Новости и ход следствия

В день убийства депутата Государственной думы России Сергея Юшенкова я отправился на привезенную в Москву из Германии выставку офортов Франсиско Гойи. Мрачные рисунки Гойи вечно располагают в каких-нибудь подземельях — в российской столице им нашли место в недавно открытом возле Кремля подземном музее городской археологии. Мобильная связь в подземном музее не работала, и я узнал трагическую новость, лишь покинув выставку. На память почему-то сразу же пришло название одного из только что увиденных циклов Гойи — “Нелепицы”.

Потому что более нелепое политическое убийство трудно было себе представить. Юшенков был лидером небольшой политической партии, как раз в день его смерти зарегистрированной в Министерстве юстиции. После того как лидеры “Либеральной России” рассорились с опальным олигархом Борисом Березовским, призвавшим их объединить усилия с коммунистами, Березовский не только отказался от финансирования партии, но даже расколол ее — раскольники до сих пор, кстати, не могут добиться собственной регистрации. При таком положении дел и полном отсутствии денег у “Либеральной России” не было никаких шансов добиться успеха на декабрьских выборах в российский парламент, а у Юшенкова — остаться депутатом. Его политическая карьера, по существу, заканчивалась на наших глазах. Да, собственно, практически закончилась в тот самый момент, когда Юшенков покинул фракцию все еще востребованного властью Союза правых сил и попытался создать новую политическую организацию, критикующую власть и лично президента Владимира Путина с правых, демократических — а не с коммунистических позиций. Эта попытка оказалась практически не востребована обществом, а после того как от нее отрекся готовый финансировать оппозиционные усилия Березовский — не востребована элитой. Недавний соратник Сергея Юшенкова по Союзу правых сил Борис Немцов в день его убийства заметил: “он был похож скорее не на политика, а на совестливого правозащитника”. Соратница Юшенкова уже по “Либеральной России” Валерия Новодворская, обвиняющая в убийстве депутата власть, тем не менее признает, что оппозиционность Юшенкова “не могла изменить существующего порядка вещей”.

Но тогда кому же понадобилось расправляться с человеком, который ни на что уже не мог повлиять, которого даже оппоненты, не переносившие его политических убеждений, склонны были считать открытым наивным парнем, не способным на подкуп и подлость. Таких людей в политике, как правило, мало и погоды они не делают. Но в других странах их никто и не убивает.

Примерно такие же мысли приходили мне на ум в ноябре 1998 года, когда я узнал об убийстве другого депутата Государственной думы — Галины Старовойтовой. Как и Юшенков, Старовойтова была знаковой фигурой в демократическом лагере, только гораздо более известной. Старовойтова работала еще с академиком Андреем Сахаровым, появилась в политике в дни перевернувшего страну первого съезда народных депутатов Советского Союза (Юшенков заявит о себе позже, когда созовут российский съезд). Старовойтовой удалось стать “посредницей” между Ельциным и Сахаровым, не стремившимся к личному общению с будущим президентом России. И уже после августовских событий 1991 года она какое-то время работала советницей президента. Но к моменту убийства Старовойтова была лидером небольшой партии — “Демократической России”, ни на что всерьез не влияла и никому сильно не мешала. Если Юшенков был “совестливым правозащитником”, то Старовойтова была скорее совестливым аналитиком. И не было никакого резона ее убивать. Но — убили.

В день этого убийства я вспомнил разговор, происшедший на кухне у Старовойтовой за несколько лет до ее смерти. — “Говорят, — с некоторым скепсисом рассказывала мне Галина Васильевна, заваривая чай, — что у бывшего председателя КГБ СССР Владимира Крючкова прошло совещание ветеранов этой организации. И якобы там было принято решение опорочить, дискредитировать всех демократов “первой волны”, выдернуть их из большой политики, как отыгранные карты. Но я не очень в это верю, Виталий. И знаете почему? Мне сказали, что в этом списке есть фамилии Анатолия Собчака (тогда мэр Петербурга. — В.П.), Сергея Станкевича (тогда — советник президента России. — В.П.) и моя. Я еще могу представить себе, как они будут травить Собчака и Станкевича. Но меня? На меня-то у них ничего нет, Виталий. Можете мне поверить. Нет, это совершенно нереально…”

Я вспоминал эту беседу, когда рухнула карьера Собчака и когда еще недавно влиятельный Станкевич вынужден был искать убежища в Польше. Вспомнил в день убийства Старовойтовой и теперь, в день убийства Юшенкова. Со стороны эта беседа на кухне может показаться удачно сочиненной мною легендой, да я и не собирался ее обнародовать, пока фамилии в списке Старовойтовой не были вычеркнуты из большой политики. Но даже если забыть об этом разговоре, факт останется очевидным. В России было немало убийств политиков — но всякий раз их трудно было назвать политическими, потому что за каждым из таких убийств просматривались очевидные экономические мотивы. Когда в октябре 2002 года в Москве убили магаданского губернатора Валентина Цветкова или в Петербурге — вице-губернатора города Михаила Маневича — экономическая подоплека происходящего была понятна и следствию, и общественному мнению. Даже когда в августе прошлого года убили сопредседателя “Либеральной России” Владимира Головлева, многие склонны были связывать его смерть не с оппозиционной активностью депутата, а с его многолетней работой на посту председателя комитета по приватизации в родном регионе. И что интересно — уже в первые дни после убийства Юшенкова в российских СМИ появилась информация о том, что контролирующий расследование этого дела генеральный прокурор России Владимир Устинов дал поручение определить, нельзя ли объединить дела Головлева и Юшенкова в одно производство — то есть в обязательном порядке привязать смерть Сережи к экономике, к деньгам, к чему-то далекому от реальных политических процессов. И — более того — в эти же дни в одной из газет появилась статья о том, что и Старовойтову убили исключительно из корыстных побуждений. И далее излагалась совершенно несостоятельная, даже с точки зрения первокурсника юрфака, версия о том, что некоей тамбовской группировке (не имеющей, впрочем, прямого отношения к Тамбову, это одна из групп криминального Петербурга) не понравилось усиление неких фирм, с которыми сотрудничала Старовойтова. И группировка пошла на решение двух задач сразу — убийство “чужого” депутата и похищение крупной суммы денег в сто тысяч долларов, которые якобы привезла с собой Старовойтова на нужды предвыборной кампании в законодательное собрание города. Что изменилось в бизнесе после убийства женщины, экономившей даже на звонках по мобильному (это уж я могу засвидетельствовать), чтобы не раздражать спонсоров своей партии, и не имевшей даже группы сторонников в Госдуме, не то что фракции, зачем одному из самых крупных криминальных синдикатов России сто тысяч долларов, и почему Старовойтова, дружившая с санкт-петербургскими бизнесменами, возила деньги из Москвы в Питер — этого в статье не поясняют. Зато делают чудный вывод — “как полагают в спецслужбах, история со Старовойтовой является еще одним подтверждением того, что за политику у нас пока не убивают” (Время новостей, 22 апреля 2003 года).

Нет, убивают. Но жертвами политических киллеров в России становятся пусть яркие, интересные, но невлиятельные, заведомо маргинальные фигуры, даже и не претендующие на власть. Это чисто российские убийства. Расследовать их будут еще долгие годы — и даже если найдут исполнителей, вряд ли узнают имена заказчиков. Но интересно даже не расследование убийств, важно само понимание того, почему эти убийства происходят, почему судьба и киллеры щадят влиятельных лидеров, определяющих судьбы страны. А щадят ли? В Москве периодически возникают слухи о предотвращенном покушении на того или иного крупного политика или предпринимателя. Но за министром или главой большой корпорации ведется постоянное наблюдение, у него охрана, служба безопасности, есть немало влиятельных людей в силовых структурах, заинтересованных в том, чтобы имярек жил и здравствовал как можно дольше. А Старовойтову и Юшенкова некому было защитить, они обходились без охранников и влиятельными друзьями в спецслужбах вряд ли располагали. И погибали возле собственных квартир: Старовойтова — в подъезде, Юшенков — во дворе, Рохлин так вообще на собственной даче, а не где-нибудь на митинге или в людном месте, где есть причины опасаться случайного психопата. Нет, их убивали не психопаты, а люди, знающие свое дело. Но убивали — для чего?

Экс-чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, комментируя ситуацию в российском обществе на момент гибели Юшенкова, сказал о последних “позиционных боях между КГБ и КПСС”. КГБ — если проанализировать, каков состав нового российского руководства во главе с вышедшим из спецслужб президентом, — битву за власть выиграл. Но вместе с этой победой возникла и проблема управляемости спецслужб, их ответственности перед обществом и — самое важное — идеологической дезориентированности. Оказалось, что в спецслужбах работают люди самых разных политических взглядов. И еще оказалось, что, даже уходя из спецслужб в большую политику или бизнес, выходцы из спецслужб не забывают о своих профессиональных навыках и старых связях. И используют их в соответствии с собственными представлениями о политических ценностях. Так что стоит ли удивляться, что для тех, кто ничего не забыл и ничему не научился, Старовойтова и Юшенков, Собчак (умерший неожиданной и необъяснимой смертью) и Станкевич — враги. Но есть и другие люди, для которых опасность представляет как раз придерживавшийся прокоммунистических взглядов генерал Рохлин, создавший антиельцинское Движение в поддержку армии…

Размышляя на эту тему, я вовсе не хочу подвести читателя к мысли о заговоре российских спецслужбистов против отдельных политиков или причастности спецслужб к убийствам депутатов. Но то, что в России отсутствуют эффективные общественные механизмы контроля за деятельностью спецслужб, признает, пожалуй, даже самый убежденный защитник новой российской демократии. Спецслужбы не склонны информировать общество о своей активности, общество не склонно доверять спецслужбам и по-прежнему боится их — нередко даже больше, чем настоящих экстремистов или мафиози. И пока дело будет обстоять именно так, в России — и не только в России — будут происходить странные политические убийства…