них он предложил мне должность советника. Мне вообще предлагались разные должности (министра социального обеспечения и труда, Института народов РФ), но я приняла, как мне казалось, менее ответственный пост советника Президента, который, впрочем, тогда давал мне к нему прямой доступ. И Борис Николаевич был очень внимателен, всегда принимал меня по первой же просьбе (как сегодня принимает Немцова).

Но уже во второй половине 1992 года Борис Николаевич стал сдавать многие позиции, надеясь еще достичь договоренности с Верховным Советом в целом и с коммунистами в том числе. А я для них была как бельмо в глазу. Они считали, что я оказываю на Президента влияние, выходящее за рамки моих обязанностей (Борис Николаевич действительно советовался со мной по кадровым вопросам). Кроме того, незадолго до этого мне намекали на возможность назначения на должность министра обороны, и это широко обсуждалось.

В то же время от моих телохранителей я узнала, что в КГБ воссозданы структуры КПСС, которые на предприятиях были запрещены Указом Президента. К тому же только что неудачно закончился суд над КПСС, а я была одним из активных "закадровых" его участников. Официально интересы Ельцина защищал Шахрай и сделал это не лучшим образом. Я же предложила вынести на обсуждение международный аспект - рассмотреть ответственность КПСС за перевороты в Афганистане, в Венгрии (1956 год), а также введение войск в Чехословакию и введение чрезвычайного положения в Польше. И пригласить соответствующих свидетелей. Я провела переговоры по этим вопросам с чехами и поляками. Александр Дубчек согласился дать показания, Ярузельский отказался, но зато согласился Ярошевич, тогдашний премьер-министр. И в течение месяца после этого оба погибли при странных обстоятельствах, так и не успев дать нам показаний. Дубчек - в автомобильной аварии, а восьмидесятилетний пенсионер Ярошевич вместе с женой был убит в собственном доме. Ограбления при этом не было. Все эти факты до сих пор еще не получили объяснения. Из проведенного мною расследования вытекает, что, вполне вероятно, эти убийства могли организовать сотрудники местных спецслужб. Погибшие могли многое рассказать об их деятельности и о прямом их подчинении КГБ.

Так или иначе, и коммунисты, и военные видели во мне врага. Ситуация усугубилась после того, как я убедила Президента вывести из Чечни войска, введенные туда в ноябре 1991 года по решению Руцкого и Шахрая... А потом меня вдруг перестали звать к Ельцину и допускать к нему по первому требованию.

В июле 1992 года я участвовала в совещании у Ельцина, на котором вместе с остальными советниками присутствовали многие военные и кэгэбешники. И именно тогда, при всех, я, не имея другой возможности, была вынуждена высказать Президенту то, что мне известно о проводимых партсобраниях на Лубянке. Возможно, это была ошибка, потому что я поставила Ельцина в трудное положение. Но у меня уже не было возможности общаться с ним наедине.

Борис Николаевич сделал холодное лицо и сказал: "Галина Васильевна, этого вопроса в повестке дня нет". Это был мой последний с ним разговор. Сейчас мы видимся только на "круглых столах" политических партий и не более того.

- Врагов у вас действительно было немало, хотя бы потому, что вы были автором законопроекта о люстрациях, запрете занимать определенные должности, принятого на третьем съезде движения "Демократическая Россия" в декабре 1992 года. Окончательно ли умерла "идея"?

- Совсем нет. Сейчас нами разработан новый проект этого закона. В XX веке законы о люстрациях принимались дважды: один раз в процессе денацификации стран гитлеровской коалиции (в Германии, Японии и Италии) и второй раз - в процессе декоммунизации стран Восточной Европы (в Германии, Литве, Чехии). Года два назад я обсуждала эту проблему с Горбачевым, и он заметил, что у нас всегда перегибают палку - если "пролюстрируют, так пролюстрируют"... Доля справедливости в этом высказывании есть. Впрочем, настаивая на этом законе сейчас, мы отчетливо понимаем, что верховная законодательная власть его не примет. Но делаем это в известной степени в пропагандистских целях - напомнить коммунистам об их исторической вине, о том, что они до сих пор не покаялись.

Наш законопроект выделяет некоторые категории людей, занимавших не менее 10 лет должности освобожденных секретарей райкомов или крайкомов (а тем более ЦК). К ним относятся и люди, имеющие значительный стаж работы в органах КГБ. Этим людям на период 5 или 10 лет запрещено преподавание в средних и высших учебных заведениях (в особенности военных), запрещено также назначать их на посты исполнительной власти - от главы администрации района до премьер-министра включительно. Это все. Другие виды государственной службы, законодательной деятельности и работы в частном секторе разрешены. В частности, если гражданин, подпадающий под эти предложенные категории, был избран в результате прямого народного волеизъявления на высшие посты государственной или законодательной власти (депутат парламента или президент страны) и если в ходе избирательной кампании он не скрывал этих эпизодов своей биографии, то на него действие Закона не распространяется.

К восьмидесятилетию Октябрьской революции я распространила в Думе проект этого закона в противовес требованию коммунистов принять обращение к народу, связанное с годовщиной большевистского переворота.

- В ходе предвыборной кампании 1996 года на пост президента России вы неожиданно стали инициатором выдвижения кандидатуры Черномырдина. Перед этим вы сами претендовали на президентский пост. Интересно, как вы оцениваете собственные амбиции? И почему поддержали именно Виктора Степановича?

- Без ложной скромности, скажу, что человек я еще не старый, довольно образованный и все еще обучаемый. И полагаю, что могла бы не хуже нынешнего Президента принимать многие решения. Хотя, надо признать, у Президента есть дар политического менеджмента, и самые нестандартные решения он принимает самостоятельно лично, часто вопреки мнению советников. Я много раз была тому свидетелем. Что касается собственно выдвижения - меня выдвинул народ, и, когда я увидела, что собрали уже полмиллиона подписей, сочла просто невежливым отказаться. Другое дело, что потом эти подписи не признали и мою кандидатуру не зарегистрировали - это была уже чисто политическая игра. Ведь, поданным социологов, на тот момент любая женская фамилия кандидата, внесенная в список кандидатов на президентский пост, получила бы не менее 10 процентов голосов избирателей. Только потому, что она женщина. Да и имя кое-что значило. У меня много врагов, но много и сторонников. Причем эти 10 процентов голосов, безусловно, были бы голосами электората, который мог бы поддержать Ельцина. А 10 процентов - это то, что решало исход первого тура. Если бы я добилась своего выдвижения, Зюганов мог бы победить в первом туре. Другое дело, что у меня были конфиденциальные договоренности со штабом Ельцина, суть которых состояла в том, что я просто мобилизую ту часть электората, которая еще не поддерживала Ельцина (академическую интеллигенцию, национальные меньшинства, женщин, "Демократическую Россию"), а это несколько миллионов голосов. Кроме того, мы могли бы получить бесплатно вдвое больше эфирного времени (как это сделали Зюганов с Тулеевым), а после этого я сняла бы свою кандидатуру и передала эти голоса Ельцину. Обо всем этом не знали люди господина Рябова и они предпочли отсечь меня на этапе выдвижения. январе 1996-го, когда выдвигались претенденты на президентский пост, рейтинг у Ельцина составлял 6 процентов и у него было плохо со здоровьем. Мы это знали. Я открыто говорила об этом на штабе, куда меня пригласили: нелепо и просто легкомысленно идти на выборы с одним кандидатом. В конце концов мы все ходим под Богом, а если автомобильная авария за неделю до выборов? .. Поэтому я поддержала Черномырдина как "запасной вариант". Он-правая рука Ельцина, он набирал силу, умел общаться с оппозицией и показывал себя как матерый политик. В конце концов, он - сознательный проводник того же курса, хотя и выглядел в декабре 1992 года, когда его назначили премьером, очень "по-советски". Но он оказался политическим долгожителем и гибким политиком, ведя в такое сложное переходное время правительство. И я не исключаю, что для реформаторов он будет наиболее приемлемым следующим президентом. Его недостатки очевидны, но у других претендентов их еще больше.

- Сегодня довольно распространено мнение, что в ходе реформ последнего десятилетия к власти пришли те же люди, что были раньше, а именно - партийная номенклатура советского периода. У вас это не вызывает раздражения?

- Я с этим не согласна. У власти не те же люди, что были до 1985 года. Все-таки Егор Кузьмич Лигачев на пенсии. Другое дело, что новая власть оказалась в значительной степени непривлекательной - циничной и вороватой. Но не вся. С ходу я могла бы назвать десяток фамилий министров, которым я просто не вижу замены. Например, министр о ороны Игорь Дмитриевич Сергеев - с двумя академиями, настоящий интеллигент, реально начал военную реформу, начал бороться с дедовщиной, начал сокращение армии и призыва. Думаю, что сегодня нам будет трудно найти лучшего министра. Министр культуры Наталья Леонидовна Дементьева - образованный человек, специалист в археологии, бывший директор музея Петропавловской крепости, человек, любящий свое дело. Министр экономики Яков Уринсон - честнейший, скромнейший, прекрасный профессионал. Министр финансов Михаил Задорнов - прекрасный специалист, как и его заместитель Алексей Кудрин. Сергей Дубинин - президент Центробанка, профессионал, вместе с Министерством финансов ему все-таки удалось несмотря на все трудности удержать инфляцию на уровне 1 1.5 процентов. Это меньше 1 процента в месяц. Сергей Шойгу министр по чрезвычайным ситуациям, всем видна его работа... Этот список можно продолжить. Разве все эти люди могли быть у власти до 1985 года? Как бы интеллигенция ни критиковала их, это наше правительство, которое мы привели к власти и с которым мы должны сотрудничать, если хотим, чтобы наша воля воплощалась в жизнь. Ведь альтернативой ему может быть либо профашистское, либо правительство какого-нибудь генерала или коррупционера-националиста. Все они сегодня рвутся к власти.

Не мог/ согласиться, что все у нас так уж плохо. Просто мы, как и все люди, быстро привыкаем к хорошему и считаем его естественным. А лиши нас свободных выборов или хотя бы даже программы "Куклы", сразу закричим об утрате демократии. Время "бархатных" революций кончается везде, приходит время каждодневной рутинной профессиональной работы, скучной и ответственной.

Итог прошедшего десятилетия я считаю положительным. Главное личное разочарование последних лет связано с тем, как быстро фашистская зараза пустила корни в стране, потерявшей 27 миллионов жизней в борьбе с фашизмом. Но я надеюсь на здоровый консерватизм народа, который не допустит к власти кровавых авантюристов.

Марина КАТЫС

// Профессионал (Москва).- 01 июля 1998






о проекте

galina@starovoitova.ru