в отношении латышского населения в 1940-х годах

С конца 30-х годов реально сложившаяся международная обстановка, настроение населения и нажим сталинской дипломатии подтолкнули правительство Латвийской республики, как и правительства двух других стран Прибалтики, к заключению соглашения с СССР, по которому предусматривалось размещение на территории Латвии советского военного контингента и создание военных баз. Несомненно, советские вооруженные силы оказали большое воздействие на внутриполитическую жизнь республики. Уже сам факт их присутствия создавал определенные условия для активизации левых сил. Следует подчеркнуть, что латвийское правительство, понимая, что их страна стала разменной монетой в секретных соглашениях между Германией и СССР, выбрало меньшее зло, заключив договор с СССР. По крайней мере, так считало большинство членов правительства. Например, в воспоминаниях, опубликованных в 1963 году бывшим министром иностранных дел В. Мунтерсом, занимавшим этот пост в правительстве Латвии в 1939—1940 гг., отмечалось, что при подписании договора латышская делегация исходила из того, что “только так можно сохранить латышский народ, обеспечить ему мир, не допустить уничтожения его Германией” (Мунтерс В. Воспоминания. Рига, 1984. С. 34).

В Латвии введение дополнительных контингентов войск Красной Армии было встречено населением без энтузиазма, но, как отмечал в воспоминаниях Мунтерс, “с пониманием сложившейся обстановки” (Мунтерс Б. Воспоминания. Рига, 1984. С. 36), а некоторыми слоями трудящихся — даже с радостью, о чем писала свидетельница тех событий А. Л. Стронг (Стронг А. Л. Ссылка из Латвии. Рига, 1986. С. 21). Английский посланник в Латвии К. Орд телеграфировал в Лондон: “Значительная часть населения встретила советские войска приветственными возгласами и цветами” (Под маской независимости // Известия ЦК КПСС. 1990. № 11. С. 113). Однако не обошлось и без эксцессов. Так, “при вступлении Красной Армии в Латвию произошла перестрелка с латвийскими пограничниками в районе Масленки Лугшпильской волости” (Полпреды сообщают... М., 1990. С. 46).

Многие современные историки, как отечественные, так и зарубежные (прежде всего, прибалтийские), утверждают, что советизация республик Прибалтики была определена секретным протоколом от 23 августа 1939 года, подписанным Молотовым и Риббентропом одновременно с советско-германским пактом о ненападении. И с этих позиций вступление советских войск на территорию прибалтийских государств, осуществленное в соответствии с договорами о взаимопомощи, заключенными между СССР и Латвией, Эстонией, Литвой в сентябре-октябре 1939 года, оцениваются как “оккупация”, а вступление этих республик в СССР — как “аннексия” (Юсуповский А. М. Поиски новых подходов к решению национальных проблем: уроки истории. М., 1990. С. 45-46; Латвия на грани эпох. Рига, 1987. С. 34-37).

В данном исследовании вышеуказанные документы законодательного характера в основном представлены журнальными публикациями последнего десятилетия. С конца 80-х годов нашего века были опубликованы частично документы и материалы, касающиеся депортаций, борьбы с антисоветскими выступлениями и т. п. Но что касается прибалтийских республик, то подобного рода публикации почти не были представлены до начала 90-х годов. Первые публикации источников относительно политики депортаций в Латвийской ССР появились в прибалтийском журнале “Радуга” в 1990 году (Указы Президиума Верховного Совета СССР // Радуга. 1990. № 9. С. 61-62). В этой связи очень важной в России стала публикация документов, подготовленная в 1993 году руководителем группы по истории национальных отношений РФ Института истории Российской АН, доктором исторических наук Н. Бугаем и опубликованная в журнале “Молодая гвардия” (О депортации народов из Прибалтики в 40-50-е гг. // Молодая гвардия. 1993. №4. С. 213-223). В настоящей подборке предлагаются ранее не публиковавшиеся документы, выявленные в коллекции документов Госархива Российской Федерации и принадлежавшие ведомствам, руководившим депортацией латышей, эстонцев и литовцев, — НКВД-НКГБ СССР и др. В частности, данная публикация содержит такие важные законодательные акты, характеризующие депортационную политику советских властей в республике в 40-х - первой половине 50-х годов, как:

• Директива о выселении социально чуждого элемента из республик Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии (О депортации народов из Прибалтики в 40-50-е гг. // Молодая гвардия. 1993. №4. С. 214);

• Указ Президиума Верховного Совета Латвийской ССР “О запрещении бывшим руководителям буржуазных правительств Латвии, руководителям буржуазных политических партий и антисоветских организаций, активным участникам латышского националистического подполья, осужденным и отбывшим наказание, возвращаться в Латвийскую ССР” (Там же. С. 219-220);

• Указ Президиума Верховного Совета “О порядке разрешения возвращаться к прежним местам жительства некоторым категориям граждан, находившихся в прошлом на спецпоселении” (Там же. С. 221-222).

Такие субъективные источники, как воспоминания и свидетельства очевидцев, имеют, бесспорно, важное значение, однако относиться к ним стоит критически, так как подобные источники содержат в основе прежде всего личные впечатления. А кроме того необходимо принимать во внимание, что их авторы являлись либо теми, кто представлял политику Центра в республике (например, воспоминания секретаря КП Латвии Я. Э. Калнберзина (1940-1959 гг.) (Калнберзин Я. Э. Воспоминания. Рига, 1981. С. 1-156), либо убежденными противниками этой политики (воспоминания министра иностранных дел Латвии В. Мунтерса (1939-1940) (Мунтерс В. Воспоминания. Рига, Лиеспа. 1984. С. 1-204).

Историографической традиции изучения репрессивной политики центра по отношению к народам СССР, если вести речь об отечественной исторической науке, еще предстоит сложиться. Надо сказать, что в советской исторической науке в 50—70-е годы эта тема как научная проблема практически не рассматривалась. В тех же работах, которые затрагивали каким-то образом данную тему, проблемы депортационной политики в Латвии 40-х годов и других регионах СССР получили субъективное, одностороннее освещение. Все, обвиненные в антисоветских действиях, однозначно именовались “врагами народа”, “бандитами” и “националистами”, а само сопротивление советским властям — “буржуазно-националистическим подпольем”. Следовательно, официальная советская концепция провозглашала, что репрессивные действия советских властей в отношении латышского населения являлись единственно правильной и приемлемой политикой в тех обстоятельствах. Среди подобных трудов можно выделить работу Ю. И. Голдманиса “Борьба КП Латвии против буржуазного национализма в годы строительства социализма в республике” (Голдманис Ю. И. Борьба КП Латвии против буржуазного национализма... Рига, 1962. С. 1-234),

коллективные монографии “Критика фальсификаций национальных отношений в СССР” (Критика фальсификаций национальных отношений в СССР. М., 1974. С. 5-495) и “Ленинская национальная политика в действии” (Ленинская национальная политика в действии. М., 1976, С. 3—275).

Голдманис в своей работе основное внимание уделяет политике Латвийской компартии по отношению к антисоветской деятельности латышских националистических организаций во время Великой отечественной войны и в послевоенные годы. Автор признает, что “в основе репрессий лежит стремление защитить завоевания советской власти в Латвии” (Голдманис Ю. Я. Указ. соч. С. 127). Авторы вышеупомянутых коллективных монографий занимают аналогичную позицию в определении политики депортаций латышского населения.

Западная историография того времени, затрагивавшая данную проблему, не менее субъективна в оценке политики депортаций. Западные исследователи, такие как английский историк J. Romuald и шведский историк A. Lieven, в своих работах (Romuald J. The Baltic States years of dependance. Berkely, 1973. P. 3-306) противников советской власти выдавали за единственных защитников национальных интересов, “борцов за независимость”, уходя от фактов террора против собственного народа. Сами же депортации рассматривались как нарушение прав целого народа, ссылаясь в этом вопросе прежде всего на “нарушение Статьи 25 Международного Соглашения по гражданским и политическим правам 1948 года (Article 25 of the 1948 International Covenant on Civic and Political Rights )” (Lieven A. Latvia: The path to independance. London. 1974. P. 3-314).

В отечественной историографии всплеск интереса к непосредственной теме работы произошел только во второй половине 80-х годов и был связан с перестроечным процессом в СССР и последовавшим затем пересмотром политики советского руководства в республиках. К работам общего характера, посвященным политике советского руководства в Латвийской ССР и появившимся в конце 80-х годов, можно отнести такие коллективные монографии советских историков, как “Мы в Латвии” (Мы в Латвии. Рига, 1989. С. 3-278), “Латвия за годы Советской власти” (Латвия за годы Советской власти. Рига. 1987. С. 3—255), “Интеллигенция в политической истории XX века” (Интеллигенция в политической истории XX в. М., 1988. С. 3—302). Однако это в основном работы обобщающего характера, затрагивающие лишь отдельные стороны взаимоотношений Центра и республики. Кроме того, как и любые работы советского периода, эти труды еще не лишены некоторого идеологического налета. В частности, в коллективном труде “Мы в Латвии” отмечается, что “националистические и сепаратистские силы в нынешней Латвии, захватившие позиции в органах государственной власти, не оставляют попыток дискредитировать социалистический выбор латышского народа... Переписывая историю, они стремятся не только реабилитировать, но и возвести в ранг чуть ли не "национальных героев" участников различных антисоветских движений и выступлений, умалчивая о негативных последствиях их политики в отношении остального населения Латвийской ССР...” (Интеллигенция в политической истории XX в. М., 1988. С. 93-94).

С начала 90-х годов нашей новейшей историографией и публицистикой были предприняты первые попытки правдиво осветить политику Центра по отношению к латышскому населению. Подобные публицистические труды были напечатаны в журналах “Даугава”, “Родник”, “Дружба народов” (Трускиновская Д. Письма из Латвии // Дружба народов. 1995. № 8. С. 152—162). Однако публицисты, особенно латышские авторы, опираясь в основном на воспоминания и эмоции, не всегда занимают правильную позицию, в частности, в оценках роли и места Центра, республиканских правительств в проведении депортационных мер в отношении латышей.

В то же время появляются и статьи научного характера, в которых широко использованы архивные данные. Это прежде всего публикации Б. Цилевича, О. Щипцова (Щипцов О. Д. Записки депутата // Горизонт. 1996. № 3. С. 23-31). Авторы стараются с новых позиций подойти к характеристике политики Центра в отношении населения республики.

В статье Б. Цилевича рассматриваются социально-политические процессы в Латвии в 40-60-е годы. Он указывает, что в те годы “социальная база для ожесточенной политической конфронтации по вопросу об отношении к советской власти в республике на уровне гражданской войны внутри латышского населения была налицо. Поэтому политика Центра в данной ситуации оставалась довольно жесткой ко всему населению, не особо разбираясь в том, кто прав, а кто виноват, так как главной ее задачей было не только выживать в такой обстановке, но и нормально функционировать” (Цилевич Б. Альтернатива // Родник. 1998, № 6. С. 56-67).

Учитывая сложность и недостаточно большую разработанность данной проблемы, географические рамки охватывают только территорию бывшей Латвийской ССР. Выбор именно этого региона в качестве объекта исследования обуславливает тот факт, что некоторые современные латышские исследователи выделяли Латвию как республику, которая “в меньшей степени была "заражена" духом антисоветизма”, и, следовательно, рассматривали репрессивную политику Центра в отношении населения, обвиненного в нелояльном отношении к советской власти, как “слишком жесткую и бессмысленную, так как большинство латышей выступали не против советской власти, а против антигуманного характера принятых директивными советскими органами решений” (Карклиньш Р. Национальные отношения в СССР: перспектива снизу. Рига, 1994. С.5-357).

Уже 23 июня министр внутренних дел “народного правительства” республики, известный писатель Вилис Лацис, заявил: “Важнейшая задача, стоящая перед Министерством внутренних дел, — это окончательно и решительно очистить государственный аппарат от реакционного элемента и врагов народа” (Риекстиньш Я. Начало сталинских репрессий в Латвии // Даугава. 1992. № 1. С. 139).

Директивные указания — как обращаться со всеми этими “врагами народа” — 21 июля дал сталинский эмиссар в Латвии А. Я. Вышинский в своем обращении к манифестантам в Риге. Он сказал: “Советский народ — это новый Мессия, который несет в старый мир новое слово коммунистической правды... Но это слово коммунизма... надо уметь отстаивать... не останавливаясь перед тем, чтобы нанести сокрушительный удар врагу, который посмеет посягнуть на благо нашего социалистического народа” (Там же. С. 140). Подобные призывы содержались и в воззвании “Повысить классовую бдительность” первого секретаря ЦК КПЛ

После подобных предсказаний и “выводов” уже летом 1940 года была начата повсеместная охота за “врагами народа” и другими “классово отчужденными элементами”, их розыск и учет. Так, например, “был составлен список офицеров всех бывших айзсаргских полков, который 25 ноября 1940 года был заверен генерал-майором Архипчиковым” (Станчинский Г. А. Русские и балты. СПб., 1994. С. 124). Во всех городах и уездах составлялись списки всех бывших владельцев заводов, фабрик, прочих предприятий, торговцев, домовладельцев, держателей вкладов, а также других “эксплуататоров” и “неблагонадежных элементов”. Например, “в Бауском уезде в феврале 1941 года был составлен обширный список "кулаков" и "спекулянтов", а также работающих в Бауском исполкоме айзсаргов или лиц, состоявших в других фашистских организациях”. Против каждой фамилии стояли пометки: “айзсаргс” (член военизированной организации “Айзсаргов” (“Охранников”), главной задачей которой являлось исполнение полицейских функций), “яунсаргс” (член молодежной националистической организации), “член крестьянского союза”, “член национальной лиги женщин” и др. (Под маской независимости // Известия ЦК КПСС. 1990. № 11. С. 114).

Указом Президиума Верховного Совета СССР в феврале 1941 года Народный комиссариат внутренних дел СССР был разделен на два ведомства — Народный комиссариат внутренних дел и Народный комиссариат государственной безопасности. Наркомом внутренних дел был назначен Л. Берия, наркомом госбезопасности — В. Меркулов. В Латвии, в свою очередь, наркомом внутренних дел стал А. Новикс, а наркомом госбезопасности — С. Шустин. Оба наркомата при активной поддержке советских и партийных органов приступили в этот период к подготовке широкой акции против граждан Латвии. Многие документы неоспоримо свидетельствуют, что независимо от того, встретила бы советская власть сопротивление или нет, аресты и депортация жителей Латвии были заранее предопределены. Например, Народный комиссариат внутренних дел СССР уже загодя подготовил приказ № 001223 “О процедуре депортации антисоветских элементов в Литве, Латвии и Эстонии” (Инструкция № 001223... // Радуга. 1994. № 11. С. 49-53) , а 14 мая 1941 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР принято постановление “О высылке социально чуждых элементов из республик Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии” (Директива о выселении социально чуждого элемента из республик Прибалтики... // Указ. соч. С. 214). На этом основании работники комиссариата государственной безопасности составили списки подлежащих высылке граждан Латвии и создали особые оперативные группы. “В списках подлежащих высылке "кулаков" Бауского уезда указывались только главы "кулацких" семей, а в Лиепайском уезде в подобные черные списки были внесены все члены "кулацких" семей, указывались сборные пункты высылаемых и имена начальников оперативных групп. Также были подготовлены и соответствующие "инструкции" о реализации имущества депортируемых” (Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах // Радуга. 1990. № 9, С. 56). На местах создавались специальные комиссии, производившие проверку квартир и имущества, брали на учет все имущество высланных, подлежащее изъятию в доход государства, и обеспечивали охрану и сохранность этого имущества до его реализации. По составлении списков “неблагонадежных граждан” были разработаны инструкции по отчуждению имущества. Так, в “Инструкции о порядке и сроках проведения описи ценностей у бывших владельцев, врагов народа, ростовщиков и прочих нетрудовых элементов” говорилось:

1.6. Белье по 6 смен на каждого члена семьи;

1.10. Разные тряпки, коробки, ящики, не представляющие особой ценности” (Латвия за годы Советской власти. Рига. 1987. С. 143).

Впервые выселение людей из Латвии и отправка их, как правило, в малообжитые и отдаленные районы СССР на поселение были произведены в 1940-1941 годах. Такая участь постигла в первую очередь бывших помещиков, фабрикантов, крупных торговцев и прочих, как тогда говорили, классово чуждых с семьями. Наиболее крупная довоенная депортация была осуществлена в середине июня 1941 года. Эта депортация проводилась в соответствии с Директивой о выселении социально чуждого элемента из республик Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии (Директива о выселении социально чуждого элемента из республик Прибалтики... // Указ. соч. С. 214), в основе которой было Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 14 мая 1941г. о “категориях лиц, подлежащих выселению по этой директиве”. В соответствующей документации НКВД в графе “По какому постановлению выселены” записано: “Выселение произведено по распоряжению товарища БЕРИЯ от 14.06.1941 года, данного им в соответствии с указанием Правительства” (Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах // Радуга, 1990. № 9. С. 57) (это “распоряжение товарища БЕРИЯ” касалось Латвии, Литвы, Эстонии и Молдавии).

Акция по депортации 14 июня 1941 года проводилась во всех уездах Латвии. Янис Риекстиньш в статье “Начало сталинских репрессий в Латвии” приводит донесение Тукумского уездного комитета Центральному комитету КП(б)Л от 18 июня 1941 года о проведении насильственной депортации в уезде: “Подготовкой, организацией и проведением операции, составлением оперативного плана руководила уездная пятерка в составе: начальника УГБ тов. Лейман, уполномоченного НКГБ ЛССР тов. Колтина, уполномоченного НКВД тов. Васенкова, секретаря уездного комитета КП(б)Л тов. Мазецис и уполномоченного ЦК КП(б)Л и СНК ЛССР тов. Белоглазова:

Таким образом, аппарат УОНКГБ, НКВД из учтенных 1800 человек айзсаргов, бывших полицейских и др. антисоветского элемента оформили по изъятию их только 131 человек” (Риекстиньш Я. Начало сталинских репрессий в Латвии // Даугава. 1992. № 1. С. 141-142). Слабость работы этих отрядов объясняется их неопытностью в руководстве, неукомплектованностью штата и отсутствием опытного оперативного состава работников.

Надо сказать, что таким же образом акция по депортации населения проводилась и в других уездах Латвии. В одном секретном документе того времени упоминалось о проведении в тот день всего 54 акций по загрузке людей в 661 вагон. “В Лиепае для высылаемых предусматривалось 40 вагонов, в Елгаве — 31, в Вентспилсе — 26, Гулбене — 17, Тукумсе — 23, Крустпилсе — 17, Даугавпилсе — 24, Резекне — 16, Лудзе— 14, Мадоне— 14, Валке— 12, Скрунде — 14, Салдусе — 11, Калвене — 8, Дурбе — 3, Приекуле — 6, Вайнеде—4, Добеле—5, Ауце — 7, Аури — 2, Мейтене — 3, Угале — 4, Дундаге — 9, Стенде —11, Джуксте — 2, Руйене — 2, Алое —4, Пабажи — 2, Сунтажи — 4, Валмиере — 5, Цесисе — 10, Сигулде — 7, Пиебалге — 7, Балви — 6, Жигури — 6, Абрене — 6, Лиелварде — 3, Скривери — 2, Гарозе — 1, Вецумниеки —12, Даудзеве — 9, Краславе — 3, Индре — 3, Ливаны — 3, Ницгале — 3, Эглайне — 6, Гриве — 5, Вараклянах — 9, Зилупе — 8, Аглоне — 3, Вишки — 2, Иецаве — 18, Бабите — 3 и в Риге — 185” (Голдманис Ю. И. Борьба КП Латвии против буржуазного национализма... С. 203-204).

В то же время высылке подверглись люди, против которых не было необходимости применять такую чрезвычайную меру. “Среди депортированных было 5154 женщины и 3225 детей” (Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах. С. 59). Совершенно неоправданной была депортация членов семей арестованных или высылаемых.

Латышский историк Б. Цилевич считает депортацию 1940-1941 года “началом политики геноцида против латышского народа, продолжившейся после второй мировой войны и развернувшейся тогда с новой силой и с еще более широким размахом” (Цилевич Б. Альтернатива // Родник. 1998. № 6. С. 47).

Выселение из Латвии после войны в 1945-1949 годах проводилось на основании следующих директивных распоряжений: телеграфное распоряжение НКВД СССР от 16 июня 1945 года, директива МВД СССР от 10 декабря 1946 года и приказ МВД СССР от 18 декабря 1946 года о выселении из Латвийской ССР членов семей главарей и активных участников банд; постановление Совета Министров СССР от 29 января 1949 года о выселении из Латвийской, Литовской и Эстонской ССР кулаков с семьями, семей бандитов и националистов (Латвия: новые флаги // СССР: демографический прогноз. М., 1990. С. 533). В момент прибытия на спецпоселение было учтено 152543 человека (без умерших и бежавших во время транспортировки), выселенных по этим распоряжениям из Прибалтики в 1945-49 годах, из них примерно 40 тыс. латышей (Латвия: новые флаги // СССР: демографический прогноз. М., 1990. С. 534).

Пожалуй, из всех слоев населения эта акция наиболее жестоко затронула крестьянство. Волна депортаций 22-27 мая 1948 года, 25-28 марта и 11 апреля - 3 мая 1949 года, 31 августа - 1 октября 1950 года официально была направлена против всех крестьян, не желавших вступать в колхозы. Председатель одного из крупных латышских колхозов В. Кронсберг вспоминал: “Милиция с автоматами загоняли людей в холодные помещения, без пищи держала там три дня: записывайся в колхоз, иначе в Сибирь поедешь. А ночью приходят "лесные братья" за хлебом, тоже стучат винтовками, грозят: пойдешь в колхоз — убьем” (Кронсберг В., Воспоминания. Рига, 1976. С. 59-60). Так, деревня Клепочай Вентспилского уезда за отказ вступить в колхоз была полностью депортирована.

О массовости депортаций свидетельствует то, что за послевоенные годы из Латвии было депортировано 30 тыс. семей. По неполным данным, было вывезено: крестьян — 2188, крестьянок — 1474, 27 агрономов и 149 других лиц, занятых в сельском хозяйстве (Станчинский Г. А. Русские и балты. СПб., 1994. С. 13).

На спецпоселенцев-латышей распространялось действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года. “Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны” (Щипцов О. Д. Записки депутата // Указ. соч. С. 23), установившего меру наказания за побег со спецпоселения — 20 лет каторжных работ. Этот Указ был отменен 13 июля 1954 года.

В летне-осенний период количество побегов было несравнимо больше, чем в зимне-весенний. Например, “с 1 января по 31 октября 1948 года со спецпоселения бежали 424 латыша, выселенные в 1945-1948 годах, из них за январь-апрель — 47, в мае — 9, июне — 39, июле — 86, августе — 111, сентябре — 91 и октябре — 41 человек” (Там же. С. 24).

География расселения латышей была обширной, но в основном, — это Урал и Сибирь (табл.1) (Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах. С. 58).

Кроме того, к прибалтийскому контингенту спецпоселенцев можно отнести и выселенных в 1950 году из Псковской области (по постановлению Совета Министров СССР от 29 декабря 1949 года о выселении кулаков, семей бандитов, националистов и репрессированных бандпособников) (Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах. С. 59).

Латыши были и в составе такого контингента спецпоселенцев, как “иеговисты” (члены религиозной секты иеговистов, выселенные в 1951 году из Прибалтики и других республик), а также в составе некоторых других контингентов (например, среди немцев). Немцы-спецпоселенцы, насчитывавшие 1,2 млн. человек, делились на пять подконтингентов: “выселенные”, “репатриированные”, “местные”, “мобилизованные”, “другие”. В подконтингент “другие” входили лица других национальностей, выселенные вместе с немцами. Так, “в марте 1949 года у немцев-спецпоселенцев численность подконтингента "другие" составляла 1721 человек, куда среди прочих входили и 104 латыша” (Крупников П. Я. Полвека истории Латвии глазами немцев. Рига, 1989. С. 310).

“К 1 июля 1957 года численность прибалтийского контингента спецпоселенцев послевоенного выселения сократилась до 62527 человек, из которых латышей осталось 5387 человек, соответственно литовцев и эстонцев — 51217 и 5923 человек, а к 1 января 1958 года — до 43108 человек (35633 литовца, 3314 латышей и 4161 эстонец) (Станчинский Г. А. Русские и балты. СПб., 1994. С. 147-148). Оставшиеся в начале 1958 года латышские спецпоселенцы подразделялись на пять групп:

• бандиты и националисты — 646;

• кулаки-националисты с семьями — 1244 (Станчинский Г. А. Русские и балты. СПб., 1994. С. 150-152).

В свою очередь спецпоселенцы группы “члены семей бандитов и националистов” подразделялись на пять подгрупп (табл. 2) (Там же. С., 154).

Когда в январе 1958 года в Москве решался вопрос о снятии с учета спецпоселений пособников бандитов и националистов, брались в расчет предложения министров внутренних дел союзных республик. Так, министр внутренних дел Эстонской ССР И. Я. Ломбак считал, что “пособников националистов и членов их семей надо освободить из спецпоселений и запретить им возвращаться только в те районы, откуда они выселялись, и в режимные города, разрешив им приезжать в другие районы республики” (Латвия на грани эпох. Рига, 1987. С. 68).

В то же время министр внутренних дел Латвийской ССР И. Д. Зуян заявил, что, по его мнению, “этих лиц надо снять с учета спецпоселений и не запрещать им возвращаться в места прежнего жительства” (Латвия на грани эпох. Рига, 1987. С. 69).

В конечном итоге Москва приняла “соломоново решение”: она стала фиксировать в соответствующих постановлениях и указах об освобождении спецпоселенцев - пособников националистов и других лиц одновременно и запрещение возвращаться им в те места, откуда они были выселены, и разрешение возвращаться туда по решениям местных органов власти. Именно таким был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 мая 1958 года о снятии ограничений с некоторых категорий спецпоселенцев (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 мая 1958 г. // Радуга. 1990. № 9. С. 61). Таким образом, в сентябре 1958 года оставшиеся на спецпоселении латыши послевоенной депортации делились на две группы: “бандиты и националисты” — 502 латыша и “члены их семей” — 967 латышей (Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах. С. 59).

Последнее крупное освобождение спецпоселенцев-прибалтов произошло в январе 1960 года по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 7 января 1960 года (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 января 1960 г. // Радуга. 1990. № 9. С. 61-62). Несмотря на то, что возвращение в места прежнего жительства допускалось только с разрешения местных органов власти, на практике для освобожденных спецпоселенцев-прибалтов запретительная часть указов Президиума Верховного Совета СССР от 19 мая 1958 года и от 7 января 1960 года (Там же. С 61-62) не была большой помехой при решении вопроса о возвращении в Прибалтику, так как Советы Министров Латвийской, Литовской и Эстонской ССР обычно удовлетворяли соответствующие просьбы бывших спецпоселенцев — латышей, литовцев и эстонцев. К тому же, самовольно возвратившиеся, как правило, не подвергались преследованиям со стороны местных органов власти в Прибалтике.

Итак, можно заключить, что мероприятия по выселению латышских граждан являлись чрезвычайной мерой и обуславливались сложившейся внешней и внутриполитической обстановкой, деятельностью различных профашистских организаций и значительным количеством лиц, выступавших против советской власти, вплоть до совершения террористических актов в отношении партийного и советского актива, а в послевоенный период и вооруженными выступлениями националистических бандформирований. Как свидетельствует анализ архивных материалов, “в 1941-1956 годах в Латвии бандформированиями совершено 2426 вооруженных нападений. Убито советских активистов — 1125 человек, 963 ограбления государственного, кооперативного и личного имущества, 21 нападение на волисполкомы, 18 диверсий” (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 января 1960 г. // Радуга. 1990. № 9. С. 59). Как отмечал Председатель Комитета государственной безопасности СССР в 1985 году В. Чебриков: “Что касается предложения ЦК Компартии Латвии о признании неправомерными решений союзных инстанций о депортациях в 40-50-х годах, то одновременная реабилитация всех категорий высланных была бы неоправданной, поскольку значительное число лиц, подвергшихся выселению, активно боролось против Советской власти” (Карклиньш Р. Национальные отношения в СССР: перспектива снизу. Рига, 1994. С. 157).

Включение Латвии под угрозой применения силы в состав СССР создало правовую и мотивационную основу оппозиционного поведения латышского населения по отношению к советскому руководству в республике. Но, с другой стороны, советское руководство ориентировалось в своей деятельности среди местного населения прежде всего на силовые приемы, а не на удовлетворение его потребностей. Следовательно, сама дальнейшая политика Центра в Латвийской ССР способствовала росту недовольства и националистической отчужденности некоторых слоев и групп населения, так как специфической чертой проводимого советской властью политического курса являлось жесткое подавление любых форм оппозиции всеми возможными методами и средствами.

1. Директива о выселении социально чуждого элемента из республик Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии // Молодая гвардия. 1993. № 4. С. 214.

8. Калнберзин Я. Э. Воспоминания. Рига, Лиеспа. 1981.156 с.

9. Кронсберг В. Воспоминания. Рига, Аугус. 1976. 160 с.

10. Мунтерс В. Воспоминания. Рига, Лиеспа. 1984. 234 с.

11. Строг А. Л. Ссылка из Латвии. Рига, Авотс. 1986. 211 с.

12. Трускиновская Д. Письма из Латвии // Дружба народов, 1995. № 8. С. 152—162.

13. Щипцов О. Записки депутата // Горизонт. 1996. № 3. С. 23-31.

1. Голдманис Ю. И. Борьба КП Латвии против буржуазного национализма... Рига, Прогресс. 1962. 234 с.

2. Земсков В. Н. Некоторые данные о спецпоселенцах-прибалтах // Радуга. 1990. № 9. С. 56-62.

3. Карклиньш Р. Национальные отношения в СССР: перспектива снизу. Рига, Инсайт. 1994.

5. Крупников П. Я. Полвека истории Латвии глазами немцев. Рига, Лиеспа. 1989, 318 а

12. Риекстиньш Я. Начало сталинских репрессий в Латвии // Даугава. 1992. № 1. С. 139-146.

13. Станчинский Г. А. Русские и балты. СПб., 1994.

14. Цилевич Б. Альтернатива // Родник. 1998. № 6. С. 56-67.

15. Юсуповский А. М. Поиски новых подходов к решению национальных проблем: уроки истории. М., Мысль. 1990. 456 с.