ПРЕДИСЛОВИЕ

От составителей русского издания

Эта книга была написана Галиной Васильевной Старовойтовой благодаря поддержке Института мира США в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, и закончена, когда она работала преподавателем в Уотсоновском Институте международных исследований Университета Брауна (Brown’s University Watson Institute for International Studies) и Университете Брауна в г. Провиденс, штат Род-Айленд, США. В разделе “Благодарности” Галина Васильевна назвала тех, кто так или иначе способствовал написанию этой книги. При этом она подчеркнула свою благодарность представителям тех народов, среди которых жила во время многих долгих научных экспедиций, и которые воодушевляли ее с коллегами своей борьбой за независимость.

Галина Васильевна прекрасно понимала, как важны междисциплинарные подходы к современным глобальным проблемам, особенно касающихся международных, межгосударственных, межнациональных отношений; как важно улучшить общественное образование по международной безопасности, по региональной политике.

Противоречия между принципом стабильности границ и правом народов на самоопределение не решены системой международного права. Более того, эти противоречия совершенно по-разному воспринимаются психологически людьми разных стран и разных культур. Это приводит к усугублению конфликтов, к сожалению, зачастую переходящих в военные противостояния. Прежде всего, как нам представляется, при попытке решения подобных конфликтов совершенно недостаточно применяется исследовательский, научный подход. Конфликты очень сложны, многоплановы, не имеют простых решений. Даже не будучи специалистом в межнациональных отношениях, любой человек может вспомнить самые разные примеры только последних лет и увидеть, насколько по-разному эти проблемы решаются (или не решаются): с одной стороны, “мирный развод” Чехословакии, завершившийся разделом на Чехию и Словакию, множество “горячих точек” на территории бывшего Советского Союза; с другой стороны, — объединение Вьетнама, объединение Германии; “законсервированный”, но не решенный кипрский вопрос… Мы готовили это издание в дни, когда идут бомбардировки Югославии силами НАТО. Проблемы межнациональных противоречий настолько сложны и многоплановы, что как бы иные политики ни пытались их упростить, это не удается. К сожалению, представляется, что эти вопросы не станут менее актуальны и в наступающем тысячелетии.

Считаем необходимым отметить, что написание этой книги Галиной Васильевной в американском университете является еще одним ее поступком. Поступком человеческим и политическим, потому что принятые в Америке концепции по межнациональным проблемам и конфликтам совершенно иные, чем те, которые разрабатывала Старовойтова. Не все специалисты согласятся с перечнем критериев, по которым автор предлагает оценивать возможность реализации тем или иным народом права на самоопределение. Но сам подход к разработке объективных, научно обоснованных параметров продуктивен.

Книга была написана на английском языке и предназначалась прежде всего для американской аудитории, хотя сразу подразумевался перевод на русский язык и издание в России.

После гибели автора мы — ее соратники, друзья и родственники — взялись осуществить это издание. К этому времени ситуация была такова: часть книги была переведена самой Галиной Старовойтовой, часть — Татьяной Ефремцевой, Николаем Руденским, некоторые параграфы другими людьми; большой раздел приложений – интервью с политиками – оказался не переведенным. Составители настоящего издания приносят благодарность и глубокую признательность Борису Винеру, который провел большую серьезную работу, перевел недостающие части, отредактировал весь имеющийся перевод, привел в порядок терминологию и стиль разных частей.

Мы также выражаем благодарность “Типографии “Правда”, издательству “Лимбус Пресс”, которые по своей инициативе осуществили публикацию этой книги.

Ольга Старовойтова

От редактора перевода

Со времен учебы в школе или в вузе граждане бывшего Советского Союза привыкли относиться к лозунгу права наций на самоопределение как к чему-то самому собой разумеющемуся. Видимо, сравнительно бескровный распад СССР в значительной степени может объяснить существование такой установки у большинства населения. Опросы общественного мнения относительно российской политики по отношению к Чечне показывают, что большинство россиян в принципе не возражают против предоставления независимости этой республике, несмотря на то, что официальная пропаганда и до, и после проведения активных боевых действий в Чечне пыталась доказать невозможность подобного шага.

Российский читатель, взявший в руки эту книгу, найдет в ней много знакомых ему идей относительно самоопределения народов. Он обнаружит здесь описания событий, известных ему если не из личных наблюдений и рассказов родственников и друзей, то из подробных рассказов очевидцев этих событий в прессе или из радио и телерепортажей. Лишь информация о событиях в далекой и экзотической Эритрее для большинства из нас окажется совсем новой. У читателя вполне закономерно может возникнуть вопрос, какие цели преследовала автор при написании этой работы?

Дело в том, что Галина Васильевна Старовойтова писала эту книгу специально для американских ученых, аспирантов и студентов. Идея права народов, или, если воспользоваться научным термином, этносов, самим определять свою судьбу является довольно странной не только для американского обывателя, но и для многих американских представителей ученого мира. В 1995 году во время моего пребывания в одном из американских университетов одна из профессоров, профессионально занимающихся Россией и прекрасно владеющих русским языком, пыталась получить от меня ответ на вопрос, почему чеченцы не хотят считать себя русскими. Напрасно я пытался объяснить ей, что в данном случае чеченская идентичность является первичной, и, лишь исходя из этого, они определяют свое отношение к своему российскому гражданству. С подобным непониманием природы феномена этничности американскими профессорами и аспирантами мне приходилось сталкиваться неоднократно.

Многие американцы переносят свои представления о межэтнических взаимоотношениях в США на народы, населяющие Старый Свет. В наибольшей степени эти представления противоречат тому, что можно наблюдать в Восточной Европе и в бывших советских республиках, где этническая принадлежность считается одной из важнейших характеристик человека, а также чрезвычайно устойчивым является суждение о том, что этнос обладает правом на ту или иную территорию. При этом некоторым объектам (населенным пунктам, культовым местам, природным феноменам, таким как, например, определенная гора, река и т. п.) в этническом сознании может придаваться особое символическое значение, вплоть до представления о том, что утрата данного объекта видится как шаг на пути к разрушению своего этноса. Именно этим объясняется ожесточенность боевых действий между сторонами в Нагорном Карабахе и на Балканах.

Кто-то из читателей данной книги, возможно, не согласится с авторской интерпретацией отдельных фактов, кому-то может показаться излишней резкость некоторых высказываний автора. Но нельзя не согласиться с ним в том, что противоречия между государствами в предпочтении принципа нерушимости границ или принципа самоопределения наций сегодня завели международное сообщество в тупиковую ситуацию. Отражением этого являются сегодняшние бессмысленные воздушные атаки НАТО на Союзную Республику Югославия. Многие из специалистов по балканистике из разных стран утверждают, что в значительной степени решение американского руководства о военном вмешательстве в коссовский конфликт вызвано непониманием специфики данного региона. Никто также не может поручиться, что решение боснийского конфликта, которое опять-таки проведено под сильнейшим давлением США и НАТО, является достаточно прочным и долговременным.

Не надо быть пророком для того, чтобы прогнозировать увеличение в будущем числа этнических конфликтов в Азии и Африке. И хотелось бы, чтобы международное сообщество было готово к этой ситуации и имело в резерве не только современные системы вооружений и хорошо подготовленных военных, но и какие-то модели мирного урегулирования таких конфликтов, вплоть до возможного изменения мирным путем границ и территориального перемещения отдельных групп населения в районы с заранее подготовленными рабочими местами, жильем, инфраструктурой.

Внимание политологов и политиков, несомненно, привлечет третья часть книги, где вниманию читателей предлагается модель, описывающая стадии развития этнических конфликтов. За этим следуют критерии, которыми предлагается руководствоваться при решении вопроса о самоопределении той или иной территории. Интересно, что первоначально автор выдвигала три критерия самоопределения. Это историческая принадлежность спорной территории, этнический состав населения и свободное волеизъявление населения данной территории. В процессе работы над данной книгой Г. В. Старовойтова провела серию интервью с видными политиками из нескольких стран и, благодаря их анализу, смогла дополнительно ввести в свой список критерии невыносимости существования и ответственности за последствия. Я полагаю, что приведенные в “Приложении I” выдержки из интервью с политиками демонстрируют работу социолога самого высокого класса и будут полезны всем специалистам, использующим метод неформализованного интервью.

Б. Винер

Об авторе

Галина Васильевна Старовойтова родилась 17 мая 1946 г. в Челябинске. Ее родители – Римма Яковлевна и Василий Степанович Старовойтовы познакомились в Челябинске в 1943 г. и поженились в 1944 г. Римма Яковлевна родилась в Челябинске 15 февраля 1923 г.; Василий Степанович — в белорусской деревне Гомельской области 21 января 1919 г. Он закончил с отличием Московское высшее техническое училище им. Баумана летом 1941 г. В Челябинск его направили в начале войны, когда на Урал эвакуировалось танковое производство.

Василий Степанович Старовойтов – доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии, кавалер многих наград Советского Союза. Семья особенно гордится его медалью имени Королева – Василий Степанович является одним из авторов ходовой части “лунохода”. Недавно он стал также кавалером Российского ордена “За заслуги перед Отечеством”.

В 1948 г. семья вернулась в Ленинград, где позже родилась младшая сестра Ольга. Галина Васильевна прожила в Ленинграде около 40 лет, а в 1987 г. вместе с мужем и сыном переехала в Москву.

В Ленинграде Галина Старовойтова закончила среднюю школу в 1964 г. и поступила в Ленинградский Военно-механический институт, что называется “сдала сопромат”, да и прочие нелегкие дисциплины, но, когда в 1966 г. в Ленинградском государственном университете открылся психологический факультет, она, выдержав огромный конкурс, поступила в ЛГУ. Закончила его с отличием. Затем – аспирантура Академии наук, защита диссертации.

Работала на нескольких ленинградских заводах социологом, научным сотрудником в Институте этнографии Академии наук СССР. В конце 1970-х — начале 1980-х гг. Галина Васильевна участвовала в международных экспедициях по изучению долгожителей в районах Абхазии и Нагорного Карабаха (как этнопсихолог и руководитель экспедиции).

Началась “перестройка”. Параллельно с демократическими изменениями в стране происходили и другие сложнейшие процессы – как созидательные, так и разрушительные. В республиках СССР национально-демократические движения набирали силу, обретая форму борьбы за самоопределение. Это встречало жесткое сопротивление властей. В конце февраля 1988 г. произошли трагические события в Азербайджане (г. Сумгаит). Активизировались общественные движения. Образовались комитеты “Крунк” в Нагорном Карабахе и “Карабах” в Армении. Седьмого декабря 1988 г. в Армении произошло страшное, “библейское” землетрясение. Галина Старовойтова, бывавшая в Нагорном Карабахе в экспедициях и имевшая к тому времени много друзей на Кавказе и коллег, изучавших различные проблемы этого региона, была выдвинута кандидатом в народные депутаты СССР от Армении. 74,5% избирателей предпочли петербурженку, русскую женщину другим сильным кандидатам.

Началась новая веха в жизни Галины Старовойтовой – около 10 лет борьбы, трудной, яркой, интересной, насыщенной событиями жизни.

Сотрудничество с академиком А.Д. Сахаровым, в том числе и работа над новым Союзным договором; деятельность в Хельсинкской группе и многих других общественных организациях, правозащитная работа, участие в деятельности Конституционного совещания, лидерство в движении и партии “Демократическая Россия”. В 1991-1992 гг. она была советником президента России Бориса Ельцина по этнополитическим вопросам, а в 1990-1993 гг. она была депутатом Съезда Народных Депутатов Российской Федерации. В 1989-1991 гг. до распада Советского Союза она была избрана депутатом советского парламента, Съезда Народных Депутатов.

После отставки с поста советника Президента в ноябре 1992 г. Галина Васильевна получила предложения от нескольких университетов преподавать. Старовойтова стала почетным “приглашенным” профессором Уотсоновского института международных исследований Университета Брауна (Brown’s University Watson Institute for International Studies). В 1994-1995 гг. она проводила в этом институте исследования, писала и преподавала. До того она была стипендиатом Мира (Peace Fellow) в Американском институте мира (United States Institute for Peace) в Вашингтоне. В 1995 г. и была, в основном, закончена эта книга. Она была издана в США на английском языке в 1997 г.

В декабре 1995 г. Галина Старовойтова была избрана депутатом Государственной думы П созыва от Петербурга. Она также один из основателей и сопредседатель (позднее – председатель) партии Демократическая Россия, а в 1996 г. была единственной женщиной выдвинутой в качестве кандидата на должность президента России. Она автор книги »Этническая группа в современном советском городе: социологические очерки». Она также имеет много работ по этнологической теории, межкультурным исследованиям и этнологии Кавказа.

За эти годы Галина Старовойтова, принимая участие во многих международных конференциях, симпозиумах и дискуссиях, стала широко известна. Знакомство с многими видными политическими деятелями самых разных стран – М. Тэтчер, Ж. Шираком, Г. Киссинджером, Л. Валенсой, В. Гавелом, К. Акино… Всех не перечесть. Ее знали и узнавали практически во всех государствах, где ей приходилось бывать. Встречи, встречи, встречи… Но прежде всего – ее знала Россия. Здесь, как говорила Галина, творилась история конца ХХ века.

***

20 ноября 1998 г. в Санкт-Петербурге, в подъезде собственного дома Галина Старовойтова была убита.

Близкие Галины Васильевны получили более двухсот телеграмм и писем с соболезнованиями. На прощание с Галиной Старовойтовой в Мраморном зале Музея этнографии на площади Искусств в Петербурге пришло около тридцати тысяч человек.

Галина Васильевна Старовойтова похоронена на Никольском кладбище Санкт-Петербурга, около Александро-Невской Лавры.

ВВЕДЕНИЕ

Я надеюсь, что настоящая монография послужит скромным вкладом в долговременную дискуссию по проблемам прав группы и, в первую очередь, по проблемам права группы на самоопределение. Хотя истоки этой идеи восходят к французской и американской революциям конца восемнадцатого века, она появилась в своей современной форме только в последние девяносто лет или около того. Отстаиваемые Вудро Вильсоном, двадцать восьмым президентом Соединенных Штатов и, как это ни может не показаться странным, большевистским вождем Владимиром Лениным, эти идеи выросли до норм международного закона, упоминаемого в Уставе Организации Объединенных Наций и зафиксированы в 1966 году в статьях Международного пакта ООН о правах человека. Тем не менее, в настоящее время право на самоопределение вновь стало предметом дискуссий, которые часто имеют тенденцию перерастать в военные действия. В основе подобных конфликтов находится, главным образом, несовершенная реакция международного сообщества, которое не имеет точной руководящей линии для подобных ситуаций. Право людей на коллективный выбор своей общей судьбы все еще ожидает своего полного признания. В реальности коллективное право на самоопределение обычно рассматривается как второстепенное или даже третьестепенное в сравнении с правами индивида или государства.

Для дипломатов право государства обычно имеет преимущество над правами народов, живущих в государстве, хотя генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Бутрос Гали недавно утверждал, что «как суверенитет, территориальная целостность и независимость государств в пределах установившейся международной системы, так и принцип самоопределения народов имеют большую ценность и значение и не должны работать друг против друга». С либеральной точки зрения защита индивидуальных прав является первостепенной, в то время как права “коллективов” – наций – рассматриваются как племенной анахронизм. Комитет Организации объединенных наций по правам человека, по этой причине отказывается дать определение термину »народ», аргументируя это тем, что поскольку право на самоопределение является не индивидуальным, а коллективным, все жалобы на нарушение этого права находятся вне юрисдикции комитета.

Действительно, этничность может быть понята только как коллективная характеристика. Отдельный представитель любого этноса может идентифицировать себя только в сравнении с индивидами из других групп. Он не может быть хранителем всех национальных особенностей, включающих основной тип экономики, ремесла, фольклор, традиции и обряды, историю и предания своего народа. Такие навыки и информация распределены и представлены только внутри этнического сообщества. Часто они представлены не явлениями материальной культуры, а моделями культурно специфического поведения, связующего членов данного этноса. Косвенное признание приоритета некоторых групповых прав, в противовес индивидуальным правам, представлено такими дискриминационными политическими действиями как программа равных возможностей и утвердительного действия, которые существуют в Соединенных Штатах в течение последних трех десятилетий и были разработаны для устранения неравенства, возникшего в период существования расовой сегрегации. (Утвердительное действие (affirmative action) – система мероприятий в США, направленных на предоставление меньшинствам, — в первую очередь, этническим и расовым, а также женщинам, — определенных льгот при трудоустройстве и получении высшего образования (прим. переводчика).

Сопротивление гомогенизации, которое проявляют почти все народы мира в конце двадцатого столетия, не имеет рационального объяснения и само по себе вызывает недоумение. Можно ли понять этот феномен как попытку сохранить глобальное культурное разнообразие и его многоцветную палитру в противовес энтропии серой однородности? Какое другое объяснение может быть дано этому процессу в свете продолжающегося всемирного объединения экономики и распространения новой информации и коммуникационных технологий по всему миру? Несколько лет назад от сбитых с толку иностранных комментаторов добивались оценки ситуации после «взрыва самоопределений» в бывшем СССР и других посткоммунистических странах. Хорошо известный американский журналист писал: «Барабанная дробь борющихся национальностей взывает к некоторым забытым детонаторам воюющих племен средневековья — осетин, грузин, абхазов, дагестанцев, азербайджанцев, армян, молдаван, русских, украинцев, гагаузов, татар, таджиков. Они умирают за территории, о которых большинство людей в мире никогда и не слышали: Нахичевань, Нагорный Карабах, Приднестровская республика, Южная Осетия, или по причинам, затерявшимся в тумане истории». [1] Но люди умирают не столько за свою землю, сколько за сохранение своих уникальных особенностей на Земле. Политическую географию следует рассматривать как кульминацию истории, той истории, которая обернулась живой реальностью для людей, готовых принести в жертву не только свою индивидуальную свободу, но даже свою собственную невосполнимую жизнь для спасения исторического наследия своих наций и сохранения своей этничности.

Моя этнологическая работа в экспедициях, так же как мой опыт в подготовке политических решений по этническим вопросам предоставили мне очевидные доказательства готовности индивидов ограничить свои интересы и, более того, принести себя в жертву во имя коллективных социальных или национальных интересов. Я посетила Абхазию, Южную Осетию, Нагорный Карабах, район Приднестровья, Чечню, Палестину, Ольстер и Квебек. Повсюду можно встретить удивительную солидарность индивидуумов с группой, к которой они принадлежат.

Рассмотрим, например, историю одного офицера милиции, командира подразделения, предназначенного для подавления митинга, организованного некоторыми абхазами, которые желали отделения Абхазии от Грузинской ССР и присоединения ее к Российской Федерации (обе тогда были в составе СССР). Это очень большое собрание происходило в 1978 году в Лыхны, древнем центре Абхазии, и на нем присутствовали женщины и дети. Активисты групп национальной оппозиции обычно преследовались советской властью, так что милиционеры были, естественно, готовы к наихудшему. Офицер рассказывал: «Мы, милиционеры, дали слово, что если будет команда стрелять в безоружных людей, то мы, абхазские милиционеры, пошлем первую пулю в себя [а не в толпу]. Мы не хотели видеть наших людей под огнем». К счастью, приказ стрелять не был отдан; потребовалось еще десять лет, чтобы война пришла в Абхазию.

Законодательство и, в частности, международное право, не всегда соответствуют естественному праву, которое основывается на простом чувстве справедливости. С развитием кодифицированного законодательства общество все дальше и дальше уходит от корней общинного права, то есть от тех форм социального регулирования, которые были санкционированы обычаями и основывались на представлении о добре и зле, распространенном в рамках данной культуры. Справедливость сама по себе не является прерогативой только ума; это трансцендентальное чувство, которое подчас находится вне царства логики. Именно поэтому простые люди часто ближе к идее справедливости, чем профессиональные юристы. Нации, освободившиеся от тоталитарного наследия, особенно чувствительны к наличию или отсутствию морали в политике.

Более того, жизнь за железным занавесом в течение долгих лет дала людям надежду, возможно, наивную, о справедливости, существующей в цивилизованном мире, олицетворенной в таких международных институтах, как Организация Объединенных Наций, Европейский парламент или Международный суд. Начало движения за самоопределение в колониях или тоталитарных странах часто сопровождается надеждой на мягкое вмешательство и на помощь со стороны мирового сообщества во имя триумфа справедливости при полной неосведомленности о нормах международного права.

Этнические меньшинства были подавлены при тоталитарных режимах, так что они не доверяют правительствам переходного периода, составленным из этнических большинств. Такое государство, как библейский Левиафан, описанное Гоббсом, склонялось к тому, чтобы узурпировать права людей. Имперский Левиафан обычно подтверждал худшие из этих опасений. Создание своего собственного государства становится единственной надеждой этнических меньшинств, борющихся за сохранение своей идентичности. Во многих случаях эта борьба означает отделение и территориальную дезинтеграцию или территориальные потери для полиэтнического государства.

Другие случаи самоопределения реализовались в создании нового или восстановлении старого национального государства. Такая ситуация возникла в Палестине почти полвека назад в связи с созданием государства Израиль. Палестинцы, со своей стороны, приобрели в 1993 году после многолетнего конфликта право создать свою автономную территорию. Тем не менее, для курдов, абхазов, крымских татар и многих других положение остается безнадежным из-за отказа могущественных соседних наций отдать свою территорию на планете, где, как кажется, географическое и юридическое пространство уже заполнено. Платой за самоопределение как за реализацию коллективного права обычно являются разбитые надежды.

Не понятые индифферентным мировым сообществом люди часто чувствуют, что их заставляют взяться за оружие. Возникающее в результате насилие порождено не движением за самоопределение, а блокированием этого движения. Именно отрицание самоопределения, а не стремление к нему ведет к конфликту.

Жертвенная война за справедливость в одной нации неизбежно будет перерастать в агрессивный национализм, сопровождаемый военным насилием и варварскими этническими чистками до тех пор, пока мировое сообщество не примет в расчет исходные мирные требования национальных групп, и мировые силы не станут воздерживаться от обращения с вновь появляющимися нациями на строго юридических основаниях. Чтобы предотвратить войну, связанную с самоопределением, мировому сообществу будет необходимо оснастить такие организации, как Совет безопасности ООН, более совершенным юридическим механизмом, который бы мог посягнуть на принцип невмешательства в дела суверенных государств: вопрос, к которому крайне чувствительно относятся в некоторых кругах, несмотря на прецеденты, имевшие место в Кувейте, Боснии и Руанде.

Я осознаю тот факт, что толкования прав группы (в противоположность правам личности), так же как и аргументы в пользу возможности ревизии либо существующих национальных границ, либо самого принципа невмешательства находятся вне главного течения современного политического мышления. Тем не менее, в Части 2 настоящей работы я представляю описание исследований некоторых случаев как успешной, так и безуспешной борьбы за самоопределение, главным образом, в бывшем СССР. В Части 3 я пытаюсь сделать некоторые выводы относительно типичных стадий конфликта и возможных критериев самоопределения. Мой коллега из института Уотсона Стивен Шенфельд также предлагает свои комментарии, которые представлены в Части 4. Возможно, рассмотрение разных подходов к этой трудной теме поможет нам разработать новые критерии для узаконения права на самоопределение — фундаментальной составляющнй человеческой свободы.

В дополнении я представляю мнения о самоопределении некоторых выдающихся политиков, среди которых бывшая премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, бывший советский лидер Михаил Горбачев, американский сенатор Сэм Нанн и другие. Я включила в дополнение также свои размышления по поводу взглядов этих деятелей, а также хронологию переворота в Советском Союзе.

ЧАСТЬ 1

ЭТНИЧЕСКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ВЕКА

И ПРОБЛЕМЫ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ

История засорена обломками государств,

которые пытались совместить различные этнические, лингвистические либо религиозные группы в пределах одной верховной власти.

Артур Шлезингер-младший

СУЩНОСТЬ СОВРЕМЕННОГО НАЦИОНАЛИЗМА

Конец уходящего столетия преподнес много сюрпризов. Крах или временное отступление коммунизма в Восточной Европе и СССР привели к падению двухполюсной системы, возникшей после второй мировой войны, и, несомненно, уменьшили риск возникновения третьей мировой войны. Новые конфликты регионального характера, получившие отклик в остальном мире, тем не менее, включили международное сообщество в процесс решения неожиданных, необычных проблем – будь то в Боснии, в Персидском заливе, либо в Нагорном Карабахе. Эксперты со все большим и большим беспокойством обсуждают непредсказуемость ситуации на рубеже веков [2], или ту угрозу человечеству, которую Самуэль Хантингтон назвал «столкновением цивилизаций», разделенных этнокультурными барьерами. Становится все более ясным, что падение советской системы никоим образом не обещает «конец истории», предсказанный Фукуямой, а, скорее, отражает появление новых действующих лиц на исторической сцене.

Создание высоких технологий, в особенности в сфере коммуникаций, превратило урбанистические центры мира в единую «глобальную деревню» информации. Мода, стандартизованные одежда, пища, жилье, а также определенный образ мышления начали распространяться в развитых странах с неслыханной скоростью, так что могло показаться, что они с определенностью ведут человечество к унификации. Доиндустриальный мир был чрезвычайно богат культурными различиями, но не смог противиться «плавильному тиглю» урбанизации. Тем не менее, вопреки ожиданиям национализм не ослабел в этом космополитическом столпотворении, а фактически усилился.[3]

Потеря этнических особенностей образа жизни болезненно ощущается городским населением, которое, очевидно, теряет эти черты быстрее, чем другие группы. Верность своим этническим корням начала переходить в духовную плоскость и принимать идеологическую окраску.[4]

В действительности же национализм органически связан с индустриальным веком. Мы согласны с британским профессором Эрнстом Геллнером, определяющим национализм как «принцип, требующий, чтобы политические и этнические единицы совпадали, а также, чтобы управляемые и управляющие в данной политической единице принадлежали одному этносу».[5]

“Удовлетворение национального чувства не было предварительным условием первого появления индустриализации, а только продуктом ее распространения”. [6] Высокопросвещенная культура, при которой получило образование большинство людей индустриального общества, является для большинства «их наиболее ценным капиталовложением, ядром их личности, их страховкой и их безопасностью. Таким образом, сформировался мир, который в главном, — небольшие исключения не в счет, — удовлетворяет националистическому императиву, согласованности культуры и государственного устройства».[7] Парадоксально, но несмотря на различие их подходов, сторонники тоталитарной идеологии, такой как марксизм-ленинизм, и либеральные теоретики Запада равным образом недооценивали национализм как политический и психологический феномен. Для марксистов триумф пролетарского интернационализма означал разрыв с традиционными предрассудками непросвещенной крестьянской жизни. Их оппоненты, сторонники невмешательства (Имеется в виду максимальная степень невмешательства государственных институтов в дела общества. — Прим. переводчика). считали, что преимущества свободного рынка будут способствовать преодолению атавистических особенностей этнической культуры.

Представители обоих подходов склонны рассматривать национализм как идеологическое отклонение [8] или как искусственно внедренное зло, успешное распространение которого, однако, требует объяснения. Марксисты и западные либералы по-разному объясняют успехи национализма. Излюбленное объяснение марксистов, например, может быть названо «теорией ложного адреса». Сторонники этой теории в сущности считают, что дух истории или человеческого сознания делает ошибку. «Послание пробудиться было предназначено для классов, но из-за некоей ужасной почтовой ошибки было доставлено нациям. Теперь революционным активистам необходимо убедить ошибочного получателя передать как само послание, так и вызванный им энтузиазм тому получателю, которому послание и было предназначено. Нерасположенность как правильного, так и ошибочного адресатов к выполнению требуемого вызывает у активиста большое раздражение.» [9]

Возможно, либералы более склонны объяснять национализм влиянием диких атавистических сил крови и территории (Blut und Boden). Это объяснение используется, однако, как приверженцами, так и ненавистниками национализма. «Первые рассматривают эти темные силы как жизнеутверждающие, а последние в качестве варварских. В действительности же человек века национализма не лучше и не хуже людей других веков… Его преступления равны преступлениям других столетий. Они более заметны, точнее, более шокируют только потому, что совершены с помощью более совершенных технологических средств.» [10] Национальные чувства основываются на идее определенной лингвистической, религиозной и психологической общности, основанной на древнем родстве членов данной этнической группы. Более того, субъективное восприятие этой общности оказывается более важным, чем объективные исторические факты. Так Уолкер Коннор, следуя Максу Веберу, определяет нацию как «группировку людей, которые верят, что они связаны родовыми связями. Это наибольшая группировка, разделяющая такую веру».[11]

Традиции европейской антропологии тесно увязывают определение этнической идентичности людей не только с культурой, но и с окружением, в котором этническая группа формировалась на протяжении столетий или тысячелетий. Например, достаточно вспомнить принцип географического детерминизма Монтескье. Естественные условия определяют тип экономики этнической группы, сезонные циклы определяют образ жизни, а родные ландшафты находят свое отражение в фольклоре и психологии народа. После эры великого переселения народов в раннем средневековье этнические территории большинства групп в Евразии остались более или менее стабильными, и представители этих групп даже не думали о возможности существования нации вне своих этнических территорий.

Осознание традиционных этнических территорий чрезвычайно существенно для народов бывшего СССР. Это относится не только к оседлым крестьянам, которые в течение тысячелетий живут в одних и тех же естественных условиях, но также и к современным кочевникам, которые тоже привязывают собственную картину мира к определенному географическому региону.[12]

Административное деление с границами, не учитывающими этническое расселение, возможно, является приемлемым для Соединенных Штатов, страны, заселенной пионерами-эмигрантами различного происхождения; но оно вряд ли применимо к современной Евразии. Даже в США и Канаде все еще существуют самоуправляемые общины коренных американцев: например, племя чероки в штате Оклахома. Как мы теперь знаем, концепция «плавильного тигля» оказалась неадекватной для описания всей сложности этнических процессов в американском обществе. Расхожая шутка этнологов суммирует плюралистическую интеграцию, к которой все сильнее устремляется это общество, фразой: «Мы [Соединенные Штаты] думали, что варили суп, а получили салат».

Вообще говоря, многонациональные государства могут быть организованы в соответствии с тремя основными моделями:

1). Унитарное государство: система, основанная на экономической взаимозависимости регионов, тоталитарной идеологии и военной силе. Наибольшая нация и ее религия обычно господствуют, в то время как меньшинства подавлены или ограничены в своей культурной активности (например, СССР, Югославия, Китай). По мере экономического и военного ослабления государства и утраты влияния правящей партии и ее главенствующей идеологии на массы нарастающие центробежные тенденции могут привести к дезинтеграции государства и появлению новых наций-государств.(Под нацией-государством или просто нацией в англо- и франкоязычной литературе принято понимать совокупность граждан какого-либо конкретного государства. Те общности людей, которые рассматриваются в качестве наций в русско- и немецкоязычной литературе, в англоязычной научной литературе могут обозначаться как этнонации. Далее в тексте как синоним этнонации автор использует термин нация-этнос).

2). Асимметричная федерация: союз народов и/или регионов, обладающих широким самоуправлением, контролем над своими природными ресурсами и такими правами, как проведение собственной образовательной и культурной политики, установление уголовного законодательства, введение местных налогов и так далее. Некоторые из этих народов и/или регионов могут обладать привилегией передачи [обязанностей, функций] или местного самоуправления [»гомруля»], в то время как другие могут присоединяться к федерации на основе особых соглашений, отраженных двусторонними договорами, в качестве ассоциированных членов (например, Аландские острова в Финляндии, Пуэрто-Рико и Виргинские острова в США, или Татарстан в России). Есть основания верить, что гибкое членство может сделать многонациональные федерации более жизнеспособными и позволит достичь большей однородности в основных направлениях экономики и политики.

3). Симметричная федерация, или конфедерация: это устройство не имеет какого-либо специального статуса даже для регионов с ярко выраженными специфическими этнокультурными характеристиками, но разрешает широкую автономию для частей многонационального государства. Наиболее близкими к данному типу в настоящее время являются Швейцария и Испания.

Первые два типа многонациональных государств обычно связаны с различными стадиями развития и коллапса колониальной системы.[13] В качестве примера мы можем рассмотреть различные аспекты этой системы в истории России. Российская империя возникла в XVI-XVII столетиях и передала своему приемнику Советскому Союзу много имперских методов прямого и косвенного управления колониями. К тому же при коммунистическом режиме имперский арсенал был расширен следующим образом:

Массовые насильственные депортации народов с их этнических территорий проводились в СССР, как правило, во время второй мировой войны под предлогом подозрения в сотрудничестве с нацистами, либо как превентивная мера против такого сотрудничества (немцы Поволжья, чеченцы, крымские татары и др.). (Ради объективности следует сказать, что то же было проделано в США с американцами японского происхождения в 1941 году, когда США объявили войну Японии в результате японского нападения на Перл-Харбор. Тогда депортации подверглись 100000 человек. Возможно, что это послужило примером Сталину).

Была установлена субординация одних народов по отношению к другим, соответствующая многоуровневой иерархичной государственная структуре. Помимо пятнадцати союзных республик, составлявших СССР и имевших в соответствии с конституцией право на отделение, для политического признания важных групп этнических меньшинств были образованы автономные республики, области и округа с меньшими правами и подчиненные союзным республикам.

Правительство часто влияло на массовые миграции населения между республиками под предлогом осуществления грандиозных экономических проектов. Эти перемещения фундаментально изменили этнический состав населения, например, в Абхазии, в Латвии и в Эстонии. В результате современное деление на этническое большинство и меньшинство может оказаться во многих случаях совершенно произвольными.

Границы между республиками часто менялись произвольно, без учета желания населения по обе стороны границы. Например, после депортации балкарцев, ингушей, чеченцев и других северокавказских народов Иосиф Сталин в течение нескольких лет передал часть их территорий Грузии. Еще раньше, в 1921 году, он решил передать Нагорный Карабах, заселенный армянами, из Армении в Азербайджан. В 1954 году Никита Хрущев передал Крымский полуостров от России Украине, а позднее он же присоединил несколько сибирских областей к Казахстану.

Эта полностью несправедливая система поддерживалась военной силой до развала империи после краха коммунизма, и в наше время она повсеместно лишена доверия. Союзные республики, имевшие право на отделение, после августовского переворота 1991 года не стали откладывать реализацию этого права. Первыми отделились от империи три балтийские республики, а позднее и другие последовали курсу самоопределения.

Однако народы автономных территорий, занимавшие более низкую позицию в советской иерархической системе, чувствовали себя ограниченными в правах, особенно если они находились под властью другой этнической группы, несмотря на долгую борьбу за изменение своего статуса.

Значительные культурные и религиозные различия между меньшинствами и доминирующими нациями положили начало долгой истории враждебности, которая вплоть до падения СССР могла до некоторой степени умиротворяться декретами центрального правительства. Однако в современных изменившихся условиях, которые оставили их один на один с новой неподконтрольной никому властью, многие меньшинства боятся репрессивного управления господствующей группы – ситуация хорошо известная из опыта разных стран мира.[14]

Характерно, что во многих странах-сателлитах советского режима приближающееся падение СССР привело к мобилизации национальных движений под лозунгами самоопределения. В 1993 году Эритрея добилась независимости от Эфиопии, где на протяжении последних десятилетий правила поддерживаемая Советами коммунистическая диктатура. Северный и Южный Вьетнам объединились, как это сделали Восточная и Западная Германии. Перспективы воссоединения Северной и Южной Кореи выглядят все более и более реальными. Эти примеры следует рассматривать как случаи самоопределения, точно так же, как случаи отделения и даже достижения определенного автономного статуса в многонациональном федеративном государстве.

Тем не менее, мирное достижение национального самоопределения в посттоталитарных странах возможно только при условиях демократического правления. Среди примеров такого цивилизованного самоопределения можно назвать «полюбовный развод» Чешской Республики и Словакии. Другим примером является добровольное признание Россией результатов референдума о независимости Украины, проводившегося 1 декабря 1991 года, как законного основания создания независимого Украинского государства (которое не существовало в течение значительного периода времени на протяжении многих столетий). Аналогично были признаны заявления о независимости других республик бывшего СССР. Россия, ядро империи, добровольно отказалась от роли «старшего брата», и упомянутые выше изменения стали возможными, очевидно, только во время относительно короткого демократического периода после августовского переворота 1991 года и крушения коммунизма. Они вряд ли прошли бы так безболезненно тремя или четырьмя годами позднее.

Тем не менее, процесс деколонизации народов советской империи все еще далек от завершения. Результатом трудностей в проведении экономической и политической реформ стало, что современный политический спектр России стал намного более противоречивым и сложным в сравнении с 1991 годом. Правые националисты и сторонники возвращения к централизованной экономике приобрели большее влияние, чем прежде.

Борьба за национальное самоопределение особенно характерна для народов посттоталитарных стран; для них она представляется неотъемлемой частью политической и экономической реформы. К тому же, крушение коммунистической наднациональной идеологии заставляет людей искать новые духовные отправные пункты и новую идентичность. Наиболее естественной формой такой новой идентичности является этническая, основанная на общности культуры, языка и исторического наследия.

Основные политические силы в России и других странах СНГ можно сгруппировать следующим образом. [15]

Подсознательно для многих этнос ассоциируется с гражданским обществом; оба подвергались репрессиям при прежнем режиме. Государственная машина тоталитаризма признавала только иерархические отношения, контролируемые сверху; она не принимает во внимание историческую память и культурную уникальность. В нации-этносе, в противоположность государству, широко развиты горизонтальные связи, существует ясное понимание общих ценностей, и существенную роль играет общественное мнение по поводу поведения групп или индивидов. Эти обстоятельства позволяют видеть в нации-этносе в естественный эмбрион будущего гражданского общества.

К тому же, в некоторых случаях лишь действительное обретение государственности может спасти национальный язык, историю и культуру этноса от забвения. Только государственные институты могут сопротивляться росту культурной энтропии и хаотическому смешению различных традиций, являющихся ценным наследием поколений.[16] Названные выше причины, по нашему мнению, до некоторой степени объясняют возрастающее значение национализма в посттоталитарных странах.

НЕОТЪЕМЛЕМОЕ ПРАВО НА САМООПРЕДЕЛЕНИЕ

В то время, когда молодые этнические группы борются за утверждение своей государственности на исторической арене, более признанные государства, которые давно заняли свое место на Олимпе международных организаций, реагируют на принцип самоопределения с крайней подозрительностью. Лидеры многих этих государств, кажется, забыли, что их собственные страны были приведены в восторг достижением собственного самоопределения через отделение от империй прошлого. Очевидно, некоторые правительства полагают, что современная политическая карта мира отражает идеальную полностью реализованную общую конфигурацию, в которой не имеет смысла что-либо менять.

В исторической ретроспективе общая идея самоопределения впервые в узнаваемой форме возникла примерно во время Французской революции. Самоопределение рассматривалось как демократический идеал, применимый ко всему человечеству. Правительства должны были основываться на воле народа, а не на воле монарха, а люди, не согласные с правительством своей страны должны были иметь возможность покинуть ее и организовать свою жизнь, как им заблагорассудится (как это и сделали американские поселенцы). Этот новый подход означал, что «территориальный элемент в политическом образовании потерял свое феодальное превосходство, уступив место личному элементу; людям предстояло перестать быть простым придатком к земле».[17] В то же время, самоопределение с самого начала приняло характер угрозы легитимности установленного порядка; более того, при возникновении конфликтов этот принцип предлагал метод их разрешения, при котором арбитром выступает сам народ.

После наполеоновских войн требования самоопределения были выдвинуты поляками, итальянцами, мадьярами (венграми) и немцами, так же как и меньшинствами, жившими среди них. Некоторые территории были аннексированы Францией, но лишь после соответствующего плебисцитов среди населения в Ницце, Савойе и Майнце. Венский Конгресс 1815 года не принял принцип самоопределения как основу для перекройки карты Европы, но требования самоопределения, которые исходили от угнетенных народов Австро-Венгерской и Российской империй, позднее были приняты Европой более благосклонно.[18] После революций 1948 года массовые народные движения привели к формированию двух новых государств — Германии и Италии.

Следует сразу же отметить, что процедура создания новых национальных образований для этнических групп, которые учреждают новые независимые государства, может отличаться и быть более сложной с правовой точки зрения, чем самоопределение уже созданных национальных и территориальных образований.[19] В последнем случае возможно получение голосов избирателей в пределах более или менее определенных границ с помощью плебисцита или собрания представителей. Такое демократическое волеизъявление народов может послужить основанием для легитимного развития этого процесса. Для того, чтобы создать новое образование необходимо определить сами территориальные границы, прежде чем проживающее внутри них население сможет инициировать изменение их статуса. Тем не менее, мне кажется возможным установление правового механизма определения таких границ.

До начала двадцатого века аннексии территорий в большинстве случаев осуществлялись с помощью силы (например, аннексии Ганновера, Шлезвига и Эльзаса-Лотарингии Пруссией в 1860-х и 1870-х годах). Однако после первой мировой войны, когда прежняя европейская система начала разваливаться, принцип самоопределения неожиданно получил сильную поддержку. Во-первых, Владимир Ленин и другие российские большевики, стремясь завоевать симпатии народов Российской империи, пообещали реализовать право на самоопределение [20] в соответствии с их антиимпериалистической программой действий. Во-вторых, президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон выступил в поддержку идеи самоопределения (рассчитывая на то, что связанная с реализацией самоопределения деколонизация предоставит американскому капиталу большие возможности на получивших независимость территориях). В обращении к Лиге в поддержку мира 27 мая 1916 года он сказал: «Мы верим в следующие фундаментальные положения: прежде всего, что каждый народ имеет право выбирать, под чьим суверенитетом он хочет жить».[21] Позднее, обращаясь к сенату, он заявил: «Не может и не должно сохраняться мирное положение, которое не признает и не принимает тот принцип, по которому правительства получают всю свою власть благодаря согласию народа, и нигде нет права передачи народов из-под одного суверенитета другому, как собственность».[22] В конце 1916 года британский поверенный в делах в США передал американскому государственному департаменту меморандум, в котором рекомендуется проводить общую политику временного признания представительных органов малых народностей, ранее являвшихся частями Российской империи, с целью усиления их сопротивления немецкой оккупации. В то же время германское правительство не возражало против самоопределения национальных меньшинств, допуская, что такая политика служила бы подрыву неоднородной Британской империи скорее, чем Германии.[23]

Однако практические трудности реализации принципа самоопределения воспрепятствовали включению его в окончательный текст послевоенного Устава Лиги Наций. Самоопределение только косвенно было признано применимым к подмандатным территориям и к колониям, сменившим хозяев в результате первой мировой войны.

Тем не менее, между двумя мировыми войнами было проведено несколько референдумов (в Саарской области, Бургенланде и в других местах), [24] хотя значительные территории были переданы победителям, не принимая во внимание волеизъявление населения (территория Эльзаса-Лотарингии передана Франции, австрийский Южный Тироль — Италии, порт Киао-Чао — Японии). Значительная часть германской территории отошла к Чехословакии и к Польше. В результате значительную поддержку получила концепция разъединенного немецкого народа, которая стала одной из причин возникновения нацизма и развязывания второй мировой войны.

В общем, послевоенный Устав Лиги Наций открыто зафиксировал неравенство народов (в статье 22). Земли, получившие статус подмандатных территорий, должны были управляться «развитыми нациями». Это противоречило сформулированному несколько позже принципу культурного релятивизма и, по сути дела, легитимизировало колониальную систему.

Вторая мировая война вновь до неузнаваемости изменила карту мира, но принцип самоопределения повлиял на эти изменения лишь в очень незначительной степени. В период образования ООН началась интенсивная разработка международных правовых документов. Появление этих документов было стимулировано свежими воспоминаниями о Нюрнбергском процессе, который стал первым прецедентом верховенства международных норм над внутренним законодательством страны.

Значительные трудности возникли, однако, при работе над Уставом ООН: различия во мнениях особенно проявились относительно употребления терминов «народ», «нация» и «государство». Окончательная формулировка была следующей: «…[термин] «нации» используется применительно ко всем политическим образованиям, государствам и негосударствам, в то время как [термин] «народы» относится к группам людей, которые могут составлять или не составлять государства или нации». [25] Право на самоопределение в Уставе связано только с понятием «народы», а понятие «несамоопределившиеся народы» соответствует тому, что традиционно называлось колонией.

Определение субъекта права самоопределения остается самым спорным аспектом этой проблемы. Президент Вильсон и Ленин рассматривали «народы и нации» в качестве субъектов этого права, но они не дали четкого определения этих терминов, которые к тому же имеют разные смысловые оттенки в английском, немецком, русском и французском языках. В эпоху после второй мировой войны стало более или менее общепринятым, что право на самоопределение относится к колониям.

Пробуждение национального самосознания народов после второй мировой войны привело к возникновению национальных освободительных движений среди населения колоний и завершилось признанием несправедливости существования колониальной системы в мире. 14 декабря 1960 года Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам. В преамбуле документа подчеркивается, что отказ в предоставлении свободы или создание препятствий на пути к свободе народов ведет к усилению конфликтов, а статья 2 утверждает: «Все народы имеют право на самоопределение; в силу этого права они свободно определяют свой политический статус и свободно осуществляют свое экономическое, социальное и культурное развитие». Далее, в статье 3 утверждается: «Недостаточная политическая, экономическая, социальная подготовленность или недостаточная подготовленность в области образования не должны использоваться как предлог для задержки предоставления независимости».[26] Деколонизация в 1960-е — 1970-е гг. привела к «параду суверенитетов» и резкому росту числа полноправных членов ООН.

Тем не менее, эти достижения не означают, что дискуссии по поводу самоопределения закончены. Как я упоминала во Введении, Комиссия ООН по правам человека все еще уклоняется от определения термина «народ». Более того, даже при подготовке самой Декларации о деколонизации все еще можно было услышать различные мнения. Так же, как и при подготовке Устава ООН, понятие «народ» стало самым дискуссионным. Наиболее разработанным предложением по определению слова «народ» было, по-видимому, представленное Великобританией: это слово может обозначать «группу индивидов с особыми связями, выделяющими ее из остального населения; все население в границах отдельного государства; жителей отдельной части территории; или даже группу людей, которые не живут на поддающейся опознанию части территории, но считают себя народом».[27] Очевидно, что это определение является достаточно исчерпывающим, чтобы описать любую этническую группу или нацию-государство, но не слишком широко для того, чтобы определить субъект права на самоопределение. Первая часть определения выделяет этническую группу, которая может оказаться дисперсным меньшинством среди чужого населения. Однако эти обстоятельства не всегда являются непреодолимыми барьерами для окончательного объединения в более плотно населенную общину или для политического самоопределения (например, евреи постепенно воссоединялись в Израиле, палестинцы на своей автономной территории, а чеченцы и крымские татары, которые были депортированы в отдаленные районы бывшего Советского Союза, вернулись на свою историческую родину).

Иногда все население в границах отдельного государства может реализовать свое право на самоопределение, не принимая во внимание этнический состав населения. Более того, правительство в сходных ситуациях играет роль этноформирующего фактора и создает в дальнейшем «народ» на многонациональной основе.

Население некоторой территории, которая не определена границами в пределах другого государства, обычно испытывает наибольшие трудности в достижении признания любого вида статуса или формы самоопределения. Современным примером такого населения являются курды, которые компактно проживают на стыке территорий пяти государств (Турции, Ирана, Ирака, Сирии и Армении), ни одно из которых не готово предоставить им территориальную автономию. В противоположность им, гагаузам, тюркоязычным христианам, недавно повезло в обретении автономии в составе молдавского государства.

Часто возникает вопрос о величине субъекта самоопределения. Известно достаточно примеров плебисцитов, проводившихся в малых образованиях, например, относительно принадлежности острова Сен-Бартельми (Сен-Бартельми является одним из Наветренных островов, которые входят в состав Малых Антильских островов. В настоящее время Сен-Бартельми принадлежит Франции. — Прим переводчика). между Швецией и Францией в 1877 году или уже упоминавшиеся выше Ницца и Саарская область. Можно упомянуть ряд референдумов, проходивших в Швейцарии в 1970-е гг. о статусе кантонов Берн и Юра; референдум на островах Эллис в 1974 году, который привел к образованию государства Тувалу в 1975 году и к провозглашению его последующей полной независимости от Великобритании в 1978 году; референдум 1978-1979 годов на американских подопечных территориях на островах Тихого океана – в Микронезии, на Маршалловых, Каролинских и Марианских островах. В результате были образованы новые государства, свободно ассоциированные с США и имеющие статус наблюдателей при ООН: Федеративные Штаты Микронезии, Маршалловы острова, Содружество Северных Марианских островов и Республика Палау. В 1987 году проводился референдум о независимости Новой Каледонии, заморской территории Франции, после чего проблема статуса Новой Каледонии была отложена до 1998 года.[28] Можно упомянуть также референдум 1994 года в Пуэрто-Рико, который волей населения обновил статус острова как свободно ассоциированной с США территорией.

Современный случай из российского опыта дает пример того, как далеко может зайти самоопределение. После свободного референдума в 1992 году две деревни в волжском регионе, отделенные рекой от административного района, которому они принадлежали, присоединились к району на другой стороне реки. Даже в Западной Европе очень маленькие государства, включая Сан-Марино, Лихтенштейн и Монако, в течение долгого периода сохраняют свою независимость. Недавно полной независимости добилась Андорра.

Хотя определение, величина и описание потенциального субъекта самоопределения представляется важной задачей, основное противоречие международного права оборачивается значительно более сложной проблемой. Это противоречие между принципом самоопределения и принципом нерушимости границ суверенных государств, т. е. принципом сохранения их территориальной целостности.

Двумя наиболее важными документами постколониального периода в этой сфере являются Международный договор об экономических, социальных и культурных правах и Международный договор о гражданских и политических правах. Оба документа были приняты Генеральной Ассамблеей ООН в 1966 году и затем были открыты для подписания и ратификации.[29]

Статья 1, аналогичная в обоих документах, повторяет основную идею Декларации о деколонизации 1960 года (см. выше): «Все народы обладают правом на самоопределение. Благодаря этому праву они свободно определяют свой политический статус и свободно определяют свое экономическое, социальное и культурное развитие.[30]

К тому же представляется, что третий абзац статьи 1 (также в обоих документах) является даже более важным: «Государства-участники настоящего договора, включая тех, которые ответственны за управление несамоуправляемыми и подопечными территориями, будут содействовать реализации права на самоопределение и будут уважать это право в соответствии с положениями Устава Организации Объединенных Наций».[31]

Оба эти договора отражают тот ясный приоритет, который право на самоопределение достигло только в постколониальный период. Однако в 1970 году Генеральная Ассамблея приняла важный необязательный документ — Резолюцию 2625 (XXV), Декларацию о принципах международного права о дружественных отношениях и сотрудничестве между государствами в соответствии с Уставом ООН. В этой декларации противоречие между невмешательством, нарождающимися самоопределением и территориальной целостностью уже существующих государств стало очевидным. Более того, в противоречие договору 1966 года принципу территориальной целостности отдается предпочтение. Сравним пятый и восьмой параграфы этой декларации:

Учреждение суверенного и независимого государства, свободная ассоциация или интеграция с независимым государством или приобретение какого-либо другого статуса, свободно принятого народом, означает реализацию этим народом своего права на самоопределение.

Никакой из предыдущих параграфов не должен быть истолкован как оправдывающий или поддерживающий любые действия, которые расчленяют или разваливают полностью или частично территориальную целостность или политическое единство суверенных и независимых государств, действующих в согласии с принципом равенства прав и самоопределения народов, как это сказано выше, и в соответствии с этим обладающих правительством, представляющим весь народ, принадлежащий к этой территории без различий расы, вероисповедании и цвета кожи.[32]

Заключительный акт Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, принятый в Хельсинки в 1975 году, равным образом не снимает противоречия между двумя этими подходами. [33] Они оба присутствуют в Заключительном акте, но в конце документа, подчеркнуто, что все его разделы имеют одинаковую силу.

Однако существует и другой правовой подход к этой проблеме.[34] Право на самоопределение как утверждение, вытекающее из фундаментальных принципов демократии и прав человека, интерпретируется как императивная или абсолютная норма, применяемая к любому этносу, то есть jus cogens.[35] Внешние атаки на целостность государства недопустимы, потому что они нарушают суверенитет, но право приобретения суверенитета не может быть отобрано у народов, составляющих государство. На практике ООН обычно решает, когда самоопределение применимо, а когда нет, хотя, как мы пытались показать выше, ясного руководства для принятия таких решений все еще не предложено. Поэтому решения часто принимаются под влиянием случайных обстоятельств или даже на основе личных симпатий политиков.[36] Здесь нет нужды указывать на то, что такие подходы к принятию решений, определяющих будущую историю народов, неприемлемы для международного сообщества. В двадцать первом столетии мы можем столкнуться с многочисленными требованиями самоопределения, исходящими с африканского континента, из Китая и других регионов; и международные институты должны быть готовы предложить ответы, которые бы сохранили мир на планете.

ЧАСТЬ 2

НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ: ИЗУЧЕНИЕ СЛУЧАЕВ

В изложенных ниже двух случаях рассматриваются попытки народов двух бывших тоталитарных стран, СССР и Эфиопии, добиться самоопределения. Некоторые страны (Россия, Грузия и Эритрея) достигли общепризнанного самоопределения, в то время как другие могут только надеяться на это.

РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ

После распада Советского Союза Российская Федерация, как и другие республики бывшего СССР, получила независимость. Россия, как ядро империи, приняла на себя наибольшую ответственность. Развал СССР, таким образом, освободил Россию от двух тяжелых нош: от наследия тоталитаризма и от необходимости целиком поддерживать другие республики. После августовского путча 1991 г. Россию можно рассматривать и как древнее государство с тысячелетней историей, и как новое независимое государство.

Россия, будучи территориально самой большой из бывших советских республик по территории, населению и экономическому потенциалу, в первые годы своей независимости не сталкивалась (за исключением случая Чечни) с опасностью расчленения в ходе насильственных этнополитических конфликтов. Такая опасность оставалась вполне реальной для некоторых других новых независимых государств в первое время после крушения СССР. С самого начала на экономические и политические реформы в России заметно влияли проблемы, возникающие благодаря этническим и религиозным различиям населения. России все еще предстоит найти модель федерации, в которой права народов на самоопределение осуществлялись бы без вызова ее целостности и жизнеспособности как многонационального государства.

На протяжении большей части своей тысячелетней истории Россия оставалась высокоцентрализованным и унифицированным государством, несмотря на ее огромные размеры и внутренние различия. В XIX – начале XX в. лишь несколько регионов Российской империи имели некоторую территориальную автономию: это относится, прежде всего к Польше (1815-1832 гг.) и Финляндии. После революции 1917 года большевики, которые долго защищали, а, скорее, лишь на словах поддерживали принцип национального самоопределения, начали создавать автономные территории для национальностей России. Этот процесс превратил страну в федерацию, построенную на этническом принципе – нечастый случай в истории федерализма. Официально в качестве федеративного государства Россия предстала в 1918 году, когда была принята первая конституция Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР). После образования в 1922 году СССР Россия стала, так сказать, федерацией внутри федерации. Хотя некоторые другие составляющие Союз республики (Грузия, Азербайджан, Узбекистан, Таджикистан) также включали в себя основанные на национальном признаке автономные территории, Россия оставалась единственной федерацией в Советском Союзе. Она имела трехступенчатую иерархию основанных по этническому принципу автономных образований: автономные республики, области и округа, причем, каждое из этих образований, как правило, имело разную долю коренного населения и обладало разной степенью автономии от центрального правительства.

В действительности же эта сложная система сделала мало для гарантирования прав меньшинств, не говоря уже о праве на самоопределение. Советский тоталитарный режим был полностью несовместим с подлинным, основанном на региональности федерализмом и с этнической автономией. Это стало особенно явным в конце 1920-х — начале 1930-х гг., когда централизм и единообразие отчетливо выделились как основные политические цели режима. Теперь большинство решений во всех областях жизни сконцентрировалось в центре, фактически ничего не оставляя в компетенции местных руководителей.

Централизационные тенденции привели к изменениям в советской национальной политике. Условия существования нерусских меньшинств в России и в СССР в целом, которые были относительно благоприятными на ранней стадии коммунистического правления, когда проводилась так называемая политика »коренизации», вскоре резко изменились в худшую сторону с развертыванием террора против так называемого «местного национализма». Это изменение несомненно никоим образом не привело к какому-либо реальному улучшению положения русских, наиболее многочисленной и экономически сильной национальности. Хотя с середины 1930-х годов (особенно во время и после Второй мировой войны) коммунистический режим все в большей степени искал поддержки в русском национализме, положение русской нации в многонациональной советской империи было противоречивым. Как СССР, так и Российская Федерация имели определенную «асимметрию» в своей национально-политической структуре. В отличие от титульных национальностей нерусских союзных республик, у русских отсутствовали некоторые основные национальные и культурные учреждения. Национальное развитие русских полностью зависело от союзного центра, который был привержен собственным специфическим политическим и идеологическим целям, скорее, чем реальным интересам русских людей. Нравилось им это или нет, Россия и русские были силовой базой советского режима, и поэтому естественно, что в нерусских советских республиках и на Западе режим обыкновенно воспринимался как по существу русский. Даже слова «Россия» и «Советский Союз» часто использовались как взаимозаменяющие. Различие между «российским» и «советским», однако, стало очевидным лишь в конце 1980-х — начале 1990-х гг.; политическое расхождение между Россией и союзным центром оказалось решающим в осуществлении дезинтеграции СССР. Можно сказать, что в 1991 году русские объединились с нерусскими народами в требованиях самоопределения, окончательно решив таким образом судьбу многонациональной советской империи.[37]

Начиная с XVI в. Россия и СССР, как ее приемник, различными способами приобрели большие территории и население: прямым завоеванием (Сибирь); династическим браком (часть Северного Кавказа была принесена Ивану Грозному его женой, черкесской княжной Марией); добровольным присоединением (Восточная Армения сделала это в 1828 году, боясь агрессии со стороны своих мусульманских соседей Оттоманской империи и Персии; Тува, управляемая прокоммунистическим диктаторским режимом присоединилась к Советскому Союзу в 1944 году); а также посредством империалистических договоров на основе «права сильного» (пакт Молотова-Риббентропа 1939-го года “вознаградил” СССР балтийскими странами, Западной Украиной и Западной Белоруссией, а также Бесарабией).

Если мы воспримем представление о Советском Союзе как об империи, то его справедливо можно было бы сравнить с его историческими предшественниками — Британской, Французской и Голландской, но видны и некоторые различия. Важнейшим отличием было то, что [советские] колонии были расположены на соприкасающихся территориях, не за морями. Эта ситуация, аналогичная случаям Византийской и Оттоманской империй (а также Австро-Венгрии и Третьего Рейха), привела к сильному смешению этнических групп. В результате этого 25 миллионов русских сейчас находятся в бывших советских республиках вне Российской Федерации. Россия оказалась неспособной удержать заморские территории, которые некогда принадлежали ей по праву открытия, такие, как Аляска, Русская Америка в Калифорнии, и некоторые поселения и крепости в Полинезии.

Другим важным фактором является то, что собственно Россия, расположенная севернее других советских республик, находилась в менее благоприятном климате, хотя и была богата естественными ресурсами (нефть, газ, древесина и др.), которые она предлагала другим республикам. Рискованное земледелие на большей части России, а также гипертрофированный военно-промышленный комплекс удерживали в ядре империи жизненный уровень на более низком уровне, в сравнении с ее окраинами. Поэтому это ядро не могло получить экономических преимуществ благодаря своему господствующему политическому положению. В 1989 году русский писатель Валентин Распутин, отвечая на сепаратистские утверждения депутатов советского парламента от прибалтийских республик и Закавказья, впервые с трибуны Всесоюзного съезда народных депутатов заявил, что Россия также может отделиться от Союза.[38]

Граждане России начали сознавать, что они имеют собственные политические интересы, которые отличны от интересов СССР. Этот процесс протекал параллельно возникновению новой российской элиты. В 1990 и 1991 годах важным этапом в самоопределении и национальном строительстве России стали: выборы на Съезд народных депутатов России, проводившиеся на альтернативной основе; формирование народного движения «Демократическая Россия» и его фракции в новом парламенте; провозглашение Съездом народных депутатов 12 июня 1990 года суверенитета России (пока еще в составе СССР); появление независимой Российской коммунистической партии, созданной по образцу коммунистических партий других советских республик; всенародные выборы первого президента России 12 июня 1991 года.

Все эти проявления движения России к большей независимости и меньшему контролю со стороны союзного центра только увеличили беспокойство советского руководства. И действительно, советский президент Михаил Горбачев, избранный прокоммунистическим Съездом народных депутатов в марте 1990 года, не располагал собственной территорией внутри огромной страны, так что теряя власть в России, он терял всю свою власть. У этого конфликта была объективная историческая основа – столкновение двух тенденций, а именно: борьбы России за установление своего суверенитета и борьбы империи за сохранение своего былого могущества.

Чиновники в центральных правительственных структурах, естественно, стремились помешать растущей «суверенизации» республик, а последние годы существования Советского Союза они пытались удержать вместе мятежные республики с помощью силы. Танковые части, специальные силы и внутренние войска периодически вводились в столицы непослушных республик (Армении, Азербайджана, Белоруссии, Грузии, Латвии, Литвы, Казахстана и Таджикистана). 28 марта 1991 года пришла очередь и столицы России. Во время работы третьей сессии Всероссийского съезда народных депутатов Кремль был окружен войсками и бронированной техникой. Депутаты, находясь в состоянии фактической осады, были не в состоянии продолжать свою работу и покинули Кремль, чтобы принять участие в демонстрациях. Войска были выведены после переговоров между спикером российского парламента и президентом Горбачевым.

Другой попыткой предотвратить растущую «суверенизацию» республик (шесть республик, которые не собирались подписывать проект нового союзного договора, фактически, уже провозгласили свое намерение отделиться) стал неудавшийся коммунистический путч в августе того же года. Помимо крушения коммунистической власти, наиболее важным результатом этого путча стало нарастание центробежных сил, приведшее к провозглашении независимости многих советских республик, начиная с балтийских. Украинский референдум о независимости, проведенный 1 декабря 1991 года, сыграл решающую роль в окончательной дезинтеграции СССР. Неделей позже Советский Союз перестал существовать.

Одновременно с обретением неожиданной независимости Россия и другие республики столкнулись как с экономическими, так и с политическими проблемами. На политической арене возникло беспокойство о целостности и неделимости России, Украины, Азербайджана, Грузии и других республик. Ряд меньшинств, включая миллионы русских, которые неожиданно обнаружили себя в положении меньшинства за пределами своего отечества вместо primus inter pares (первых среди равных) в СССР, абхазы и южные осетины в Грузии, русскоязычные жители Приднестровья и гагаузы в Молдавии, а также многие другие не смогли признать законными новые межгосударственные границы, то есть прежние «произвольные» внутренние административные границы Советского Союза.

В последние годы существования СССР проблемы внутри Российской Федерации были, конечно, значительно менее важными, чем возрастающая напряженность внутри Союза в целом. Но вскоре после того, как союзные республики начали движение от Москвы, автономные регионы России начали требовать предоставления им более высокого статуса и больших прав. В течение 1990 и 1991 годов все российские автономные республики в одностороннем порядке стали объявлять себя «суверенными государствами», убирая слово “автономный” из своих официальных названий, в то время как автономные области (за исключением Еврейской автономной области) произвели себя в республики. Парадоксальным является то, что идея суверенитета в российском политическом словаре того времени не подразумевала независимость или возможность отделения от России. Она просто предполагала больше свободы для территорий распоряжаться своими естественными ресурсами по своему усмотрению, заниматься международной торговлей и вести переговоры о величине налога, который им следует платить федеральному правительству. Эти требования поощрялись действиями президента Горбачева, который незадолго до августовского путча пригласил лидеров некоторых сильных российских автономных территорий разработать и подписать проект нового союзного договора, фактически тем самым давая им тот же статус, что и руководителям 15-ти союзных республик. Это приглашение вызвало импульс в направлении сепаратизма у части российских автономных территорий и ослабило территориальное единство России. Российское руководство мудро воздержалось от оказания давления на непослушные регионы с целью их подчинения. Тем не менее, российская национальная сплоченность теперь была под вопросом.

Летом 1991 года вновь избранный российский президент Борис Ельцин предложил регионам «столько суверенитета, сколько они смогут переварить», подразумевая, что федеральное правительство готово передать многие свои полномочия региональным руководителям. Говоря это, он не делал различий между прежними автономными территориями и территориями, заселенными русскими, на которые приходится основная величина российской территории, населения и экономического потенциала. Но правящие элиты республик никоим образом не одобряли идею равенства между республиками и областями. Проблема устранения различий в статусах составных частей Российской Федерации остается чрезвычайно важной и болезненной даже сейчас.

Первый серьезный этнополитический кризис возник в Российской Федерации, когда северокавказская Чеченская республика объявила себя независимой от России вскоре после августовского путча 1991 года, следуя в этом примеру союзных республик. Злосчастная попытка разрешить конфликт посылкой войск в восставший регион в ноябре 1991 года окончилась провалом, особенно принимая во внимание, что Российский парламент голосовал против этого; войска были возвращены через два дня после прибытия, так и не вступив в бой. Несмотря на экономические трудности и внутренний конфликт, чеченцы оказались приверженными идее суверенной государственности, последовательно отклоняя все российские предложения, направленные на реинтеграцию Чечни в состав федерации. Россия, в свою очередь, не хотела принять идею независимости Чечни, опасаясь, что это может вызвать цепную реакцию отделения.

Федеральные власти также имели также серьезные проблемы во взаимоотношениях с республикой Татарстан. Хотя татары составляют менее половины населения республики, татарский национализм всегда был сильным и подогревался памятью о Казанском ханстве, завоеванном Россией в ХІХ в. В марте 1992 года Татарстан, несмотря на сильную негативную реакцию из Москвы, провел референдум, на котором большинство избирателей поддержало идею о республике как суверенном государстве, находящемся в свободной ассоциации с Россией. Сходные требования раздавались также из соседнего Башкортостана.

Напряженность внутри Российской Федерации была до некоторой степени смягчена так называемым Федеративным договором, который был подписан 29 февраля 1992 года Россией и всеми членами федерации, кроме Чечни и Татарстана. Договор, рассматриваемый как интегральная часть конституции после того, как она вступит в силу, оговаривал, что республики соглашаются со своим статусом в составе России, но наряду с этим усиливается их политическая и экономическая автономия, особенно по сравнению с областями России. Эти условия в основном признают желание республик независимо управлять собственными естественными ресурсами, напрямую (не через федеральный центр) вести внешнюю торговлю, усилить официальную позицию национального языка и сохранить уникальную национальную культуру. К примеру, республика Саха (Якутия) имеет менее одного процента общего населения Российской Федерации, и только треть его составляют якуты, но в ней добывают более 90 процентов всех алмазов Российской Федерации и более 25 процентов ее золота. Тем не менее, согласно особому договору, Саха получила разрешение на свободную внешнюю торговлю при условии, что около трети дохода от алмазов и около 12 процентов дохода от золота Саха оставляет за собой.

В противоположность этому области, богатые газом и нефтью, но населенные в основном русскими, не имеют таких привилегий. Нарастание недовольства части населенных русскими областей явилось результатом национальных движений меньшинств внутри России и получило отражение в их собственном законодательстве, налогообложении и таможенных режимах на границах областей. Было несколько попыток провозгласить области республиками (например, на Урале, в Волгоградской и Вологодской областях), а Санкт-Петербург успешно провел референдум за полноправное членство в Российской Федерации с таким же распределением власти между центром и регионами, как и в случае национальных республик.

Значительно более важными гарантиями стабильности федерации, по крайней мере до конца 1994 года, стали не юридические или политические, а экономические. В январе 1992 года Российская Федерация освободила цены, а затем начала активный процесс приватизации государственной собственности и предприняла другие шаги в направлении рыночной экономики. Типичная для советского периода нехватка товаров исчезла, но в первый год шоковой терапии инфляция достигла примерно 2500 процентов (примерно 850 процентов в 1993 г. и менее 25 процентов в 1996 г.).

В 1992-1993 гг. сепаратистские установки в большинстве российских республик явно пошли на спад по мере того, как экономическая реформа, хотя и медленно и непоследовательно, делала многое для построения всероссийского рынка, который дал сильные стимулы для межрегиональной интеграции. Республиканские элиты теперь были не столько обеспокоены проблемами политической власти или символическими атрибутами государственности, сколько получением экономических выгод и льгот путем выторговывания их у федерального руководства. Проблема республиканского сепаратизма, таким образом, временно отошла на задний план.

Вплоть до осени 1992 года Россия была свободна от этнического насилия, распространенного во многих государствах «ближнего зарубежья». Первый кровавый конфликт на российской территории вспыхнул в конце октября в результате длительного территориального спора двух северокавказских этнических групп — осетин и ингушей. Столкновение привело к реальной этнической чистке, поскольку ингуши были насильно выселены из Пригородного района — части своей исторической родины, которая теперь принадлежит Северной Осетии. Москве не только не удалось предотвратить насилие, но российские войска, посланные для восстановления порядка, также приняли участие в конфликте, помогая в осетинам, большинство которых придерживается православия, против мусульман-ингушей. Этот инцидент сильно подорвал престиж России в регионе. В то время, когда пишется эта книга, осетино-ингушский конфликт скорее находится в заглушенном состоянии, чем разрешен. Этот случай впервые показал, что Москве не хватает решительности и, главное, компетентности, необходимых для разрешения этнических споров и защиты человеческих прав национальных меньшинств. Ситуация не изменилась и по сей день.

На протяжении большей части 1993 г. на политической сцене России доминировал нарастающий конфликт между ориентированной на реформы исполнительной властью и более консервативной законодательной властью. Эта конфронтация оказала явное влияние на развитие российского федерализма, поскольку республиканские и областные элиты выступали как могучие политические действующие лица, которые могут определять равновесие между двумя противоборствующими силами. Как президент, так и парламент соперничали за влияние на них, распределяя субсидии и другие экономические привилегии в ущерб общенациональной финансовой стабильности. В этих обстоятельствах проблема равенства республик и областей в основном утратила свое значение, поскольку республиканские и областные лидеры, выдвинутые по большей части из старой партии номенклатуры, утвердились в стране в качестве высших политических арбитров.

Эта обстановка, угрожавшая единству и стабильности России, радикально изменилась с роспуском Верховного Совета России и подавлением путча в Москве в сентябре-октябре 1993 г.. Ельцин признал, что он, применив силу, вышел за рамки конституции, поскольку она была принята еще при коммунистическом режиме и не позволяла ему проводить дальнейшие политические и экономические реформы. Избранный весной 1990 года в условиях однопартийной системы, парламент не пользовался доверием населения (в отличие от исполнительной власти), как это показал референдум 25 апреля 1993 года. Теперь центр обладал большей политической властью, тогда как влияние региональных элит резко уменьшилось. Новая конституция была написана летом 1993 года Конституционным собранием, включавшим представителей различных политических партий.

Новая конституция России, принятая всенародным голосованием 12 декабря 1993 года, не содержит Федеративного договора (хотя он и не был аннулирован) и оговаривает равенство всех членов федерации — условие, которое фактически ограничивает силу республик и влияние их лидеров. Этот уступка была сделана под давлением больших промышленно развитых регионов России, особенно таких, как Санкт-Петербург и Екатеринбург (пытавшийся создать Уральскую республику). Эту часть конституция можно рассматривать как попытку создать симметричную федерацию, которая уравнивает права ее членов безотносительно к национальному составу. Согласно новой конституции, каждая из республик может иметь собственный национальный флаг, герб и национальный гимн. Подписывающие федеральный договор стороны впервые в истории России все получили право сформировать собственные законодательные и исполнительные органы в соответствии со своими местными традициями. Но положение о том, что национальные республики могут приобретать суверенный статус, выпало из окончательной версии конституции. В этом контексте не представляется неестественным, что республики реагировали на новую конституцию менее благоприятно, чем российские регионы. Помимо этого, несколько российских республик уже избрали своих президентов и приняли свои конституции еще до принятия новой российской конституции, и при этом некоторые статьи республиканских конституций явно противоречили основополагающему закону федерации. Например, многие республиканские конституции определяют республики в качестве суверенных государств, в то время как понятие республиканского суверенитета теперь было вычеркнуто из федеральной конституции.

Статья 72 советской конституции оговаривала право союзных республик на самоопределение (отделение); в 1990 г. был принят закон, устанавливающий процедуру отделения от СССР (необходимость проведения референдума через шесть месяцев после начала процесса). Конституция России, так же как конституции США, Германии и других федеративных государств, не предусматривает права на отделение. Однако конституция Тувы (республики с тюркоязычным буддистским большинством, которая находится в Южной Сибири) оговаривает право республики на выход из России. Северокавказская республика Чечня открыто отказалась проводить в декабре 1993 г. референдум о принятии российской конституции. В Татарстане, Коми, Удмуртии и Хакасии результаты референдума не утверждены, так как в урнах набралось менее половины голосов избирателей, имеющих право голоса, в то время как Адыгея, Башкортостан, Дагестан, Мордовия, Тува и Чувашия голосовали против конституции. Таким образом 12 из 21 российской республики не одобрили новую конституцию России — ситуация, которая может служить предзнаменованием новой политической напряженности в России.

Тем не менее, представляется обнадеживающим, что как федеральный центр, так и республики (по крайней мере некоторые из них) проявляют готовность к компромиссу. 15 февраля 1994 г. Россия и Татарстан подписали Договор о разграничении полномочий и взаимном делегировании власти. В соответствии с этим договором Татарстан приобретает больше политической и экономической свободы, чем это обусловлено конституцией — первый шаг в направлении модели «асимметричной федерации», которая обсуждалась в Части 1. (Дальнейшими шагами в том же направлении были принятые некоторыми другими республиками и областями их собственные особые соглашения с федеральным центром.) С другой стороны, в договоре не упоминается противоречивый »суверенитет» Татарстана, что свидетельствует о принятии республикой своего статуса в составе России.

Прореформистские силы в Российском правительстве рассчитывали на подписание аналогичного договора с Чечней, но переговоры с лидерами этой республики не начались в условленное время.

Вместо переговоров по решению чеченской проблемы правительство и Совет Безопасности России сделали ставку на военную силу и хорошо известный принцип «разделяй и властвуй». Осенью 1994 года правительство тайно поддержало лидеров двух северных районов Чечни, которые находились в оппозиции президенту Джохару Дудаеву, избранному в октябре 1991 года на платформе суверенитета Чечни. К концу ноября, однако, надежды на возрастающее влияние оппозиции в Чечне начали проходить. Силовые министерства в правительстве России (Министерство обороны, Министерство внутренних дел и Федеральная служба безопасности) начали настаивать на более решительных мерах для поддержания целостности России и на усилении роли военных в решении этого вопроса. Результатом Будапештского совещания НАТО в конце ноября 1994 г. стало объявление решения о расширении НАТО на восток, причем мало внимания обращалось на отрицательную реакцию России. Очевидно, что это повлияло и на президента России. Этот отказ [от переговоров] также усилил позиции националистов в руководстве России и привел к плохо подготовленному вторжению в Чеченскую республику. Тем не менее, чрезвычайное положение не вводилось. Согласно новой конституции необходимо было получить санкцию на такую акцию от верхней палаты парламента, а этого было сложно добиться. Этот случай вызвал протесты обеих палат Федерального собрания (Совета Федерации и Государственной Думы) и их обращение в Конституционный суд России.

После того как необъявленная война тянулась уже семь месяцев, приведя к десяткам тысяч жертв, Конституционный суд, наконец, рассмотрел это обращение. В июле 1995 года Конституционный суд, однако, пришел к выводу, что целостность России является одним из объектов государственной безопасности, а ее сохранение всецело находится в пределах власти президента.

Террористические акты чеченских партизан на приграничной российской территории в июне 1995 года вынудили федеральное правительство объявить о прекращении огня и начать мирные переговоры о перспективе восстановления пострадавшей от войны Чеченской республики, о проведения выборов в новые органы власти республики и об определении ее отношений с Российской Федерацией.

Тем не менее, военные действия в Чечне продолжались все лето 1996 года, и только после того, как чеченские бойцы продемонстрировали свое военное превосходство возвращением обратно столицы республики Грозного в начале августа, война закончилась. 31 августа 1996 года представители России и Чечни подписали мирное соглашение в дагестанском селении Хасавюрт. Соглашением оговаривалось, помимо прочего, что решение проблемы статуса Чечни по отношению к России будет отложено до 2001 г. и что она будет разрешена течение этого периода путем двусторонних переговоров. Идея «отложенного статуса» явно помогла остановить кровопролитие. Однако фундаментальное несогласие по вопросу о независимости Чечни было далеко от разрешения. В то время как чеченцы (как политическая элита, так и общество в целом) предсказуемо настаивали на своем суверенитете, особенно после проведения президентских и парламентских выборов в конце января 1997 года, правительство России продолжало рассматривать Чечню в качестве субъекта Российской Федерации, ограничивая возможные уступки предоставлением откалывающейся республике специального статуса в рамках своего правового пространства. Министерство иностранных дел России даже пошло на то, что предупредило, что Россия разорвет дипломатические отношения с любой страной, которая признает независимость Чечни. Однако перспектива дипломатического признания Чечни остается маловероятной, так лишь очень небольшое число стран, если таковые вообще найдутся, могут пойти на установление дипломатических отношений с Чечней в ближайшем будущем.

12 мая 1997 года президент России Борис Ельцин и президент Чечни Аслан Масхадов подписали «Договор о мире и принципах взаимных отношений», который оговаривает, что обе стороны «отказываются использовать угрозу силы в разрешении спорных вопросов, которые могут возникнуть». Особенно важно, что Россия и Чечня также заявили об их совместной приверженности к построению своих отношений »на основе универсально признанных принципов и норм международного права». Хотя это не равносильно признанию независимости Чечни со стороны России, но ссылка на международное право как основу российско-чеченских отношений может свидетельствовать о том, что российской правительство сейчас менее бескомпромиссно в этом вопросе, чем раньше.

Неоправданно жесткие меры против чеченцев, народа, который выдержал первую войну с Российской империей в середине девятнадцатого века, а затем сталинские депортации во время второй мировой войны, вызвали резко негативную реакцию за границей, а также среди многих субъектов Российской Федерации, особенно в национальных республиках. Возможно, что те сепаратистские движения, которые до сих пор были в бездействии, вновь возобновят свою силу после чеченской войны и они станут важным фактором экономической и политической дестабилизации.

Помимо требований самоопределения или большей автономии, высказываемых республиками и областями России, существуют другие объективные угрозы российской территориальной целостности, например, японские притязания на Курильские острова; притязания на Карельский перешеек и часть Кольского полуострова, выдвинутые некоторыми политическими силами Финляндии, а также анклавный статус Калининградской области (в прошлом части Восточной Пруссии), которая отделена от территории России Беларусью и Литвой.

Другим дестабилизирующим фактором является то, что некоторые регионы бывшего СССР настаивают на более сильных экономических и политических связях с Россией в противоположность желаниям своих центральных правительств. Среди них Приднестровский регион в Молдове, Крым на Украине, Абхазия и Южная Осетия в Грузии и северо-восточная часть Эстонии. Некоторые из этих регионов даже провели пророссийские референдумы, направленные на изменение постсоветских международных границ. Россия до сих пор воздерживалась от официальной реакции на эти заявления, так как положительный ответ, скажем, на требования Крыма или Южной Осетии присоединиться к России был бы грубым нарушением международных норм. С другой стороны, игнорирование этих обращений, особенно исходящих от многочисленных групп русских, явно усложняет внутреннее положение в России и усиливает влияние националистов в Москве.

Сохранение целостности огромного Российского государства ставит страну перед уникальным выбором, возможно, беспрецедентным в человеческой истории, особенно принимая во внимание болезненные переходы, которые страна сейчас переживает – переход от империи к членству в содружестве независимых государств, от сверхцентрализованной командной экономики к экономике децентрализованной, основанной на рынке, а также от тоталитаризма к плюралистической демократии. Даже Джон Стюарт Милль замечал в свое время, что этнические различия в стране препятствуют ее движению к демократии.

Согласно цифрам последней переписи населения, Россию населяют 126 национальностей (примерно то же количество, что и в бывшем СССР, хотя и в другой пропорции), принадлежащих к различным расовым типам, лингвистическим группам и религиозным традициям. Помимо христиан различных исповеданий и нескольких небольших этнических групп, исповедующих свою традиционную веру, Россия имеет миллионы мусульман (среди них татары, башкиры, и северокавказские народы), сотни тысяч буддистов (буряты, калмыки и тувинцы), а также некоторое количество иудеев (часть евреев ашкенази, горских евреев на Кавказе и небольшие общины русских, перешедших в иудаизм несколько столетий назад).

Несмотря на массовую миграцию, вызванную урбанизацией, эвакуацией во время войны, насильственной депортацией некоторых этнических групп во времена Сталина и их окончательным возвращением на свои родные земли, большинство народов России глубоко укоренено и внутренне привязано к своим этническим территориями и естественному окружению и вносят вклад в большое культурное разнообразие, отраженное в национально-административном делении России. Самые большие народы России уже обладают моделями государственности — 21 национальная республика и 10 других образований подобных государствам. В то же время, русские в России к настоящему времени составляют более 83 процентов населения, а вместе с ассимилировавшимися естественными путем белорусами и украинцами — 87 процентов. Иными словами, несмотря на различия, о которых говорилось выше, федерация более или менее этнически однородна. Это обстоятельство позволило одной из частей политического спектра обратиться к националистическим лозунгам во время кампании парламентских выборов в декабре 1995 года, и, как следствие этого, оно возможно приведет к росту использования националистических лозунгов со стороны части этнических меньшинств.

ГРУЗИЯ

Случай Грузии, новой независимой закавказской республики, которая на годы была погружена в кровавую гражданскую войну, иллюстрирует огромные проблемы, которые появляются у возникающей суверенной нации, пытающейся утвердить свою территориальную целостность перед лицом требований самоопределения, выдвигаемых этническими меньшинствами.

Грузия разместилась на территории 69700 квадратных километров в западной части Закавказья. Ее население, насчитывающее в настоящее время 5,5 миллионов человек, этнически разнородно. Титульная нация — грузины составляет немного более 70 процентов населения. Наиболее многочисленными национальными меньшинствами являются армяне (8,1 процента), русские (6,3 процента) и азербайджанцы (5,7 процента). В последние годы, однако, серьезный вызов зарождающейся грузинской государственности исходит от менее крупных этнических групп, а именно от осетин, составляющих три процента, и от абхазов, чья доля в составе населения составляет менее двух процентов населения.

В отличие от некоторых других новых независимых государств, выделившихся из бывшего Советского Союза, Грузия имеет давние традиции независимой государственности, восходящие к древности (хотя, за исключением коротких периодов существования единого государства, страна обычно была разделена на региональные княжества). Лишь в конце XVIII века под давлением Персии и Турции Грузия начала терять свою независимость. Страна формально была инкорпорирована в состав Российской империи в ходе процесса, включившего несколько стадий: в 1783 г. по Георгиевскому трактату Грузия превратилась в российский протекторат, в 1801 Грузинское царство (Восточная Грузия) стало частью Российской империи, в 1864 г. закончилась инкорпорация Западной Грузии в состав империи.

В то время как официальная советская историография интерпретировала присоединение Грузии как добровольное, большинство грузинских историков считало его аннексией со стороны Российской империи. Все же в ХІХ – начале ХХ в. царский режим обращался с грузинами, большинство которых было православными, сравнительно благосклонно. Представители грузинской и армянской аристократии часто вступали в браки с российской знатью, включая царское семейство.

До 1917 года грузинские националисты, в общем, ограничивались одним требованием: автономия в пределах России. Однако сразу после революции 1917 года Грузия провозгласила независимость и была признана международным сообществом, также как и московскими большевистскими вождями. Эта вторая эра грузинской независимости продолжалась только три года, закончившись в 1921 году со вторжением Красной армии в Грузинскую республику. Несмотря на сопротивление народа, Грузия была вновь включена в состав образования, названного Союзом Советских Социалистических Республик, коммунистического наследника Российской империи. Таким образом, семь десятилетий спустя, когда Советский Союз был на грани развала, заявления Грузии о самоопределении и отделении от Союза имели солидное историческое оправдание.

Не будучи формально федерацией, Грузия при советском режиме обладала сложной национально-административной структурой. Относительно небольшая союзная республика Грузия включала три автономные территории: две автономные республики — Абхазию и Аджарию и автономную область — Южную Осетию. В то время как аджарская автономия была необычной для СССР, поскольку основывалось скорее на религии, чем на этничности (ее население состоит главным образом из грузиноязычных мусульман), Абхазия и Южная Осетия основаны по этническому принципу. Такое этнотерриториальное устройство сегодня может рассматриваться как характерная черта коммунистического режима в его усилиях по созданию постоянных источников межэтнического напряжения с целью использования классического принципа «разделяй и властвуй». На протяжении большей части советского периода эта основанная на этничности автономия никоим образом не гарантировала соответствующие меньшинства от угнетения и попыток ассимиляции. Грузинские коммунистические руководители продолжали более или менее энергично политику “грузинизации”.

С другой стороны, националистически настроенные грузины рассматривали само существование этих автономных территорий, охватывающих значительную часть исторических грузинских земель, как угрозу выживанию нации. С конца 1980-х годов было отчетливо видно, что Грузия, добиваясь собственного суверенитета, будет отрицать подобное право для республик, находящихся в ее составе. Нобелевский лауреат и борец за права человека Андрей Сахаров заметил как-то в прессе, что в перспективе Грузия с этой точки зрения может рассматриваться как «малая империя», соперничающая с более крупной империей — Советским Союзом в вопросе о неравноправном обращении с национальными группами. Наблюдатели сравнивают Грузию с матрешкой, поскольку она добилась отделения от СССР в то время, как два ее внутренних региона боролись за отделение от самой Грузии.

Национальная идея, основанная на воспоминаниях о независимости, никогда не теряла своей популярности, хотя до конца 1980-х гг. грузинские требования национального самоопределении и отделении от СССР открыто исходили только от небольшой группы диссидентствующих интеллигентов. Их призывы адресовались соратникам-диссидентам в других частях СССР и, разумеется, мировому общественному мнению. Международный отклик, однако, был минимальным. Советские диссиденты однако, поддерживая права Грузии на самоопределение, также принимали во внимание положение некоторых грузинских меньшинств, которые также страдали от нарушения прав человека, в частности положение турок-месхетинцев, которые были насильно высланы из южной Грузии в Центральную Азию в 1944 году. Требование «наказанного народа» разрешить вернуться на родную землю не поддержал ни один из членов грузинского национального движения.

В 1987 и 1988 годах, когда ветры отделения уже дули в Балтии и в некоторых других регионах Советского Союза, обстановка в Грузии оставалась сравнительно спокойной. Поворотным пунктом стал апрель 1989 года, когда советские войска грубо подавили мирную демонстрацию в Тбилиси, погубив нескольких невинных людей. Всеобщее негодование по поводу насилия вызвало резкий рост антикоммунистических чувств и усилило сепаратистские настроения. Между тем способность Москвы контролировать ситуацию в Грузии (и повсюду в многонациональной империи) быстро уменьшалась. В октябре 1990 года в Грузии проводились свободные парламентским выборы, выигранные сепаратистами из блока Круглый стол — Свободная Грузия, возглавляемого Звиадом Гамсахурдией, бывшим диссидентом, видной и противоречивой политической фигурой. Коммунистическое правление в Грузии закончилось. В апреле 1991 года, то есть через два месяца после грубого вторжения советских войск в столицу Литвы Вильнюс, парламент Грузии под председательством Гамсахурдия провозгласил независимость Грузии от СССР. Месяцем позже всенародным голосованием Гамсахурдия был избран президентом.

Гамсахурдия был харизматичным и популярным, но у него было много влиятельных врагов как в Грузии, так и за ее пределами. В результате последовала долгая и жестокая борьба за власть, кульминационным моментом которой стал военный переворот в декабре 1991 — январе 1992 г. и отставка Гамсахурдия. Верховную власть в стране вскоре взял Эдуард Шеварднадзе, который правил Грузией в качестве руководителя республиканской коммунистической партии в 1972-1985 гг.

Правление Шеварднадзе стало легитимным лишь после новых парламентских выборов в октябре 1992 г. Большинство западных правительств и международное сообщество в целом, тем не менее, не проявив намерения признать суверенитет Грузии во время правления Гамсахурдия, приняли грузинскую государственность почти немедленно после прихода к власти Шеварднадзе. Во время пребывания Гамсахурдия в должности президента Грузия рассматривалась как страна с недостаточной политической стабильностью, необходимой для дипломатического признания; тем не менее, после прихода Шеварднадзе Грузия едва ли стала более стабильной и демократичной. Представляется, что единственной причиной того, что международное сообщество признало государство, руководимое назначившим самого себя лидером, после отказа признать то же государство, возглавлявшееся законно избранным президентом, было то, что новый правитель был известен лучше и рассматривался международным дипломатическим сообществом как заслуживающий больше доверия. Шеварднадзе в 1985-1990 гг. был министром иностранных дел СССР. Данный случай иллюстрирует то, что нынешние модели признания новых государств, находящиеся в тесной связи с проблемами самоопределения, должны быть более логичными и последовательными. Политическая борьба в Грузии, которая так и не утихала после свержения Гамсахурдия, происходит на фоне насильственных этнополитических конфликтов, в которых грузинское этническое большинство сталкивается с требованиями самоопределения, исходящими от территориально автономных меньшинств осетин и абхазов.

Южная Осетия

В соответствии с последней советской переписью населения, проведенной в 1989 г., численность осетин в Грузии составляла около 164000 человек, из которых 65000 проживали в Юго-Осетинской автономной области, где они составляли около двух третей населения. Остальное население области было представлено в основном грузинами. Исторически заселение этого региона грузинами предшествовало притоку осетин (под этим предлогом в настоящее время многие грузины отвергают само понятие «Южная Осетия», вместо этого используя грузинские названия этих земель: «Шида Картли» или «Самачабло»). Тем не менее, вряд ли можно рассматривать осетин как недавних мигрантов, поскольку они живут на этой территории уже в течение нескольких сот лет.

При советском режиме грузинские осетины, особенно те, которые жили вне автономной области, были субъектами ассимиляционной политики, проводившейся тбилисским руководством. Напряженность выросла в конце 1980-х годов, когда южные осетины, не находя ответа на свои жалобы, поставили вопрос о самоопределении и изменении статуса территории. Движение за самоопределение, хотя и инициированное и руководимое государственным органом управления области (советом), в котором большинство составляла коммунистическая элита старого типа, пользовалось массовой поддержкой всех социальных слоев. Осенью 1990 года Южная Осетия провозгласила себя суверенной республикой в составе Советского Союза, явно имея целью окончательное воссоединение с Северо-Осетинской Автономной Республикой Российской Федерации. Обе территории разделены Кавказским хребтом, но их соединяет перевал через горы и туннель под горами. Требования Южной Осетии получили малую поддержку (если встретили эту поддержку вообще) Москвы, где боялись изменить любую границу или статус любой территории внутри многонационального государства под давлением »снизу».

В декабре 1990 года вновь избранный парламент Грузии упразднил территориальную автономию Южной Осетии и ввел в столице области Цхинвали чрезвычайное положение. Спикер незадолго до этого основанного законодательного органа Южной Осетии Торез Кулумбегов был арестован в Тбилиси во время переговоров и посажен в тюрьму более, чем на год, пока российские и осетинские борцы за права человека не добились его освобождения. Введение военного положения развязало на два с половиной года партизанскую войну, в ходе которой и грузины, и осетины были вовлечены в убийства гражданского населения, организацию блокад, этнические чистки и другие насильственные действия. Вначале Москва пыталась обуздать насилие, послав в регион внутренние войска, но им не удалось навести порядок.

После распада Советского Союза Южная Осетия активно искала поддержки России, но российское правительство, несмотря на сильное давление со стороны националистических политических сил и руководства Южной Осетии, воздержалось от признания отделения Южной Осетии от Грузии, поскольку это было бы равносильным российскому «аншлюсу» части грузинской территории. Выполнение этих требований могло бы вызвать требования аналогичных «аншлюсов» от других меньшинств: например, от русских в Крыму или из северо-восточной части Эстонии, или от лезгин на Северном Кавказе, часть из которых живет в России (Дагестан), а другая — за Кавказским хребтом в Азербайджане. Результаты плебисцита, проведенного в Южной Осетии, большинство из участников которого высказались в пользу присоединения к Российской Федерации, были проигнорированы российским руководством. Лишь в июне 1992 года было достигнуто подлинное прекращение военных действий в регионе, благодаря главным образом посредническим усилиям России. Вдобавок к этому Россия направила в регион небольшой отряд миротворческих сил. Эти миротворцы были усилены войсками из Северной Осетии и Грузии. В настоящее время наблюдение за действиями этих трехсторонних миротворческих сил осуществляется представителями Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). С тех пор в Южной Осетии насильственные действия больше не возобновлялись, но поскольку долговременное политическое решение проблемы все еще не достигнуто, то возможен новый взрыв враждебности. К тому же грузинские беженцы до сих пор не могут возвратиться в Южную Осетию.

Абхазия

Положение в Абхазии бросило еще более серьезный вызов территориальной целостности и внутренней стабильности Грузии. Грузино-абхазский конфликт также имеет далеко идущие международные последствия.

Абхазы — небольшая этническая группа, отчетливо отличающаяся от грузин. По языку и культуре они относится к горским народам Северного Кавказа и являются одними из старейших обитателей Западного Закавказья. В раннем средневековье Абхазское царство существовало в одно время с Грузинским царством. В 1860-х годах Абхазия была включена в состав Российской империи. Во время завоевания и вскоре после него значительная часть абхазского населения (которое исповедует смесь исламских, христианских и языческих верований) была либо выселена, либо самостоятельно переселилась в соседнюю Турцию. Несмотря на это, к началу двадцатого века абхазы все еще составляли большинство на своей исторической родине. После революции 1917 года Абхазия вошла в Советский Союз как суверенная республика в составе так называемой Закавказской Федерации, и этот ее статус был подтвержден в 1925 году во вновь принятой конституции Абхазии. Но в 1931 году этот статус был понижен до автономной республики в составе Грузии. Во время большей части советского периода (особенно при Сталине) Абхазия подвергалась массированной “грузинизации”: абхазы подвергались дискриминации во многих сферах, в то время как активно поддерживался въезд грузин из-за пределов автономии. Лаврентий Берия, глава грузинской коммунистической партии в 1930-е гг., играл очень активную роль в осуществлении этой политики. В результате этнодемографическое соотношение этнических групп в Абхазии резко изменилось на протяжении жизни двух поколений. К 1989 г. численность абхазов составляла около 93000 (18 процентов населения республики), в то время как грузин насчитывалось 24000 (45 процентов). Численность армян (15 процентов от всего населения) и русских (14 процентов) также существенно возросла.

Абхазское национальное движение возникло в конце 1970-х годов. В 1978 году проводились массовые собрания в поддержку плана выхода из Грузии и присоединения к Российской Федерации. Толчком к открытому выражению неудовлетворенности абхазов создавшейся ситуацией послужило обсуждение проекта новой конституции Абхазии, подготовленного тбилисскими властями. Согласно этому проекту не абхазский, а грузинский был обозначен как государственный язык. Движение, которым руководила интеллигенция и молчаливо поддерживала местная партийная элита, было поддержано всем абхазским народом. Его удивительная сплоченность до некоторой степени объясняется все еще важной ролью клановых структур в жизни народа. К тому же и другие этнические меньшинства поддерживали абхазские требования. Руководство было вынуждено изменить проект конституции (три языка были одновременно признаны официальными: абхазский, грузинский и русский), назначить новых руководителей Абхазии и предоставить автономной республике экономическую помощь.

В конце 1980-х гг. абхазы возобновили свои требования о предоставлении статуса союзной республики, что привело к грузино-абхазским столкновениям в 1989 году. Однако в это время насильственные действия имели спорадический характер. Абхазы все еще концентрировались на лоббировании Москвы с целью получить ее поддержку, пытаясь создать представление о себе как о лояльных советских гражданах, сопротивляющихся антикоммунистическому грузинскому национализму. Характерно, что Абхазия в противоположность остальной части Грузии, участвовала в проводимом Горбачевым в марте 1991 г. референдуме в поддержку Советского Союза как единого государства. Тем не менее, Гамсахурдия, который к тому времени уже пришел к власти в Тбилиси, повел более примирительную политику по отношению к абхазам, поскольку они (в отличие от осетин) официально рассматривались в качестве одного из «коренных народов» Грузии. Наиболее важной уступкой грузинской стороны стало то, что абхазы получили большую долю мест в Верховном Совете Абхазии, чем была доля абхазов в составе населения республики. Тем не менее, это не успокоило абхазов, потому что приблизительно в это же время Верховный Совет Грузии высказался в поддержку грузинской конституции 1921 года, которая не предусматривала за Абхазией статуса республики с собственной государственностью в составе Грузии. В июле 1992 года абхазский Верховный Совет постановил, что до принятия новой конституции в Абхазии в силе должна оставаться конституция 1925 года, согласно которой Абхазия была фактически независимой от Грузии. Эта «война декретов» стала вошедшей в поговорку последней каплей, которая вызвала вооруженный конфликт.

В августе 1992 года грузинские войска вторглись в Абхазию, штурмуя и захватывая ее столицу Сухуми. Абхазские лидеры, включая избранного президента Владислава Ардзинба, бежали на север республики в Гудауту, чтобы организовать вооруженное сопротивление. Враждебные действия длились около года, причем абхазцев прямо поддерживали этнически родственные и единоверные им северокавказские этнические группы (включая чеченский батальон). Есть основания полагать, что российские войска, расположенные в этом регионе, также поддерживали абхазов. Летом и осенью 1993 года абхазцы перешли в контрнаступление. Бывший коммунистический лидер Грузии Эдуард Шеварднадзе, взявший власть вскоре после смещения президента Гамсахурдия, лично прибыл в Сухуми, столицу Абхазии, чтобы возглавить ее оборону.[39] Однако абхазы, поддерживаемые российскими военными, вновь заняли всю территорию автономной республики. Большинство абхазских грузин были вынуждены бежать, и Грузия, в результате, столкнулась с животрепещущей проблемой беженцев. Добиваясь согласия с российским руководством, Эдуард Шеварднадзе подписал в 1994 году договор о вступлении Грузии в СНГ. Было также достигнуто соглашение, разрешающее дислоцирование российских военных баз в Грузии и соглашение о совместной охране грузино-турецкой границы.

Подозреваемая в проабхазской позиции Россия теперь проводит более сбалансированную политику. Вдобавок российский президент Борис Ельцин и грузинский руководитель Шеварднадзе подписали договор, о взаимном признании территориальной целостности России и Грузии. Но лидеры фракций в Государственной Думе России предупредили президента Ельцина, что они не утвердят двусторонний договор, пока грузинское руководство не предложит проект новой федеральной конституции Грузии. В марте 1994 года президент Шеварднадзе подписал с президентом США Биллом Клинтоном соглашение, содержащее заявление о территориальной целостности Грузии. Клинтон и Шеварднадзе обсудили вопрос о введении международных миротворческих сил на границу между Грузией и Россией, но такое решение представляется нереалистичным. Военные наблюдатели ООН и представители Верховного комиссара ООН по правам беженцев заняли позиции на границе между Абхазией и Грузией.

В то время, когда пишется эта часть книги (июнь 1997 года), в Абхазии нет массового насилия, но конфликт далек от разрешения, несмотря на продолжающиеся переговоры и посредничество ООН. Главной причиной конфликта является статус Абхазии. Абхазские руководители до сих пор воздерживались от открытого декларирования отделения от Грузии, но маловероятно, что они согласятся с простым восстановлением абхазской автономии в составе Грузии. С другой стороны, грузины никогда не примирились бы с отделением. Более того, отделение вызвало международные возражения как нарушение территориальной целостности Грузии, в силу того, что абхазы в течение длительного времени составляют в Абхазии численное меньшинство населения. Настоящее положение, когда большинство абхазских грузин вынуждены были покинуть Абхазию как беженцы, не может рассматриваться как окончательное решение вопроса. Представляется, что будущие переговоры должны сфокусироваться на выработке статуса Абхазии как суверенного государства в составе Грузинской федерации или конфедерации. Важно также, чтобы Абхазия гарантировала равенство всех этнических групп, включая грузин.

Летом 1995 года абхазское руководство разрешило приблизительно ста тысячам грузинских беженцев начать процесс возвращения в самый южный район Абхазии — Галийский, где грузинское население составляло существенное большинство населения. Незадолго перед этим грузинское руководство, несмотря на сильную оппозицию в парламенте, предложило в июне проект новой грузинской конституции, согласно которому страна должна официально стать федеративным государством с особым уровнем самоуправления в Абхазии, Аджарии и Южной Осетии.

Осенью 1996 г. в Абхазии проведены президентские и парламентские выборы, легитимность которых ставится под вопрос неучастием в голосовании многочисленных беженцев из республики. В то же время грузинские власти провели референдум среди беженцев из Абхазии, проживающих в Грузии. Как и следовало ожидать, подавляющее большинство участников референдума голосовало за предоставление Абхазии статуса в составе Грузии.

Крым

Хотя Крым нельзя относить к постстоветским районам, в которых происходят насильственные этнополитические конфликты, недавно он стал одним из центров внутренней и международной напряженности, где раздаются противоречивые требования самоопределения, направленные против межгосударственных территориальных споров и нерешенных военно-политических вопросов.

Крымский полуостров расположен в северной части Черного моря, и включает территорию в 270000 квадратных километров. Его нынешнее население составляет приблизительно 2,7 миллиона человек, а наибольшими этническими группами являются русские (1,7 миллиона чел. или около 63 процентов населения), украинцы (650000 чел. или около 24 процентов) и крымские татары (250000-300000 или около 10 процентов). Этнополитическую ситуацию в Крыму сегодня, конечно, невозможно понять, не обратившись к истории региона.

В древности и в средние века население Крыма было чрезвычайно разнородным и включало потомков скифских, германских, тюркских и славянских племен, а также греческих и итальянских колонистов. В XV-XVIII вв. на полуострове находилось Крымское ханство, зависящее от Османской империи. Численно и политически доминирующим в ханстве было тюркоязычное население, постепенно консолидирующееся в отдельную этническую группу крымских татар. В 1783 году во время русско-турецкой войны Крымское ханство было присоединено к Российской империи. Этот факт был закреплен мирным договором между Россией и Турцией в 1791 году.

В XIX – начале XX в. этнодемографическая структура Крыма претерпела существенные изменения. Царизм проводил определенно антитатарскую политику, фактически заставляя многих крымских татар бежать в Турцию. В то же время, власти поощряли миграцию в Крым русских и украинцев. Вследствие этого к началу XX в. крымские татары составляли около одной трети населения региона, в то время как доля восточных славян достигла 50 процентов.

Крах Российской империи в 1917 г. привел к краткому периоду крымской полунезависимости, когда политическая организация татар играла важную роль в жизни региона. Уже в ноябре 1917 года был созван Курултай крымских татар (национальное собрание), принявший первую крымскую конституцию. В наше время лидеры крымско-татарского национального движения часто обращаются к опыту 1917-1920 годов для обоснования своих требований национальной государственности.

В 1921 году, всего через год после того, как Крым был отвоеван большевистской Россией, область получила территориальную автономию в составе Российской Федерации. Крымской Автономной Советской Социалистической Республики была основана в период проведения так называемой политики «коренизации», характерной для раннего периода коммунистической власти. Эта политика предусматривала поощрение языков и культур меньшинств, а также меры, сходные с политикой «утвердительного действия» по отношению к нерусским национальностям, но, разумеется, не допускала и малейшего вызова ведущей роли централизованной коммунистической власти. Действительно, в Крымской АССР крымские татары имели преимущества перед другими национальностями в сфере культуры и государственного управления. Однако, в ретроспективе представляется, что крымская автономия 1920-х-1930-х гг. не основывалась на этническом принципе в той же степени, как большинство других советских автономий в то время. В наши дни крымско-татарские активисты настаивают на том, чтобы Крымская АССР рассматривалась как форма крымско-татарской национальной государственности, в то время как их оппоненты в Крыму и за его пределами решительно убеждены, что это автономное образование имело чисто территориальный характер. Это историческое противоречие в значительной степени относится и к сегодняшней ситуации в Крыму.

Условия жизни крымских татар, как и других советских этнических меньшинств, резко ухудшились в 1930-х годах, когда начал осуществляться жестокий террор против так называемого «местного национализма». Настоящая трагедия разразилась в 1944 году, когда крымские татары, наряду с некоторыми другими национальностями (чеченцами, балкарцами и др.) были избраны для насильственного изгнания с родной земли в отдаленные районы Советского Союза (главным образом в Среднюю Азию). Эта полномасштабная акция геноцида, предпринятая под предлогом мнимого сотрудничества крымских татар с врагом во время германской оккупации Крыма в 1941-1944 гг., охватила примерно 240000 человек. Осуществленное с беспримерной жестокостью переселение привело к большим потерям от смертности: по некоторым оценкам почти половина выселенных людей умерла во время переселения или немного позже. После 1956 года крымские татары больше не рассматривались как «спецпоселенцы» (фактически как заключенные в зоне), но лишь начало проведения политики перестройки позволило им вернуться на родную землю. Свыше 40 лет этот народ был также лишен основных культурных прав и даже своей этнической идентичности; вплоть до конца 1980-х годов само название »крымские татары» никогда не появлялось в советской статистике населения.

В 1945 г. Крымская АССР формально была упразднена, а территория переименована в Крымскую область РСФСР. Строго говоря, как и раньше эта территория оставалась анклавом, отделенным от остальной части России украинской территорией. Существовали очевидные экономические и административные соображения для того, чтобы советское руководство решило передать Крым от России Украине. Вслед за соответствующими обращениями Президиумов российского и украинского Верховных Советов это решение было окончательно узаконено Президиумом Верховного Совета СССР в 1954 году, что совпало с трехсотой годовщиной принятия Украиной российской власти. В любом случае, в то время партийное руководство в Москве не очень беспокоилось о конституционной процедуре изменения республиканских границ. Крым оставался в СССР, а межреспубликанские границы не имели реального значения. Политические последствия акта 1954 года стали ясны только в конце 1980-х гг. с распадом многонациональной империи.

Национальное движение крымских татар набрало силу в начале 1960-х гг. Его лидеры рекрутировались из разных социальных слоев, а его приверженцами, фактически, был весь «наказанный народ». Первоначально требования движения ограничивались свободой возвращения в Крым и восстановлением Крымской АССР. Мирное и демократическое крымско-татарское движение долгое время пыталось сделать свои лозунги приемлемыми для советских властей: его многочисленные просьбы и обращения были адресованы главным образом московским партийным вождям, призывая их отказаться от сталинского наследия и восстановить «ленинские принципы национальной политики» применительно к крымским татарам. Тем не менее, многие лидеры и активисты движения встретили жестокое обращение со стороны властей. Как вопиющее нарушение человеческих прав и прав меньшинств положение крымских татар вызывало симпатию и озабоченность среди демократически мыслящей советской интеллигенции, так же как и среди западной общественности, особенно после того, как движение крымских татар попыталось заручиться поддержкой международных организаций по правам человека.

В связи с общим ослаблением политического контроля при Горбачеве много крымских татар вернулось в Крым. Процесс начался в 1987 году, когда советское руководство после некоторых колебаний признало существование крымско-татарской проблемы. Перепись населения 1989 года зафиксировала 38000 крымских татар в Крымской области. Это число устойчиво увеличивается и составляет теперь 250000-300000 человек, в то время как общее число крымских татар в постсоветских странах оценивается в пределах 360000-410000 человек. Возможно, в ближайшие несколько лет их возвращение будет завершено.

С возобновлением обратной миграции в Крым идеология крымско-татарского движения сдвинулась в направлении более радикальных требований, несмотря на заметную напряженность (а, возможно, благодаря ей) между пришельцами и местным населением. Не соглашаясь со статусом этнического меньшинства, радикалы из крымских татар настаивают теперь на национальном самоопределении в Крыму, на их древней родине. В июне 1991 года в Симферополе был созван национальный съезд, объявивший о суверенитете крымских татар и избравший представительный законодательный орган (меджлис). В декабре 1991 года меджлис одобрил проект конституции Крымской республики. Этот документ, пронизанный идеей этнического самоопределения, был направлен на создание крымско-татарской нации-государства, несмотря на тот очевидный факт, что доля крымских татар в составе всего населения полуострова не превышает 10-15 процентов (а возможно и не доходит до этой цифры).

Между тем, вместе с приближением Советского Союза к дезинтеграции новые политические факторы выступили на крымскую сцену. В 1990-1991 годах, когда Украина активно утверждала свой суверенитет и явно преследовала цель отделения от СССР, русское большинство Крыма сильно обеспокоилось своим будущим. Были страхи, что независимая Украина будет проводить ассимиляционную политику в русскоязычном Крыму. Эти опасения, в какой-то степени усиленные антирусской пропагандой украинских националистических организаций, оказались в основном необоснованными.

Поскольку реальная украинизация отсутствовала, антиукраинские чувства широко не распространились. В марте 1991 года парламент Украины предоставил Крыму статус автономной республики в составе Украины. 1 декабря 1991 г. в ходе национального референдума крымчане с небольшим перевесом проголосовали в поддержку украинской независимости. Это решение показало, что идея отделения в настоящий момент не пользуется широкой поддержкой.

В настоящее время на положение внутри Крыма серьезно влияет международная обстановка – прежде всего трения между Украиной и Россией. Большинство русскоязычных крымчан не выглядят очень несчастными из-за того, что живут в независимой Украине, но много людей в России, включая немногих влиятельных политиков, не желали принять ту идею, что Крым является частью соседнего государства. Представление о том, что Крым является исторической российской территорией, глубоко укоренилось в российском национальном сознании. Еще в ноябре 1990 года Россия и Украина заключили договор, в котором оговорено взаимное признание их территориальной целостности, а Россия стала заявлять свои претензии на Крым вскоре после развала СССР.

В мае 1992 года Верховный Совет России объявил акт 1954 г. о передаче Крыма Украине не действительным. В июле 1993 года другим решением парламента крымский город Севастополь был провозглашен частью территории России. Следует, конечно, отметить, что эти откровенно ирредентистские требования исходили от теперь уже распущенного Верховного Совета, в котором преобладали так называемые «коммуно-патриоты», в то время как президент России и исполнительная власть неоднократно повторяли, что они привержены соответствующим договорным обязательствам, касающимся территориальной целостности Украины. Тем не менее, Крым остается потенциальным объектом русско-украинского территориального спора, особенно в связи с продолжающимися разногласиями между обеими государствами относительно статуса Черноморского флота, базирующегося в Крыму. А поскольку националистические силы в настоящее время стали более влиятельными в российской политике, то не представляется невероятным, что разногласия по Крыму могут привести к серьезному международному конфликту.

Однако представляется, что политические события в Крыму определяются скорее внутренними причинами, чем международным окружением. На протяжении 1992-1993 гг. движение русских за отделение, хотя и поощрялось из России, все же сдерживалось лидерами Крымского парламента, которые начали переговоры с Киевом за предоставление большей автономии и экономических льгот после провала попытки объявить независимость от Украины в мае 1992 г. Получив значительные уступки от украинского правительства, крымские власти отложили планируемый референдум о статусе Крыма на неопределенный срок. К концу 1992 г. казалось, что вопрос о самоопределении Крыма отошел на задний план.

Тем не менее, проблема вскоре возникла вновь с быстрым ухудшением экономической ситуация на Украине, в то время как Россия, благодаря более последовательной политике реформ, оставалась в лучшей форме. Очевидный разрыв в жизненных стандартах между Украиной и Россией в уровне жизни населения на Украине и в России привел к тому, что большинство крымчан (фактически все русскоязычные и, несомненно, даже часть украинцев) стало более отзывчивым к призывам отделиться от Украины и в перспективе присоединиться к России. Единственным сегментом крымского населения, остающимся в сильной оппозиции к этой идее, являются крымские татары, все еще считающие украинское правительство гарантом своих политических и культурных прав. Крымские татары не желают принять, что принцип самоопределения применим ко всему населению Крыма и должен осуществляться всем этим населением; они рассматривают полуостров как свое историческое отечество и добиваются особых прав и привилегий. Но более важным является то, что они имеют веские причины опасаться, что отделение от Украины оставит их на милость местных властей, в то время как последние до сих пор выказывали безучастность даже к законным правам и к жалобам «наказанного народа».

Новый рост сепаратистских настроений в Крыму достиг кульминации на президентских выборах 30 января 1994 г. Бывший руководитель Крымской республики председатель Верховного Совета Николай Багров, который поддерживал компромисс с Киевом, легко был побежден начинающим политиком Юрием Мешковым, обещавшим провести референдум по вопросу о независимости Крыма как средства «вырваться на свободу из под руин украинской экономики». Хотя господин Мешков после инаугурации стал более осторожным в своих политических заявлениях, он и другие депутаты Верховного Совета Крыма, принадлежащие к фракции «Россия», оставались приверженцами идеи референдума о статусе полуострова – идеи, едва ли приемлемой для Украины.

В середине 1994 года настроение украинского общества начало изменяться до некоторой степени под давлением и влиянием этого стихийного движения крымчан, а также русских, большинство которых населяют промышленно развитую восточную часть Украины. Быстрый прогресс рыночной экономики в России также оказал влияние на общественное настроение. Президент Леонид Кравчук был сменен в ходе выборов 10 июля 1994 г. более пророссийски ориентированным Леонидом Кучмой. Это изменение вначале давало некоторую надежду на более мирное решение крымской проблемы, и ожидался более удовлетворительный ответ Киева на нужды русских в Крыму. Но в конце 1994 года российское правительство начало войну в Чечне, акцию, подорвавшую доверие в добрую волю российского руководства и усилившую давление со стороны украинских националистов, которые настаивали на решении проблемы Крыма силой. Украинское руководство, обеспокоенное военными действиями России и, опасаясь усиления сепаратизма со стороны русских, попыталось лишить Крым его автономного статуса.

30 марта 1995 года Верховная Рада (парламент) Украины потребовала, чтобы конституция Крыма была пересмотрена и чтобы несколько ее статей, которые устанавливали автономию региона, были приведены в соответствие с конституцией Украины. Действующая конституция, содержащая положение о должности президента, была тем временем упразднена. Российское консульство, организованное Министерством иностранных дел России и ответственное за прием заявлений по поводу предоставления российского гражданства от местных жителей, было выдворено с полуострова.[40] Местный парламент наметил проведение референдума на конец июня 1995 года, вопреки последнему решению киевского парламента, но последовавшие разногласия в крымских структурах власти не позволили им провести в жизнь это решение. Кроме того, дебаты между президентом, правительством и парламентом Крыма привели весной 1995 года к смещению Мешкова и de facto к приостановке института президентской власти.

Летняя встреча президентов России и Украины ускорила решение вопросов о разделении Черноморского флота и о положении Севастополя как базы российской части флота, но вопрос о статусе полуострова не стоял в повестке дня переговоров. В начале июня спикер крымского парламента был смещен на основании того, что он не проводил последовательно в жизнь платформу фракции «Россия», победившей на выборах.

Поскольку возникшая вокруг Крыма напряженность пока не привела к насильственному конфликту, международное сообщество не чувствовало необходимости реагировать на нее. Хотя по проблеме Крыма проводится много международных конференций, влиятельные региональные организации ООН пока недостаточно вовлечены в этот процесс. Я могу припомнить только круглый стол, проведенный ОБСЕ 11-14 мая 1995 г. в Локарно (Швейцария), который был посвящен проблемам разграничения власти между правительствами Украины и Крыма.

Более эффективный отклик от международного сообщества может потребоваться в ближайшем будущем. Очевидно, что территориальные требования России к Крыму были бы отвергнуты с международных позиций как грубое нарушение территориальной целостности Украины, какие бы исторические обоснования для этих требований ни выдвинула Россия (такие требования недавно выдвигали некоторые влиятельные политики в России; наиболее заметны требования, выдвинутые московским мэром Юрием Лужковым). Однако в конце мая 1997 г. российской правительство вновь подтвердило свое уважение к территориальной целостности Украины в договоре о дружбе и сотрудничестве между двумя странами, который был подписан президентами Ельциным и Кучмой).

С точки зрения международного права единственным приемлемым доводом для изменения статуса Крыма было бы самоопределение. Но в настоящий момент представляется, что самоопределение Крыма, включающее отделение от Украины, вряд ли получит международную поддержку, так как большинство наблюдателей согласны в том, что нынешние призывы к отделению, исходящие из Крыма, в основном мотивированы экономическими причинами, поскольку права русскоязычного большинства в Крыму не нарушаются украинскими властями. Представляется, что оптимальным решением было бы определение автономного статуса Крыма в составе Украины, возможно, включающее нечто наподобие «особых отношений» с Россией (двойное гражданство для крымчан, тесные экономические связи и так далее), без вызова суверенитету Украины. Посредничество международных организаций по правам человека было бы полезным в деле оказания помощи для разрешения этнополитической напряженности в Крыму гарантированием крымским татарам всех прав меньшинств, а также как и предоставления им больших возможностей для активного включения в продолжающийся процесс самоопределения Крыма.

Нагорный Карабах

Название этого небольшого региона, было до недавних пор мало известного вне советского Закавказья как сейчас, в настоящее время сконцентрировало в себе ожесточенные этнополитические споры, которые наряду с другими причинами привели к дезинтеграции Советского Союза, а затем усилились после его распада. Сражение за Нагорный Карабах является самым длительным и одним из самых кровавых конфликтов в государствах-наследниках Советского Союза. Согласно последним оценкам, число смертельных исходов в нем достигло 15000 человек, а общее число беженцев, изгнанных из своих домов, превысило миллион. С точки зрения международного права этот конфликт является примером противоречий между двумя фундаментальными принципами: с одной стороны, права народа на самоопределение, а с другой стороны, принципа территориальной целостности, согласно которому возможно только мирное изменение границ по соглашению.

В течение приблизительно семидесяти лет Нагорный Карабах существовал как автономная область в составе Азербайджана, и его территория составляла 4400 квадратных километров. Хотя и населенный в большинстве армянами, он не имел общей границы с Армянской Республикой, будучи отделенным от нее узкой полоской азербайджанской земли, (так называемым Лачинским коридором). Область состоит из пяти районов, только в одном из которых — Шушинском азербайджанцев больше, чем армян. С другой стороны, в двух азербайджанских районах, граничащих с Нагорным Карабахом (Шаумянском и Ханларском), этническим большинством являются армяне.

Последние официальные демографические данные об этом регионе были получены в результате советской переписи населения 1979 года. В то время общее население Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО) составляло 162200 человек, из которых 123100 было армянами (75.9 процента), а 37300 азербайджанцами (22.9 процента). В результате вражды, этнических чисток и эмиграции в последние годы население региона уменьшилось с обеих сторон и стало даже более этнически однородным: почти 100 процентов из населения в приблизительно 150000 человек составляют армяне.

Этнодемографическая эволюция того, что теперь называется Нагорным Карабахом, долго была предметом сильных разногласий между армянскими и азербайджанскими учеными, причем каждая сторона пыталась привести исторические доказательства в поддержку своей точки зрения на историю спорного региона. Не спускаясь глубоко в древнюю и средневековую историю, тем не менее, следует заметить, что армянская сторона может представить впечатляющее число нейтральных источников, которые свидетельствуют, что армяне преобладали в регионе в течение более чем тысячелетия. Тюркское население появилось там не ранее начала XVIII в., установив в конце концов свое правление над армянским большинством в форме Карабахского ханства, включенного в состав Российской империи в 1813 году. Как и в царской России, административные границы НКАО не совпадают с этническими границами.

Нагорный Карабах впервые проявил себя как предмет спора между Арменией и Азербайджаном в 1918 году, когда обе страны стали независимыми. Территориальный спор не был разрешен вплоть до 1920 года, когда оба молодые нации-государства были советизированы, фактически потеряв свою независимость из-за действий большевистской России. В декабре 1920 года азербайджанское коммунистическое правительство отказалось от прежних претензий на Нагорный Карабах и некоторые другие населенные армянами территории, одновременно признав их частью Советской Армении. Однако в конечном итоге азербайджанское руководство возобновило свои претензии и обратилось в Москву за поддержкой. 4 июля 1921 года так называемое Кавказское бюро (Кавбюро) Центрального комитета Российской коммунистической партии проголосовало за включение Нагорного Карабаха в состав Армении. Но на следующий день, 5 июля, было созвано новое заседание Кавбюро, на котором первое его решение было пересмотрено в пользу передачи спорной территории Азербайджану. Кавбюро постановило также, что Нагорному Карабаху предоставляется территориальная автономия в составе Азербайджанской Республики. Эта часть резолюции Кавбюро была проведена в жизнь в 1923 году с образованием НКАО.

Сторонники армянской позиции по проблеме Нагорного Карабаха часто подчеркивают, что резолюция Кавбюро от 5 июля 1921 года, явно принятая под давлением Иосифа Сталина, со всей очевидностью противоречит принципу самоопределения и, в любом случае, не может рассматриваться как имеющая законную силу: вопрос следует решить странам, которые он непосредственно затрагивает, а не комитетом, созданным специально для этого случая внутри правящей партии третьей страны.

На протяжении почти семидесяти лет своего существования НКАО мало сделала для сохранения и развития прав, культуры и идентичности армянского меньшинства в Азербайджане. Из-за отсутствия инвестиций автономная область оставалась отсталым, аграрным регионом. Ограниченные возможности трудоустройства и реальная дискриминация армян в получении работы вела к эмиграции армянского населения, в то время как республиканское руководство поощряло приток сюда азербайджанцев из-за пределов Нагорного Карабаха. В результате между 1926 и 1979 гг. доля армян в области упала с 95 до 76 процентов, тогда как доля азербайджанцев возросла с 5 до 23 процентов. Культурные права армянского меньшинства также нарушались (например, было запрещено преподавание армянской истории в местных школах), а культурные связи между Нагорным Карабахом и Арменией были почти прекращены. Не легко, однако, определить, проводилась ли эта ассимиляционная политика азербайджанским руководством по собственному почину, или, скорее, она была естественным следствием советского тоталитарного режима, который, несомненно, никоим образом не считал своим приоритетом защиту меньшинств.

Идея воссоединения Нагорного Карабаха с Арменией была популярна среди армян задолго до конца 1980-х годов, но то небольшое число интеллигентов, которые посмели открыто высказать ее при Хрущеве и Брежневе, встречали резкий ответ со стороны коммунистических властей как в Армении, так и в Азербайджане. Положение стало изменяться через два года, после того, как Михаил Горбачев пришел к власти в Москве и развернул свои кампании гласности и перестройки. Поощренные повсеместным ослаблением политических ограничений, армяне Нагорного Карабаха теперь решили довести информацию о своих проблемах международным и советским руководителям. В январе 1988 года все районные советы Нагорно-Карабахской области, за исключением населенного азербайджанцами Шушинского района, приняли резолюции, призывающие к переходу региона от Азербайджана к Армении. 20 февраля 1988 года областной совет Нагорного Карабаха направил обращения к парламентам (Верховным Советам) Армении, Азербайджана и Советского Союза с просьбой о присоединении области к Армении (азербайджанское меньшинство в Совете не принимало участия в голосовании). Эта акция немедленно вызвала всенародный отклик в Армении: в Ереване начались массовые митинги, организованные комитетом «Карабах» — группой демократически настроенной интеллигенции. Зарождающееся национальное движение получило широкую поддержку масс, как в Нагорном Карабахе, так и в Армении; но в Нагорном Карабахе оно изначально контролировалось элитой старого типа (партийными функционерами, руководителями предприятий и т.д.), в то время как в Армении появилось новое руководство, открыто оппозиционное местной номенклатуре и правящему коммунистическому режиму в целом.

Обращение Нагорного Карабаха в Азербайджане было, конечно, встречено негативно. Конфликт был сильно отягощен антиармянским погромом, организованным в азербайджанском городе Сумгаите в конце февраля 1988 года — первым взрывом этнического насилия в новейшей советской истории. Соответственно уровень насилия в споре о Нагорном Карабахе вырос.

Хотя в то время многие аналитики верили, а некоторые верят и сейчас, что Горбачев и его соратники-реформаторы в Москве симпатизируют армянской стороне, это не так. Советские коммунистические лидеры не желали принимать каких-либо изменений границ или статуса регионов многонациональной империи по инициативе «снизу». Совершенно обоснованно оно опасалось, что одобрение такого изменения может привести к неуправляемому развалу Советского государства. Вдобавок к этому, национально-демократическое движение Армении имело заметную антикоммунистическую окраску, что едва ли способствовало склонению Москвы к удовлетворению этих требований. Поэтому было вполне естественно, что в июле 1988 года Президиум Верховного Совета СССР недвусмысленно отклонил просьбу Нагорного Карабаха о присоединении к Армении (месяцем раньше обращение было поддержано парламентом Армении под сильным давлением народа и, конечно, отклонено азербайджанским парламентом). Между тем армянское движение было искренне поддержано реформистски настроенной интеллигенцией Москвы и других больших российских городов, приветствовавшей его миролюбивый и демократический характер. Однако международный отклик на армянское заявление по самоопределению был, в лучшем случае, осторожным, так как и правительства, и общественность на Западе воспринимали Нагорно-Карабахский кризис как не более чем усложнение, препятствующее горбачевской программе реформ.

В начальной фазе конфликта обе стороны редко или даже ни разу не обращались к международным правовым нормам, полагаясь главным образом на все еще господствующую марксистско-ленинскую идеологию и советскую конституцию. В то время как армянская сторона подчеркивала концепцию самоопределения, упоминавшуюся в этой конституции в весьма неопределенной форме, несмотря на то, что она в прошлом энергично пропагандировалась Лениным, азербайджанская сторона делала упор на статью конституции, защищающую республиканские границы от изменения без согласия республики. Кроме того, азербайджанская (и московская) пропаганда часто ссылались на освященный временем коммунистический лозунг «дружбы между народами» и пыталась представить армянское национальное движение как инспирированное злыми мафиозными силами.

С ростом насилия против армян в Азербайджане за пределами Нагорного Карабаха число армянских беженцев в Армению и другие республики Советского Союза устойчиво росло. Тем не менее, центральное московское руководство все еще воздерживалось от использования силы для восстановления законности и порядка в Азербайджане, в то время как в Армении войска неоднократно грубо подавляли мирные демонстрации. К концу 1988 г., однако, насильственные действия и акты мести в армяно-азербайджанском конфликте достигли апогея, так что тысячи азербайджанцев были вынуждены бежать из Армении и Нагорного Карабаха. Таким образом, политика этнических чисток стала обоюдной.

В январе 1989 года центральное правительство попыталось сдержать насилие передачей Нагорного Карабаха под прямое управление Москвы. Чрезвычайное положение было также введено и на части территории Армении (но не в Азербайджане), а члены комитета «Карабах», включая будущего президента Армении Левона Тер-Петросяна, были заключены в тюрьму и освобождены из нее только через шесть месяцев без судебного разбирательства. Изменение статуса Нагорного Карабаха, однако, не означало, что Москва заняла более сбалансированную позицию в этом вопросе. Принадлежность области Азербайджану на деле не ставилась под вопрос. Более того, центральному правительству не удалось предотвратить или остановить азербайджанскую блокаду Нагорного Карабаха и Армении, введенную летом 1989 года. В ноябре так называемая «особая форма управления» (прямое управление) была отменена, и Нагорный Карабах был возвращен под юрисдикцию Азербайджана. Верховный Совет Армении ответил принятием в декабре резолюции об объединении Нагорного Карабаха с Арменией. В январе в столице Азербайджана Баку начались массовые армянские погромы. Москва никак не реагировала на насилие до тех пор, пока не возникла угроза местным органам коммунистической партии.

Безуспешный эксперимент с «особой формой управления» в Нагорном Карабахе показал, что центральное правительство беспокоилось не столько о разрешении конфликта, сколько о сохранении своей ослабевающей власти в регионе. Это вновь подтвердилось в январе 1990 г., когда советские войска были посланы в столицу Азербайджана Баку для предотвращения захвата власти антикоммунистическим Народным фронтом. Эта грубая акция привела к многочисленным жертвам среди ни в чем не повинного гражданского населения, и настроила азербайджанцев против Москвы, таким образом еще больше ограничив ее возможности влиять на положение позитивным образом. Между тем конфликт из-за Нагорного Карабаха постепенно перерастал в полномасштабную войну между иррегулярными формированиями Азербайджана и Карабаха, при активной поддержке последнего Арменией.

Парламентские выборы, проведенные в Армении в мае 1990 года, означали конец коммунистическому правлению в стране. Новый парламент под председательством Левона Тер-Петросяна принял в августе декларацию независимости. К началу 1991 г. стало очевидным, что Армения добивается выхода из Советского Союза, не возлагая больших надежд на идею Горбачева о новом союзном договоре, в то время как Азербайджан, все еще управляемый коммунистической номенклатурой, не проявлял стремления к отделению. Эта ситуация, по-видимому, заставила Москву возвратиться к откровенно антиармянской позиции в нагорно-карабахском конфликте. Весной и летом 1991 года советские войска, поддерживаемые милицией и войсками МВД Азербайджана атаковали прилегающие к Нагорному Карабаху армянские деревни с целью проведения массовой этнической чистки. Так называемая операция «Кольцо» была прекращена только после провала августовского (1991 г.) путча в Москве.

Эта военная акция стала последним случаем использованием военной силы уже умирающим союзным центром. Советский Союз теперь быстро двигался к своему краху. Через месяц после провала путча в Москве Армения провела референдум об отделении от СССР и 23 сентября объявила себя независимой. Однако к этому времени ситуация в Нагорном Карабахе претерпела существенные изменения. Местная политическая элита, отличающаяся по своей политической ориентации от руководства Армении, больше не настаивала на объединении с Арменией, явно предпочитая независимость. Сессия областного Совета провозгласила 2 сентября бывшую автономную область Республикой Нагорного Карабаха (РНК), включив в нее также населенный армянами Шаумянский район Азербайджана. 26 ноября Азербайджан ответил на это аннулированием автономного статуса Нагорного Карабаха. Самопровозглашенная республика провела 10 декабря 1991 г. референдум о независимости и после парламентских выборов в конце декабря приняла (6 января 1992 г.) Декларацию независимости. Самопровозглашенная РНК, хотя и успешно сопротивлявшаяся сильному давлению извне, не получила признания ни от одного из членов международного сообщества, даже от Армении. Однако ее правительство совместно с правительствами других непризнанных государств бывшего СССР (Абхазии, Крыма и Приднестровской области), возмутившись тем, что они не были включены в состав Содружества Независимых Государств (СНГ), организовали свой собственный СНГ-2.

Враждебные действия между Карабахом и Азербайджаном усилилась после того, как противники получили (легально, а чаще нелегально) тяжелое вооружение из бывших советских войсковых частей, а также от Турции. Небольшое количество турецких военных советников обучали азербайджанских призывников, а около 2000 афганских моджахедов были наняты азербайджанской армией. С обеих сторон используются российские и украинские наемники. Однако объективные преимущества Азербайджана в людском и экономическом потенциале пока компенсируются превосходством военной выучки и дисциплиной, проявляемыми карабахскими силами. После ряда наступлений, отходов и контрнаступлений Нагорный Карабах контролирует теперь весь юго-западный угол Азербайджана вплоть до границы с Ираном, что составляет около 20 процентов всей территории Азербайджана; сюда также входят все земли, отделявшие республику от Армении. Население оккупированных территорий теперь стало беженцами в других частях Азербайджана. Древняя столица страны — Шуша 9 мая 1992 года была занята карабахскими войсками.

С другой стороны, как Нагорный Карабах, так и Армения долго испытывали огромные лишения, вызванные перманентной блокадой, организованной Азербайджаном. Нынешняя нестабильность в Грузии делает блокаду еще более эффективной. Так, газопровод, который был единственным источником энергии в блокированной Армении в течение трех лет, более 20 раз подвергаясь разрушения диверсионными группами на территории Грузии. Велика опасность того, что конфликт может принять международный характер с вовлечением в него соседних государств (прежде всего, Турции и Ирана).[41]

Психологически конфликт становится все больше самодовлеющим по мере того как рост числа смертей и страданий вызывает жажду мести и “демонизацию” образа врага. Этот порочный круг делает перспективы мирного урегулирования еще более отдаленными.

С конца 1991 г. отдельными странами (Россия, Казахстан, Иран, Турция и Франция), а также международными организациями, в которых состоят как Армения, так и Азербайджан (СНГ и ОБСЕ), был предпринят ряд посреднических усилий. Однако все прекращения огня в течение первых четырех лет войны либо были сорваны, либо вообще не вступали в действие.

Кровавая война истощила обе стороны, и 12 мая 1994 года окончательно установилось перемирие, которое все еще продолжается во время, когда пишутся эти строки. Но временное затишье чрезвычайно непрочно. Между тем продолжаются дипломатические усилия в рамках так называемой “Минской группы” под эгидой ОБСЕ. Финские, шведские, российские и американские дипломаты и эксперты принимают активное участие в этом процессе, но решение вопроса остановилось на проблеме будущего статуса РНК.

Уже с самого начала конфликта появлялись различные предложения по его урегулированию. Одно из них заключалось в том, чтобы поднять статус Нагорного Карабаха с области до автономной республики в составе Азербайджана, но со своей конституцией и высоким уровнем самоуправления. Другое предложение состояло во введении некоторой особой формы правления Нагорного Карабаха, например, в создании двойной администрации по примеру англо-египетского Судана или англо-французского кондоминиума на Новых Гебридах. Рассматривалась также возможность прямого подчинения Карабаха федеральному центральному правительству в Москве. До некоторой степени эта идея была реализована с созданием поста особого уполномоченного Коммунистической партии Советского Союза и особой формы управления СССР в НКАО в январе 1989 года. Этот пост занял Аркадий Вольский, но в ноябре того же года пост был упразднен.

Кроме того, выдвигались предложения по обмену территориями между Арменией и Азербайджаном. Например, Пол Гобл предложил территориальный обмен на следующих условиях:

передать часть РНК Армении с оставлением в руках Азербайджана истоков рек, текущих в направлении Баку, и районов с азербайджанским населением;

передать контролируемый Арменией коридор между Азербайджаном и Нахичеванью под азербайджанский контроль.[42]

Такой обмен отрезал бы Армению от Ирана, ее важного экономического партнера. Это предложение было отклонено также Азербайджаном. С правовой точки зрения такое решение сдвинуло бы центр тяжести конфликта с проблемы самоопределения к территориальному спору между Арменией и Азербайджаном.

Посол США Джон Мареска, который долгое время был вовлечен в переговорный процесс в рамках Минской группы ОБСЕ, также сделал предложение по урегулированию конфликта.[43] Он предложил, чтобы РНК был предоставлен статус самоуправляющиеся территории свободно ассоциированной с суверенной Республикой Азербайджан и в составе Азербайджана (с сохранением границ, существовавших до начала конфликта, т.е. в 1988 г.). Армения и Азербайджан подписали бы договор о взаимном транзите через территории друг друга (между Арменией и РНК и между Азербайджаном и Нахичеванью). Эти транзитные зоны находились бы под международным контролем. Беженцам было бы позволено возвратиться так же под международным контролем в свои дома. Вся территория Армении и Азербайджана, включая РНК, стали бы зоной свободной торговли. Обеспечение договоренностей подписанных на Минской конференции гарантировалось бы ОБСЕ и Советом Безопасности ООН, которые могли бы направить туда своих представителей.

Этот план хорош в теории, но, к сожалению, обе вовлеченные в конфликт стороны никогда серьезно не станут рассматривать возможность его реализации, так же как никогда не приняли бы и плана Пола Гобла. Невозможно гарантировать безопасное возвращение более чем миллиона беженцев с обеих сторон; для РНК неприемлемо отсутствие коридора в Армению в районе Лачина: эта дорога, которую удерживают карабахские силы, служит «дорогой жизни» для блокадной области в течение последних шести лет.

Существует также так называемый «российский план урегулирования», предложенный послом Владимиром Казимировым, сопредседателем Минской группы ОБСЕ. Он состоит в следующем:

прекращение огня (которое уже имеет место);

введение вдоль линии фронта международных сил для разделения воюющих сторон, включая силы России и других стран СНГ; или вместо этого выведение карабахских сил по меньшей мере из шести из восьми оккупированных районов Азербайджана и размещение многонациональных сил на границах РНК;

разведение войск на расстояние по меньшей мере в десять километров;

переговоры о статусе региона.

Важно то, что переговоры уже идут, но временами они осложняются требованием Азербайджана, чтобы РНК была исключена из числа полноправных участников переговорного процесса (в ответ Армения сама покидает переговоры). За последние несколько лет новый экономический фактор стал влиять на процесс переговоров — образование Консорциума по строительству нефтепровода, который соединит каспийский шельф с Турцией и Европой. Географически оптимальный маршрут для этого трубопровода проходит через РНК и южную часть Армении (Зангезур), но нестабильность политической ситуации вынуждает международных участников проекта искать другие, менее благоприятные и более дорогостоящие маршруты через Грузию, Россию или какие-то другие страны.

Случай Нагорного Карабаха является типичным примером того, как игнорирование мирных парламентских требований о самоопределении рано или поздно может привести к полномасштабной хаотичной войне («ливанизация» конфликта), а затем к удерживанию занятых с помощью силы позиций на неопределенный период времени («кипризация» конфликта).

В международных правовых терминах проблема Нагорного Карабаха должна рассматриваться не как территориальный спор, а как случай самоопределения. По моему мнению, Армении можно посоветовать быть более определенной в своем отказе от территориальных притязаний в связи с Нагорным Карабахом. Хотя армянский парламент уже сделал это, он все еще не пересмотрел свою декабрьскую резолюцию 1989 г. о воссоединении Нагорного Карабаха с Арменией, что вызывает законные подозрения азербайджанской стороны. Вместе с тем имеются серьезные основания полагать, что преимущественно армянское население Нагорного Карабаха может и в действительности должно рассматриваться как народ, имеющий право на самоопределение. По нашему мнению, заявление Нагорного Карабаха о самоопределении может быть оправдано с помощью трех главных аргументов:

1) Как автономная область Нагорный Карабах длительное время был составной частью Азербайджана и бывшего СССР.

2) Само подчинение Карабаха Азербайджану было произвольным и сегодня является пережитком колониальной системы советской империи.

3) Азербайджанское правление в Нагорном Карабахе привело к массовым нарушениям прав человека и национального меньшинства. Теперь, после нескольких лет кровавого конфликта, установление status quo не гарантирует физической безопасности, не говоря уже о гражданских и политических правах армян Нагорного Карабаха.

Следует также отметить, что Нагорный Карабах фактически отделился от Азербайджана еще до того, как последний стал независимым государством и членом ООН.

Я считаю, что в случае Нагорного Карабаха право народов на самоопределение должно иметь приоритет по сравнению с принципом территориальной целостности государства. Имеется, однако, отдаленная возможность примирить эти два принципа. Это может случиться, если как Нагорный Карабах, так и Азербайджан добровольно примут решение о предоставлении Нагорному Карабаху всесторонней территориальной автономии в пределах Азербайджана. (Представляется, что было бы полезным обратиться к хорошо известному примеру автономии Аландских островов в Финляндии.) Такое решение потребовало бы готовности к уступкам и компромиссам от обеих сторон, включенных в конфликт. До сих пор наиболее продвинутым азербайджанским предложением было предоставление нагорно-карабахским армянам «культурной автономии» – идея вряд ли имеющая смысл для населения самопровозглашенной республики. Еще большее значение имел бы отказ Нагорного Карабаха от своих требований о государственности, но такое изменение его позиции могло бы произойти только при предоставлении твердых международных гарантий этой автономной территории, которая является предметом переговоров.

ЭРИТРЕЯ

В Эритрее 23-25 апреля 1993 г. проходил референдум, на котором решалось, следует ли ей быть независимым государством. Более 99 процентов участников высказалось за и лишь менее одного процента – против предоставления независимости. Референдум и его результаты были признаны ООН и международным сообществом, и 23 мая 1993 г. Эритрея была принята в члены ООН и признана в качестве независимого государства.

Сепаратизм и сецессионизм (Под сецессионизмом часто понимают “любую попытку национального меньшинства осуществить свое право на самоопределение путем отрыва от одного государства или присоединения к другому государству, или, что случается более часто, попытку основать свое собственное государство, либо, по крайней мере, основать свой собственный автономный регион внутри существующего государства” (Idem, P. 273) – Прим. переводчика) являются широко распространенными феноменами в развивающихся странах, но сецессиониское движение в Эритрее — это редкий примером случая, когда такое движение увенчалось успехом. Единственным успешным случаем до этого в современной истории была Бангладеш, отелившаяся от Пакистана в 1971 г. Отделение Эритреи – уникальный случай для африканских стран и потому заслуживает особого рассмотрения.

Как политический и экономический организм Эритрея возникла прежде всего благодаря итальянскому колониализму. К концу XIX в. итальянцы обосновались на побережье Красного моря, а позднее захватили горные районы Хамасьен (Hamasien), Серае (Seraye) и Акеле Гузай (Akele Guzai). Итальянская колония Эритрея получила свое название по латинскому имени Красного моря (Mare Erythraeum). Ее население никогда не было однородным в этническом, лингвистическом и конфессиональном отношении. Приблизительно половина населения является христианами, а другая половина — мусульманами. Что касается сельского населения, то половина его состоит из оседлых крестьян, а вторая половина — кочевники. Основными языками являются тигринья, в основном язык горцев, и арабский — главный язык равнин, хотя он и не является родным языком ни для одной из групп эритрейского населения.

К сожалению, не существует надежной статистики населения современной
Эритреи и его лингвистической принадлежности. По оценкам ООН, сделанным в 1950 г., приблизительно 396000 человек в сельских районах говорили на семитском языке тигринья, в то время как около 272000 говорили на «тигре», другом семитском языке. Что касается кушитских языков, то в 1950 году 70000 человек говорили на сахо, 37000 — на белейн, а 28000 – языке афар.[44] Распространены также другие языки, такие как, например, кушитский язык беджа и нилотские языки барья и кунама.

Особенностью Эритреи как итальянской колонии было то, что она не была источником доходов, а являлась объектом огромных расходов и инвестиций. Причина этому достаточно проста: итальянское правительство всегда рассматривало Эритрею в первую очередь в качестве плацдарма для дальнейшей экспансии и колонизации всей Эфиопии. Поэтому итальянцы сделали значительные вложения для подготовки своей колонии к этой специфической роли и создавали промышленность, прокладывали дороги, вели городское строительство и т. д. Военная ориентация этого лихорадочного экономического развития была достаточно очевидной — факт, оказавшийся роковым для экономики Эритреи впоследствии. В 1941 году итальянцы были разгромлены британцами на Африканском Роге, и Эритрея перешла под британский контроль. Британская администрация ликвидировала и демонтировала много промышленных предприятий по причине их очевидной военной направленности, и в городах Эритреи резко подскочила безработица. Британский контроль продолжался до 1952 г., и на протяжении всего этого периода постепенно углублялся экономический, социальный и политический кризис в Эритрее. Социальное волнение привело к острой политической борьбе между сторонниками объединения с Эфиопией и защитниками эритрейской независимости. Разные группы предлагали разные пути выхода из очевидного тупика и были ориентированы на разные внешние силы.

Характерно то, что появившиеся многочисленные партии и организации расцвели именно под либеральным британским правлением. Британцы были озабочены политическими умонастроениями всех местных лидеров, особенно презумпцией того, что одно лишь политическое господство может гарантировать им и их сторонникам желаемое экономическое процветание. Политическое господство было как раз тем, за что они боролись. В Западных горах христианское население поддерживало Юнионистскую партию и склонялось к объединению с Эфиопией под властью христианского императора, надеясь на привилегированное положение для себя. В противоположность этому христианская землевладельческая знать, которая прослеживала свое происхождение от местного правящего дома Сабагадис (фактически независимого правителя в первой четверти XIX в.), мечтала о восстановлении своего древнего суверенитета и славы и предпочитала независимость, при которой у власти стояли бы местные христиане. Мусульмане, которые единодушно добивались независимости по совершенно другой причине, тем не менее разделились. Партия Мусульманская Лига рекрутировала своих членов главным образом среди племени Бени Амир, а ее лидеры желали присоединить свою племенную территорию к Судану, находившемуся под британским протекторатом. Позднее они отказались от этой идеи и выступили за независимость Эритреи и держались за нее, но племенная идеология и племенные предпочтения продолжали существенно влиять на их политику. Другая мусульманская партия — Рабита эль-Исламия была организована лидерами мусульманского религиозного ордена или братства Катимия Тарика, который хотел основать независимое мусульманское государство, построенное по религиозному, а не племенному принципу. Существовали также и другие, более мелкие политические группы, одна из которых даже была проитальянской.

Понятно, что битва была в конечном счете выиграна теми, кто был обеспечен более сильной и лучше организованной внешней поддержкой, т. е. юнионистами. Благодаря значительным усилиям императора Хайле Селассие I, успешно добивавшимся международной поддержки объединения, особенно путем заметных усилий по лоббированию ООН. Наконец, 2 декабря 1950 г. Генеральная Ассамблея приняла резолюцию, констатирующую, что: «Эритрея образует автономную единицу в составе федерации с Эфиопией под верховной властью Эфиопской короны.»[45] В результате в 1952 году Эритрея была формально объединена в федерацию с Эфиопией и, наконец, в 1962 году парламент Эритреи под сильным давлением императорского правительства проголосовал за упразднение независимости Эритреи, и Эритрея стала четырнадцатой провинцией Эфиопии. Международное сообщество не выразило протеста, но внутри Эритреи еще в 1961 году возникло несколько движений сопротивления, когда Эритрейский освободительный фронт (ЭОФ) совершил свои первые атаки на эфиопские военные посты. Это было началом тридцатилетней освободительной войны, которая продолжалась до 1991 года.

Возмущение по поводу объединения было в Эритрее всеобщим. Двумя причинами, которыми борцы за свободу традиционно объясняли свое сопротивление, были нарушение императорским правительством юридических процедур и репрессивная природа режима Хайле Селассие. Однако истинные причины общего недовольства находились значительно глубже. Федерация Эритреи с Эфиопией, страной более отсталой политически и экономически, не могла дать Эритрее возможности для экономического возрождения и дальнейшего развития. Фактически, включенная в федерацию Эритрея была для центрального правительства не столько объектом для инвестирования (как это было во времена итальянского колониального правления), сколько объектом экономической эксплуатации. Именно эта эксплуатация и была причиной затяжной войны в Эритрее.

История этой войны описана во многих публикациях: книгах, статьях, памфлетах и газетных отчетах, написанных с разных точек зрения и отражающих широкий спектр позиций. В развитии войны можно выделить четыре главные стадии:

На Стадии 1 (1940е-1950е гг.) многочисленные политические партии и организации, защищающие независимость, появились в Эритрее, контролируемой британцами. Они были в основном местными или племенными, а их лидеры принадлежали к феодальной или племенной элите. Их борьба прежде всего была политической и мирной, хотя все-таки имели место несколько террористических актов.

На Стадии 2 (1960е — начало 1970-х гг.) началась вооруженная борьба против вооруженных сил Эфиопии. В 1960х гг. борьбу в основном вел Эритрейский освободительный фронт (ЭОФ), имевший заметную религиозную (мусульманскую) и племенную (племя Бени Амир) окраску. Позднее ряды борцов существенно усилились молодыми людьми из городов, которые были разочарованы слабым развитием производительных сил в Эритрее. В результате в 1970 г. сформировался более радикальный, вдохновляемый маоистами политический фронт — Эритрейский народно-освободительный фронт (ЭНОФ). Помимо независимости, ЭНОФ особо подчеркивал необходимость земельной реформы и социальных изменений. Возникло противоречие между этими двумя тенденциями, то есть между новой тенденцией к объединению под общей программой всех сил, борющихся за независимость, и старой тенденцией сохранить региональные и конфессиональные различия в освободительном движении. Наследственная междоусобная борьба, вооруженные столкновения и убийства стали неизбежным результатом такого разделения.

На Стадии 3 (1974-1980 гг.), последовавшей за крахом режима Хайле Селассие, новое военное правительство Эфиопии сделало попытку договориться о мире с эритрейскими борцами. Но вскоре эфиопский лидер генерал Аман Андом, эритреец по происхождению, был убит, а новый лидер, полковник Менгисту Хайле Мариам, вдохновленный победой над вторжением из Сомали (одержанной с советской помощью), избрал жесткую линию в отношении эритрейцев. Во время первого периода революционных событий в Эфиопии эфиопская армия терпела жестокие поражения от объединенных сил ЭОФ и ЭНОФ, которые захватили почти всю территорию Эритреи (исключая города: Асмара, Массауа, Асэб и Баренту) в 1976-1977 гг. Однако в 1978 году Менгисту организовал широкое наступление на эритрейском фронте и отвоевал основную часть территории страны в ходе долгих и трудных сражений. Под сильным давлением эритрейские войска отошли к суданской границе, где оборудовали свои двухсоткилометровые позиции и организовали «освобожденную зону» с госпиталями, школами, лагерями беженцев и т.д. Строгая дисциплина и своеобразная военная экономика, основанная не на деньгах, помогли им выжить.

На Стадии 4 (1980-1991 гг.) возобновилась борьба между ЭНОФ и ЭОФ, внутри эритрейских вооруженных сил, окончившаяся решительной победой ЭНОФ. Руководители ЭОФ оказались в изгнании, в то время как рядовой состав присоединился к силам ЭНОФ. В 1982 году эфиопская армия предприняла генеральное наступление, которое провалилось, а ЭНОФ установил свой контроль над всей Западной Эритреей. В самой Эфиопии сильно чувствовалось возрастающее недовольство военным правительством. В стране действовали два сильных сепаратистских фронта: в 1989 году Освободительный фронт народа Тигре (ОФНТ) при существенной поддержке ЭНОФ занял всю территорию провинции Тыграй; Освободительный фронт Оромо (ОФО) действовал в провинциях Уоллега и Харэрг. В мае 1989 года Менгисту получил информацию от службы безопасности Германской Демократической Республики о серьезном заговоре среди группы высокопоставленных эфиопских офицеров, которые стремились покончить с войной в Эритрее любым способом. Он немедленно прибыл со своей семьей в Берлин под предлогом государственного визита. В его отсутствие заговорщики были арестованы, и государственный переворот потерпел неудачу. Менгисту возвратился и приказал казнить инициаторов заговора. Таким образом, бесконечная война против многочисленных освободительных фронтов продолжалась и сильно ослабляла моральные и боевые качества эфиопских вооруженных сил.

Длительная война с ее тяжелыми потерями и отсутствием надежды на какое-либо мирное решение также деморализующе влияла на население. В то время как борцы за свободу воодушевлялись своими победами и грядущей независимостью, которую они рассматривали как необходимое условие будущего мира, эфиопская армия и население теряли надежду на мирный исход при этом режиме. Крах режима был неизбежен. Силы ЭНОФ в Эритрее неожиданной атакой захватили важный порт Массауа. В мае 1991 года они продвинулись в направлении Асмары, столицы Эритреи. Эфиопская армия, неспособная оказать сопротивление, отошла, неся, однако, тяжелые потери во время своего беспорядочного отступления. С точки зрения здравого смысла это был конец войны в Эритрее.

Между тем положение военного режима в собственно Эфиопии становилось шатким. Силы ОФНТ продвигались к Аддис-Абебе. Всеобщая мобилизация, включая призыв студентов, не помогла, поскольку никто не хотел продолжения гражданской войны; население ничего не хотело, кроме мира при любом режиме. Таким образом Аддис-Абеба так же пала в мае 1991 г., неделей позже падения Асмары. После достижения окончательного успеха и триумфального входа в Аддис-Абебу ОФНТ немедленно заявил о своем преобразовании в новую политическую организацию – Эфиопский народно-революционный демократический фронт (ЭНДРФ). Это было сделано с целью провозглашения его новой роли и потенциала в качестве общенациональной организации, а не региональной и сепаратистской.

Нет ничего удивительного и необычного в этом течении событий; фактически это очень типично для эфиопской политической культуры. Знаменитый эфиопский император Менелик II, правивший на рубеже веков, начал свою карьеру как король Шевы и боролся за независимость Шевы от верховной власти императора Эфиопии Иоханнеса IV. Этот король-«сепаратист» даже получал оружие и деньги от Италии, против которой боролся император Иоханнес. Но ситуация решительно изменилась, когда император Иоханнес погиб в битве при Метемме, а Менелик сам стал императором Эфиопии. Этот «шеванский сепаратист» сделал все, что мог для сохранения независимости и единства Эфиопии и нанес Италии сокрушительное поражение под Ауда в 1896 году, используя против итальянцев те самые винтовки, которые он получил от них. Таким образом эти две тенденции (то есть провинциальный регионализм и то, что Дональд Н. Левин называет комплексом »Великой Эфиопии») всегда были свойственны как для эфиопской политики, так и для психологии. [46]

Таким образом в мае 1991 года война закончилась как в Эритрее, так и в Эфиопии. Победители (ЭНОФ в Эритрее и ОФНТ в Эфиопии) сильно нуждались в передышке для развития инфраструктур мирного времени и для консолидации своей власти в соответствующих государственных аппаратах. ЭНОФ в Эритрее сформировал временное правительство (ВПЭ), которое управляло страной фактически как независимым государством в течение двух лет, начиная с мая 1991 года. После формирования ВПЭ было принято решение о проведении в 1993 году референдума, причем эта дата была выбрана после консультации с новым эфиопским правительством. Идея о решении будущего Эритреи посредством референдума при участии международных наблюдателей была впервые предложена ЭНОФ еще в 1980 году. В то время это была часть мирного плана ЭНОФ. Предлагалось вынести на референдум три альтернативных предложения: полная независимость, федерация с Эфиопией, и союз с Эфиопией, в котором Эритрея имела бы статус эфиопской провинции. Международное участие и присутствие наблюдателей от ООН представлялись ЭНОФ логичными условиями при проведении референдума. В конце концов, именно ООН признала Эритрею в 1952 году как автономную политическую единицу. Эритрейцы очень верили ООН и даже разработали свой национальный флаг по образцу флага ООН: голубое поле с венком из зеленых листьев. После того, как автономия Эритреи была упразднена, эритрейцы почувствовали, что ООН предала их, и им хотелось, чтобы ООН исправила эту ошибку.

Однако в сравнении с 1980 годом ситуация изменилась. Осенью 1992 года Комиссия по проведению референдума начала большую информационную кампанию в Эритрее. В избирательных бюллетенях было всего два варианта ответа на вопрос о полной независимости: «да» или «нет». Других вариантов выбора, таких как федерация, в бюллетенях не было. «Да» означало полную независимость, но смысл противоположного выбора оставался туманным и непостижимым. Люди понимали его по своему. Для них «да» означало мир, а »нет» — продолжение войны, от которой все устали. Понимание такого рода, вероятно, устраивало центральные власти, поскольку они сами участвовали в проведении информационной кампании. Так как уровень безграмотности в Эритрее чрезвычайно высок (от 90 до 95 процентов сельских жителей), комиссия выбрала два цвета бюллетеней для голосования по вопросу о независимости: синий цвет означал «да», а красный — «нет». Вероятно, эти цвета были выбраны умышленно. Норвежский антрополог Кьотил Тронволль заметил следующее о символическом значении этих цветов в эритрейской крестьянской культуре:

Синий цвет, следовательно, становится символом всего того, что составляет хорошую жизнь. Они верили, что, если проголосуют за «синее», их мечты и желания станут сбудутся. Один пожилой старый житель деревни сказал: «Мы ждем референдума, как ребенок ждет сладостей в награду за хорошо сделанную работу». С другой стороны, «красный» представлял все противоположное «синему». Он не символизировал «экономическую федерацию с дружественной Эфиопией», или «воссоединение с Эфиопией», или сходные альтернативы. Если проголосовать за »красное», то первое, что может случиться — это разорительная война со всей ее болью и террором, со страданиями и смертью. Было не совсем ясно, кто мог бы выступать в качестве врага. Некоторые люди верили, что «тегадельти» (бойцы ЭНОФ) и эфиопская армия в этом случае развяжут новую войну. Однако большинство людей считали, что в результате возникла бы новая гражданская война – война эритрейцев против эритрейцев, как это уже было однажды. «Красное» стало символом войны и всего ужасного, что с ней связано.[47]

Точно та же идея была выражена более явно с помощью плакатов, изданных во время информационной кампании перед референдумом. Два плаката были отпечатаны на красном и синем фоне, представляя, соответственно, «нет» и «да» бюллетеней. Синий плакат («да») показывал изображения поля с богатым урожаем, матери с ребенком, счастливую девочку и улыбающегося крестьянина. Красный плакат (»нет») изображал солдата, несущего на плече череп, плачущих и изувеченных детей, мертвые тела и раненого с повязкой вокруг головы.

Альтернатива, предложенная на референдуме находилась не столько между независимостью и каким-то неопределенным статусом, сколько между миром и войной. Выбор народа было легко предсказать, и в результате более 99 процентов участников референдума проголосовали за независимость. Таким образом, после военной победы в мае 1991 года ЭНОФ добился политической победы в апреле 1993 года. Переходный период в два года дал ЭНОФ возможность представить независимость Эритреи как результат воли народа, а не военного успеха вооруженных сил ЭНОФ.

Результаты референдума были признаны как ООН, так и эфиопским правительством, которое подтвердило, что будет уважать сделанный выбор. Тем не менее, никто в Эфиопии не был рад эритрейской независимости. Эфиопы, как элита, так и простые люди, испытывали сильный страх перед сепаратизмом и осознавали опасность, грозящую единству многонациональной Эфиопии. Кроме того, они пожертвовали слишком многими жизнями на эритрейском фронте, чтобы легко принять отделение Эритреи. Каждый в Эфиопии понимал, тем не менее, что ничто другое, кроме новой войны, не сможет предотвратить отделение Эритреи. Но в современных политических и экономических условиях новая война была абсолютно невозможна. Вместо этого юнионистки настроенные эфиопы надеялись на изменение политической ситуации, которое помогло бы Эритрее и Тигре понять, что только объединенная Эфиопия может иметь экономическую будущность. Эти эфиопы надеялись, что когда эритрейцы осознают трудности самостоятельного существования, они возвратятся в новую федерацию, а возможно, даже к объединению с Эфиопией.

По-видимому, эти надежды все еще являются достаточно обоснованными, потому что вскоре после окончательной победы ЭНОФ столкнулся с очень серьезными проблемами. После обретения независимости народные ожидания поднялись высоко, часто нереалистично высоко. Люди, для которых независимость означает мир, пищу, образование, работу и более высокий уровень жизни, рассчитывают на быстрое улучшение после войны. У них не хватает терпения для дальнейших отсрочек и жертв. Если их надежды не сбываются, то могут вновь возникнуть внутренние конфликты, а, к сожалению, для конфликта в Эритрее есть достаточно оснований.

Население Эритреи почти поровну разделено на мусульман и христиан. Во время войны было вполне логичным для них объединиться против общего врага, а лидеры ЭНОФ сделали все возможное, чтобы добиться этого. Но теперь, после войны, религиозные различия могут стать опасными, особенно в связи с экономическими трудностями. Конечно, ЭНОФ сейчас является доминирующей политической и организационной силой в Эритрее, но существуют также и другие организации, такие как две фундаменталистские мусульманские группы Национальный исламский фронт и Джихад Эритрея, получающие некоторую финансовую поддержку от арабских государств. В настоящее время они имеют не большое значение, но ситуация может измениться, если экономическое положение будет продолжать ухудшаться. Многонациональность населения Эритреи (девять больших самостоятельных этнических групп, причем, некоторые из них протянулись через границы с Суданом, Эфиопией и Джибути) также является причиной возможных конфликтов. Проблема репатриации по меньшей мере 400000 эритрейских беженцев, находящихся в настоящее время в Судане и большинство из которых возвращается с пустыми руками, может только обострить положение экономически, социально и политически.

Политическая ситуация в Эритрее также сложная и неясная. Во время последней стадии войны и переходного периода между освобождением и референдумом ЭНОФ фактически запретил все оппозиционные группы. Их лидерам пришлось искать убежища в соседних странах, главным образом в Эфиопии и в Судане, откуда они пытались оказывать влияние на общественное мнение в Эритрее. Наиболее важными группами являются: Эритрейский Освободительный Фронт – Революционный Совет (ЭОФ-РС), Эритрейский Освободительный Фронт — Центральное Командование (ЭОФ-ЦК) и Эритрейский Демократический Освободительный Фронт Эритреи (ЭДОФ). ЭОФ-ЦК и ЭДОФ действуют из района эфиопской провинции Тиграй и поддерживают хорошие и дружественные отношения с ОФНТ, кадры которого в настоящее время преобладают в правительстве Эфиопии. Совместно с ЭОФ — «борцами Абделла», которые действуют в Судане, они в сентябре 1992 года образовали Союз Эритрейского Национального Пакта. Все эти организации — стойкие приверженцы эритрейской независимости, но они обвиняют ЭНОФ в том, что они называют «монополизацией освобождения».

Тактика ЭНОФ по отношению к таким оппозиционным и автономным организациям в эритрейском освободительном движении заключается во включении их в ЭНОФ. Поэтому ЭНОФ приглашало их к сотрудничеству при условии объединения, но они не соглашались с диктатурой и контролем ЭНОФ. Хотя эта тактика в отношении других организаций достаточно эффективна, в данном случае она негативно повлияла на единство внутри самого ЭНОФ. Теперь наиболее сильная оппозиция существующему руководству существует не за пределами страны, а внутри этой организации. Руководство ЭНОФ полностью отдавало себе отчет в потенциальной опасности этого «огня под углями». Поэтому после провозглашения независимости правительство Эритреи, в котором доминирует ЭНОФ, объявило переходный период сроком в четыре года, в течение которого должна быть разработана конституция. Планировалось, что после этого ЭНОФ самораспустится, и в результате многопартийных парламентских выборов будет сформировано новое конституционное правительство. Это решение было ратифицировано в феврале 1994 года третьим съезде ЭНОФ в Накфе. Разные обстоятельства могут еще повлиять на это расписание, причем экономика скорее, чем политика может сыграть решающую роль.

Большинство социальных и даже политических проблем может быть решено только в случае оживления экономики. Это непременное условие выживания нового эритрейского государства. Ситуация в настоящее время опасна, потому что люди имеют высокие и часто нереалистичные ожидания лучшей жизни после завоевания независимости, и эти ожидания часто оказываются тщетными. Например, после окончания победоносной войны большинство тегадельти (бойцов) ожидали, что будут должным образом вознаграждены высокими административными постами и окладами. Вместо этого, им предложили работу на четырехлетний переходный период к конституционной республике на тех же условиях, что были и во время, когда они были солдатами, то есть без жалования, а при обеспечении лишь едой и жильем. Однако в мирное время солдаты не согласились терпеть это, а даже провели демонстрации протеста в Асмаре в 1992 году. Президенту Иссайасу Афверки пришлось встретиться с ними и пообещать пересмотреть сложившееся положение. Другая проблема, связанная с этими храбрыми и опытными солдатами состояла в том, что они оказались плохими администраторами, без достаточных умений и знаний. В настоящее время появились сообщения о конфликтах между выдвинутыми на высокие посты солдатами и теми квалифицированными специалистами, которые возвратились из Соединенных Штатов и Европы и оказались под их руководством.

Аналогичные проблемы также возникли во многих постсоветстких независимых государствах. Из-за трудностей, связанных с быстрым формированием новой элиты, правительство приглашает много профессионалов из-за границы, не обращая внимания на тот факт, что эта акция обижает лидеров борьбы за независимость. (Сходным образом прибыли из-за границы министры обороны Латвии и Эстонии, министр иностранных дел Армении и различные советники российского и украинского правительств).

Другим примером послевоенного социального напряжения являются столкновения, имевшие место среди молодежи в Асмаре: между молодыми солдатами, гражданской молодежью и теми молодыми людьми, которые, будучи воспитаны в Европе и США, возвратились в Эритрею. Некоторые наблюдатели объяснили это явление «различным культурным фоном, разделившим молодежь», но безработица представляется более правдоподобным объяснением этого соперничества. То же можно сказать о женском вопросе в эритрейских городах. Национальный союз эритрейских женщин (НСЭЖ) протестует против недостаточного представительства женщин в общественных учреждениях и на политических должностях и выражают недовольство тем, что женщин отталкивают назад к их традиционным ролям в домашней сфере. Однако здесь мы имеем дело с двумя видами жалоб: по поводу женского представительства, которое задевает главным образом женщин-лидеров из НСЭЖ, и по поводу работы для женщин, что влияет на большинство горожанок. Поэтому в последнем случае женщины страдают не столько от мужского шовинизма, сколько от безработицы — бедствия эритрейских городов.

Большинство из этих зол могут быть исправлено только экономически. Однако эритрейская экономика сейчас находится в ужасающем состоянии. Инфраструктура практически отсутствует. Введенная ЭНОФ «экономика без денег», которая преобладала во время войны в «освобожденных зонах», не соответствует теперешней ситуации. Необходимы огромные инвестиции для школ, больниц и административных учреждений, не говоря уже об острой проблеме репатриации полумиллиона беженцев. Однако у Эритреи нет инвестиционных ресурсов. Некоторые иностранные наблюдатели говорят, что «в этом отношении большая ответственность ложится на западные страны-доноры и международные организации, которые могли бы оказать народу Эритреи поддержку, необходимую для подъема его собственного духа единства для перестройки снизу».[48] Конечно, едва ли можно сомневаться в важности международной поддержки и западных инвестиций. И все же, «милосердие начинается дома», и Эритрее для своей «перестройки снизу» требуется не только дух единства, но также восстановление как внутренней инфраструктуры, так и внешней торговли и экономических связей. А что касается последнего условия, то Эфиопия могла бы стать важнейшим партнером.

Новое эритрейское правительство отложило введение собственной валюты, паспортов, таможенной службы и постов охраны границ. Как представляется, это задержка имеет своей целью сохранение экономических связей с Эфиопией, несмотря на тот факт, что поступая таким образом, Эритрея поступается частью своего суверенитета и позволяет рассматривать обретенную недавно независимость как условную. Наиболее важным моментом является то, что эти гибкие меры — результат добровольной политики, проводимой государством, которое только недавно завоевало право созидать свое будущее.

Часть 3

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Самоопределение через сецессию:

типичные стадии конфликта

Наблюдение за развитием конфликтов, описанных выше, а также других, связанных с попыткой достичь самоопределения через сецессию (например, в Квебеке, некоторых частях Испании, северных штатах Индии), позволяет выделить несколько типичных и почти неизбежных стадий.

I. Ощущение угрозы

Стремление к самоопределению возникает обычно, когда этническая группа подвергается опасности, к примеру, вследствие угрозы национальному положению этой группы в рамках многонационального государства. В тоталитарных государствах такая угроза может привести к массовой депортации, этнической чистке и, в итоге, к геноциду.

При менее репрессивных режимах таких крайних мер обычно избегают, но другие шаги правительства в этом направлении могут вызвать озабоченность. Среди них может быть: насильственная ассимиляция; наплыв чужой рабочей силы, драматически меняющий баланс национальностей в регионе; принятие закона, провозглашающего приоритет одного национального языка над другим (например, принудительное законодательное закрепление использования одного языка); ограничение преподавания в школах собственной истории и культуры, а также ограничение средств массовой информации, издаваемых на языке дискриминируемой группы.

При распределении занятости используемые иногда меры включают ограничения вертикальной мобильности общества, основанные на национальном подходе и квотировании некоторых профессий и образовательного уровня (обычно эти ограничения вводятся не законом, а секретными инструкциями). Например, последняя мера была применена к советским евреям и некоторым другим национальностям, депортированным со своих территорий при Сталине.

Угроза их благополучию особенно остро воспринимается теми группами, которые исторически, недавно или невольно стали национальными меньшинствами в составе других государств и отделены от их основного этнического анклава. Типичный пример — положение этнических русских в Эстонии и Латвии, или французов в Алжире после крушения французской империи.

II. Народное сопротивление

Следующая стадия национального конфликта вызывает стихийные народные движения сопротивления, создающие местных активистов, которые затем становятся национальными лидерами. Центральные правительства склонны объявлять этих лидеров заговорщиками и смутьянами, связанными с сочувствующей третьей страной. Армянские лидеры Нагорного Карабаха, например, были объявлены в официальных средствах массовой информации Азербайджана агентами армянской диаспоры в США. Лидеры Крымского освободительного движения с самого начала были объявлены украинскими политиками, без достаточных на то оснований, агентами Москвы.

III. Конфликт становится фактом общественного сознания

В то же время, конфликт обретает идеологическую базу через постановку национальных целей и осознание препятствий к их достижению. Обе заинтересованные стороны представляют доказательства их исторического права на этническую территорию. С этого момента борьба воспринимается другими странами как спор о территории. Таким образом, они неверно понимают стремление к самоопределению как простой территориальный спор. На самом деле речь идет о будущем этнического сообщества на этой территории, а не о ней самой.

О неправильном понимании ситуации свидетельствует и приклеивание к движению ярлыка заговорщиков с собственной программой. Подобную теорию заговоров применяло Советское правительство к активистам прибалтийских движений за независимость и к лидерам нагорно-карабахского движения; последние были объявлены членами мафии, пытавшимися отвлечь внимание общества от своей тайной деятельности.

Кроме теории заговоров центральные власти выдвигают теорию «экономического детерминизма» конфликта, игнорируя духовные требований национальных меньшинств. Внимание концентрируется на низком уровне жизни недовольных или на территориальных притязаниях. Иногда центральные власти выделяют субсидии региону с целью смягчения конфликта, но это не уменьшает недовольство группы.

Обе стороны формируют образ жадного, необразованного врага и прилагают его затем к конкретной национальности. Средства массовой информации усиливают эти стереотипы и широко их распространяют.

IV. На первый план выходит идея автономии

На следующем этапе стремящаяся к самоопределению группа пытается получить автономию или, уже имея ее, добиться большей. Лояльные центральным властям должностные лица заменяются на местах, иногда путем легитимных выборов новыми, часто харизматическими лидерами. Одновременно группа формирует новые политические партии открыто или подпольно. Сначала они имеют национально-демократическую ориентацию, как и либеральные, антиколониальные и т.п. движения, но потом они нередко становятся националистическими и начинают применять силу.

V. Поиск признания за рубежом

После создания государственных органов стремящаяся к самоопределению группа завязывает контакты с иностранными силами и пытается вступить в многосторонние переговоры, чтобы объяснить свои требования остальному миру. Иногда такие органы создаются сперва в изгнании (например, Меджлис крымских татар или Палестинская освободительная организация), но затем они пересаживаются на национальную почву. Укрепление положения группы и легализация ее методов борьбы тревожит центральное правительство.

VI. Война законов

Следующим этапом является усиление «войны законов» в законах и конституциях. Приоритет центральных или местных законов на территории со спорным статусом становится фундаментальным вопросом в конфликте. Иначе говоря, становится сложнее удерживать «непослушные» регионы под юрисдикцией центрального правительства.

В этой фазе стремящаяся к самоопределению группа старается минимизировать ее связи с центральным правительством: в частности, бойкотировать выборы в высшие органы государственной власти на своей территории и игнорировать любые поправки, принятые высшим законодательным органом и т.д. Примерами служат Абхазия, Приднепровская республика, Чечня и Нагорный Карабах; двое последних отозвали своих представителей из центрального законодательного органа и отказались участвовать в следующих выборах в этот орган.

В то же время группа борется за стабилизацию экономических, политических и оборонных контактов с третьими странами или с международными организациями. Группа также ищет (или уже имеет) «старшего брата» за рубежом, чья политика может колебаться от нейтралитета (хотя подобное бездействие иногда интерпретируется их этническими кузенами в местной группе как предательство) до секретной или даже открытой экономической и военной помощи.

VII. Центральное правительство использует принуждение

Не имея других способов воздействия на непослушные регионы, чувствуя давление со стороны собственных националистов и стремясь сохранить целостность государства, центральное правительство расформировывает органы местного самоуправления, лишая их автономии (а их лидеров иммунитета), или вводит прямое правление, в значительной мере опираясь на военную силу. Присутствие войск центрального правительства в регионе вызывает (на митингах) поддержку среди все еще лояльных ему политических сил и этнических групп в этом регионе, включая представителей других крупных этнических групп. Так, много русских в Латвии и Литве поддерживали вторжение Советских войск в их столицы в январе 1991г., а грузины в Южной Осетии и Абхазии — попытки Тбилиси военным путем восстановить власть грузинского правительства в этих регионах.

Лишение автономии и государственности произошли в Абхазии, Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Приднепровской республике, югославском крае Косово, в Эритрее и, в определенной степени, в Чечне осенью 1991г., когда Москва пыталась ввести чрезвычайное положение, а также в других регионах мира. Но, как правило, такие меры не приносят эффекта.

VIII. Радикализация сторон

Боясь преследования, ареста или убийства, лидеры движения вынуждены скрываться за рубежом, уходить в подполье или отступать в части региона, неподконтрольные центральному правительству (как Владислав Ардзинба, который прятался в Гудауте, отдаленном районе Абхазии, не находящимся под прямым контролем грузинского правительства). Период легальной борьбы искусственно прерывается, и местные лидеры временно теряют контроль над ситуацией. Стихийные движения сопротивления готовятся применить силу, местные национальные партии радикализируются, и националистические движения в стране «старшего брата» набирают силу. Лидерам националистических движений все труднее и труднее оставаться нейтральными под давлением внутренних националистов. Например, такие националистические партии, как партия Жириновского, требуют от российского правительства и президента защитить этнических русских в недавно ставших независимыми государствах.

IX. Экономическая блокада

Экономическая блокада организуется центральным правительством, сначала отрезая от источников энергии, а иногда и от воды и пищи. Центральное правительство препятствует также прибытию гуманитарной помощи из-за рубежа. Более того, объявляется полное эмбарго на поставку оружия в регион (как, например, в Армению, Южную Осетию, Нагорный Карабах и в некоторые районы Югославии).

X. Стороны берутся за оружие

Некоторые экстремистские лидеры осажденного мятежного региона призывают членов этой этнической группы принять использование силы, апеллируя к перенесенным мирным населением трудностям как результату санкций. Националистически партии с обеих сторон настаивают на прекращении военных действий, спровоцированных противником. Политика местных властей склоняется к необходимости силового ответа на экономическое и военное давление.

XI. Первые жертвы

В регионе регистрируются один или несколько стихийных или провоцирующих террористических актов. С обеих сторон при таинственных обстоятельствах появляются жертвы. Вина организаторов таких инцидентов обычно никогда не бывает доказана. (Этому есть множество примеров: Ашкеран и Сумгаит в Азербайджане, пригородные районы Северной Осетии, населенные ингушами, город Бендеры в Приднепровской республике и т.д.).

XII. Война объявлена

Открыто звучат призывы к войне. Ситуация выходит из-под контроля и переходит в полномасштабный вооруженный конфликт.

Те, кто еще не начали переговоров, теперь не имеют возможности сделать это в ближайшее время. Возможно, но не обязательно, будущие переговоры могут быть проведены не лидерами самоопределяющейся группы (они могут к тому времени состариться, или умереть), а политическими лидерами нового поколения, быть может, «детьми войны».

Для того чтобы ограничить масштаб конфликта и достичь мирного его разрешения, необходимо вмешательство международного сообщества. Его институты не всегда оказываются способными эффективно решать подобные проблемы. Кровавая война в бывшей Югославии служит лучшей иллюстрацией бессилия международных организаций. Вдобавок, ответственные за принятие решений лица связаны в выражении своей политической воли принципом невмешательства во внутренне дела суверенных государств. Как отмечалось ранее, право на самоопределение, признаваемое ключевыми международными соглашениями, еще не стало стабильной правовой нормой, и в этих сложных вопросах не существует общепризнанных ориентиров.

Возможные критерии самоопределения

Вся проблема самоопределения окружена неопределенностью и путаницей, что и не удивительно. Документы ООН и других международных организаций, имеющих отношение к праву наций на самоопределение, не объединены в какую-либо единую и в целом понятную систему нормативных актов, которые бы описывали процедуру, критерии и условия определения, насколько оправданным будет каждое отдельное требование о самоопределении. Нет и ясных критериев определения оснований для внешнего вмешательства в поддержку кажущегося справедливым требования (как, например, это было в Эритрее в 1993 году).

Похоже, что идеи Вудро Вильсона нуждаются в развитии, конкретизации, а затем в формулировке в виде всем понятных норм международного права. Тем временем, наряду с такими редкими исключениями, как проведенные ранее в этом веке плебисциты в Саарской области Германии или в Бургенланде в Австро-Венгрии, а также недавний раздел Чехословакии и воссоединение обеих частей Германии, мы в основном сталкиваемся с насилием. Результаты насилия постепенно воспринимаются как новые политические реалии, как в случае раздела Кипра или изменения фактического контроля над Абхазией или Нагорным Карабахом.

Дальнейшее обсуждение условий самоопределения, по крайней мере, на уровне поиска общей позиции ответственными за принятие решений лицами, возможно, окажется не напрасным. Если бы была выработана и принята основа для признания движения за самоопределение «морально законным», это могло бы послужить общим основанием для создания будущего международного права. Не претендуя на представление полного перечня возможных критериев установления законности требований о самоопределении, позвольте попытаться определить некоторые из них, не забывая, что произвольно выбранные один или два критерия не будут отвечать требованиям законности, а лишь все критерии в совокупности, что встречается редко в отдельных странах мира.

Применение такого набора общепризнанных требований поможет избежать как хаоса неорганизованного передела границ в местах конфликта, так и попыток решить вопрос самоопределения путем насилия. Наличие международных стандартов в области разрешения «конфликтов самоопределения» даст народам надежду на решение их проблем с причинением минимального вреда суверенитету их соседей.

Критерий 1: Невыносимость существования.

Чтобы определить законность требования о самоопределении, нужно учесть сперва «невыносимость существования» для народа под правлением государства, распространяющего свой суверенитет на территорию, на которой он проживает. Конечно, невыносимость можно толковать произвольно. Среди главных жалоб и упреков к Британской короне в Декларации независимости США мы видим: суд без присяжных, произвол управления и судопроизводства, подстрекательство американских индейцев к нападениям и развязывание империей войны с колонистами. По контрасту, армяне в Нагорном Карабахе были доведены до предела их физического выживания экономической блокадой, депортацией и убийствами — и все это с самого начала конфликта. Несомненно, что тот же критерий, который использовал Континентальный конгресс в 1776 году, чтобы оправдать движение за самоопределение перед миром, может быть приложен к армянам Нагорного Карабаха. Как бы то ни было, даже субъективное чувство невыносимости продолжительного чужого правления, независимо от его объективной основы, должно быть принято в расчет, когда оно выражается в решениях представительного органа или на референдуме народом, считающим себя притесняемым. Большинство документов, относящихся к периоду деколонизации, написаны в духе защиты именно этого чувства. Конечно, развал СССР в какой-то степени можно сравнить с процессами деколонизации в других странах мира.

Критерий 2: Историческое право.

Нужно также принять во внимание так называемое «историческое право на территорию» — право, в наименьшей степени поддающееся определению среди всех рассматриваемых критериев. Во-первых, для того чтобы установить самых древних жителей данного региона, часто необходимо экспертное мнение специалистов, которое само по себе может быть сомнительным. Во-вторых, пересмотр границ территории, на которую население правомерно заявляет требование, часто является проблематичным. Иногда требование предъявляется к автономному региону с административными границами, которые партии зачастую считают несправедливыми. В другой раз это могут быть притязания на территорию, где вытесненная этническая группа жила когда-то в прошлом. В-третьих, самые древние жители региона, аборигены — как коренные американцы — может оказаться меньшинством, причем весьма незначительным, в современном населении, но предоставление непропорционального права управления меньшинству несовместимо с принципами демократии.

Сейчас, несмотря на его уязвимость, принцип исторического права не может окончательно игнорироваться при принятии решений. Специфический случай, когда национальный суверенитет был восстановлен на той же исторической территории после почти 2000-летнего отсутствия ощутимого представительства этого народа, — создание ООН в 1948 году государства Израиль в Палестине. Однако, это случилось только после уничтожения европейских евреев. Арабское меньшинство вынуждено было бороться более 45 лет, прежде чем такое ж «историческое право» Палестинского государства было признано большей частью международного сообщества.

Присутствие больших этнических групп русских в Латвии и Эстонии, составляющих более трети населения, — злободневная проблема для этих балтийских стран. Хотя большинство русских живет там в течение двух или трех поколений (а некоторые еще дольше), они не считаются частью коренного населения, имеющего исторические права, и, соответственно, им трудно получить гражданство.

Коллективное национальное сознание народа часто переоценивает данный принцип, и принятие этого во внимание может помочь оправдать конечное решение, считающееся справедливым. К тому же современных народов живет на тех же (или соседних) территориях, где когда-то давно зародилась их нация, и географическая и естественная среда до сих пор являются важным элементом их национальной психологии и культуры. Это особенно вено по отношению к старому свету Евразии, и в особенности России.

Критерий 3: Этнический состав населения.

В принципе, существование многонациональных демократических государств возможно. В поисках конкретного примера, однако, наблюдатели обычно сосредотачивают свое внимание на США, но затрудняются назвать другие бесспорные случаи. Тем не менее, национальные и расовые проблемы также составляют один из потенциальных источников внутренней нестабильности США. Концепция «плавильного котла» не полностью отвечает американским политическим реалиям: этнические различия между разными группами иммигрантов (и их потомков) все еще играют важную политическую роль, как и различия между иммигрантами в целом и коренными американцами.

Среди древних народов Европы, Азии и Африки еще существуют значительное число предрассудков «кровной принадлежности», несмотря на мировое смешение культур, вызванное новыми технологиями и урбанизацией.

В Европе, в большей степени чем в других частях света, принцип национализма, «требующий, чтобы политические и этнические границы были конгруэнтными и чтобы те, кто правит, и те, кем правят, в данной политической группе принадлежали к одном этносу», был установлен и воплощен в политической практике. Государства, относительно этнически боле однородные, как Голландия, Австрия и Венгрия, считаются потенциально более стабильными.

Самоопределение этнически однородного сообщества может также считаться лучшей предпосылкой для формирования нового, более стабильного государственного образования, чем самоопределение многонационального сообщества.

Очевидно, что важность этнического состава населения повлияла на планы Оуэна-Штольтенберга и Вэнса-Оуэна по разрешению кризиса в Боснии и Герцеговине, как и на планы их последователей, которые несколько лет назад уже предложили создать на этих территориях этнически однородные государства (сначала около десяти, а после Дэйтонских соглашений — два или три).

Учитывая этническую структуру населения, тем не менее, нужно помнить, что этот принцип может противоречить предыдущему принципу исторического права, поскольку современный этнический состав населения во многих странах не совпадает с этническим составом населения, проживавшего в пределах тех же границ сто, двести, триста или пятьсот лет назад. Если говорить только о бывшем СССР, не упоминая США, такая ситуация сохраняется не только в прибалтийских республиках, но и в Нахичеванской республике, республике Крым, Абхазии, Южной Осетии и др. Действительно, при неблагоприятных политически условиях большинство моет стать этническим меньшинством, и наоборот.

Критерий 4: Народное волеизъявление.

Предыдущие критерии предлагали взвесить этнический состав самоопределяющегося сообщества, чтобы обеспечить наиболее подходящее будущее для новых форм государственных образований. Определенный приоритет принадлежит, однако, принципу демократического выражения воли всего населения, как живущего в пределах данных административных границ, так и тех, кто считает себя принадлежащими к сообществу, которое желает определить свое будущее по-новому, независимо от этнической принадлежности участвующих в этом процессе.

Такая воля наиболее ясно может быть выражена на всеобщем референдуме с четко поставленными вопросами, касающимися будущего статуса народа, или, если референдум нельзя провести, через демократически избранных представителей народа. (Так поступили отцы-основатели Соединенных Штатов, когда принимали Декларацию независимости.)

Желательно получить подтверждение устойчивости выраженной воли через определенный период времени, чтобы убедиться, что это была не мимолетная реакция на какое-либо событие, обида или выгодное предложение третьей стороны. По этой причине процедура голосования, по крайней мере в местных законодательных органах, должна быть повторена не позже, чем через три-шесть месяцев после того, как было принято первое решение. К тому же, голосование по таким решающим вопросам не может зависеть от простого большинства, особенно в этнически смешанных сообществах. Необходимо, чтобы не менее чем две трети от общего числа избранных депутатов каждой национальности согласились с будущим статусом их страны, и чтобы не менее чем две трети избранных представителей впоследствии ратифицировали это решение. Это строгое условие потребует большего чувства ответственности от народа и его представителей, стремящихся изменить географию региона и мировую историю.

Критерий 5: Ответственность за последствия.

При описанных выше условиях у самоопределяющегося народа и его политической элиты будет больше времени, чтобы подготовиться к принятию на себя бремени политической и экономической ответственности. Летом 1994 года те самые лидеры палестинцев, которые добились суверенитета, просили правительство Израиля временно отложить вывод войск из сектора Газа и Иерихона, так как их собственные силы правопорядка, палестинская полиция не были готовы принять ответственность за наведение порядка в этих зонах. Через несколько лет после получения независимости Украина так же обратилась к России с просьбой поставлять нефть по старым ценам, гораздо ниже мировых, так как она не была готова начать процесс экономических реформ.

Проблемы, которые могут возникнуть в связи с провалом попыток сгладить межэтнические различия, прежде чем предоставлять независимость, можно проиллюстрировать на примере Великобритании, покинувшей колонии под давлением лидеров местных национально-освободительных движений. Она ушла из Палестины, находившейся под ее мандатом, а также из зоны индийско-пакистанского конфликта (например, Кашмира) до разрешения возникших в этих областях межнациональных конфликтов. Правительственные учреждения Британской империи не хватило времени для создания стабильной государственности в этих странах, но они все же оставили важное наследство — систему государственной службы.

То же можно сказать и о поспешном и неорганизованном уходе Советской империи из Закавказья и «горячих точек» в Центральной Азии. Вскоре после этого, в ответ на просьбы глав некоторых из этих стран (а именно, Армении, Грузии, Молдовы и Таджикистана) Российская Федерация, в качестве законного правопреемника СССР, вынуждена была ввести миротворческие силы или помогать охранять внешние границы этих независимых государств. Это было расценено отдельными наблюдателями, как знак российских намерений восстановить империю — шаг, который не принес бы ни экономических, ни политических выгод.

Способность создать жизнеспособную экономику и контролировать новую территорию и ее границы должна быть заранее оценена добивающимся суверенитета народом. Иначе, несмотря на прочную независимость государства, появится лишь новый источник напряжения. Объективные стандарты для оценки готовности принять ответственность еще, однако, не выработаны. Иностранные эксперты не всегда могут оценить, насколько готов стремящийся получить независимость народ к экономическим и политическим переменам. Посол США Джин Киркпатрик сказал автору в интервью, что этот критерий — ответственность за последствия самоопределения — не должен рассматриваться как препятствие к выражению воли нации, потому что «иногда люди могут совершить чудо, которого никто не мог предвидеть». Можно добавить, что это особенно верно по отношению к людям, осуществившим мечту самостоятельно определить свою судьбу.

Интервью с политиками

Автор провела приведенные ниже интервью с политиками из разных стран и придерживающихся разных идеологических взглядов в 1994 году. Большинство интервью были записаны автором на магнитофонную пленку в ходе личных беседах, несколько респондентов отправили письменные ответы по почте. [1]

Интервью построены вокруг трех главных тем (вопросы приведены ниже):

роль международных организаций в решении современных этнических проблем;

условия, при которых принцип невмешательства во внутренние дела суверенных государств может быть нарушен для предотвращения разрастания конфликта;

приемлемые критерии для самоопределения народов.

Далее названы выдающиеся политики, принимавшие участие в разрешении прошлых и текущих конфликтов, которые любезно согласились дать интервью.

Сэр Николас Бетелл, член палаты лордов британского парламента (консерватор), был членом Европарламента.

Баронесса Тесса Блэкстоун, член палаты лордов британского парламента (лейборист) и директор Фонда Дитчли. С 1988 по 1992 годы была представителем палаты лордов по иностранным делам.

Сэр Родерик Брэйтуэйт, глава Британско-российского Центра. Предыдущие должности: советник премьер-министра по внешней политике (1992-1993), глава Объединенного комитета по безопасности и вооруженным силам при Британском кабинете министров (1992-1993), посол Великобритании в СССР (1984-1992).

Михаил Горбачев, президент Фонда Горбачева и президент Международного Зеленого Креста. Ранее был Генеральным Секретарем КПСС (1985-1991) и президентом СССР (1990-1991).

Барон Денис Хили, член палаты лордов британского парламента (лейборист). Предыдущие должности: представитель оппозиции по иностранным делам и делам Содружества (1980-1987), член национального исполнительного комитета Лейбористской партии (1970-1975), министр обороны (1964-1970).

Джек Мэтлок, преподаватель Школы общественных и международных отношений Колумбийского университета. До 1991 года дважды был послом США в СССР.

Дэвид Маккарди, американский сенатор (республиканец).

Кэрол Мосли-Браун – американский сенатор (демократ).

Сэм Нанн, бывший американский сенатор (демократ). Возглавлял сенатский комитет по вооруженным силам.

Генерал-лейтенант американской армии в отставке Уильям Одом. В настоящее время возглавляет исследования по национальной безопасности в Хадсонском институте в Вашингтоне и преподает как адъюнкт-профессор в Йельском университете. Предыдущие должности: директор Агентства Национальной Безопасности (1985-1988), военный помощник Збигнева Бжезинского, советника президента США Джимми Картера по национальной безопасности (1977-1981).

Доктор Януш Онышкевич, член польского парламента. Предыдущие должности — министр национальной обороны (1992-1993), национальный представитель Солидарности (1981-1989), одним из основателей которой он был.

Баронесса Маргарет Тэтчер, член палаты лордов британского парламента (консерватор). С 1979 по 1990 годы была премьер-министр Великобритании.

Карстен Фойгт, член германского Бундестага (социал-демократ), вице-президент НАТО, представитель социал-демократической партии в Бундестаге по внешней политике.

Джордж Уолден — член палаты общин британского парламента (консерватор). С 1982 по 1983 годы возглавлял службу планирования в Министерстве иностранных дел и по делам содружества.

— Удовлетворены ли Вы уровнем международного сотрудничества после окончания холодной войны? Что Вы думаете о роли таких организаций как ООН, СБСЕ, ЕС, НАТО и др.?[2]

Хотя некоторые респонденты полагают, что к определенным международным вопросам политики подходят действительно с позиций сотрудничества, и что ряд институтов функционирует надлежащим образом на международной арене, ни один из респондентов не доволен функционированием системы международных отношений в целом. Несколько респондентов одобряют определенные аспекты существующей системы, но большинство настроено по отношению к ней крайне критически. Их критицизм широко варьирует, начиная с требования полной поддержки национального суверенитета и неявного суждения, что международные организации уже слишком близко приблизились к положению, когда они могут пренебрегать этим суверенитетом, и до утверждения, что международные организации будут успешно действовать, лишь в случае их усиления, и имплицитного суждения, что государствам предстоит еще в большей степени отказаться от своего суверенитета.

Карстен Фойгт, похоже, больше других верит в международные институты, но даже он считает, что успех этих организаций зависит от принятия США принципа многосторонности, условия, которое, как он сам признает, не является данностью. Сэм Нанн дает довольно благоприятную оценку международного сотрудничества, и он приводит доводы в пользу более интернационального подхода в решении проблем. Тем не менее, он предлагает, чтобы страны не «удерживались в заложниках» у организаций, в которых они состоят. Он даже верит, что США и России следует продолжить работу на двусторонней основе одновременно с их участием в многосторонней деятельности международных организаций. Даже те, кто в большей или меньшей степени верит в международную систему, еще не настолько ей доверяют, чтобы поддерживать возможность отказа государств от реального суверенитета.

Николас Бетелл не верит, что различные организации, кроме ООН, принимают решения на действительно интернациональной основе. Он делает необычное предложение, что, возможно, необходимо передать больше полномочий по принятию решений местным властям, так как разрастающиеся международные организации могут быть слишком громоздкими для решения бесчисленных местных конфликтов.

Уильям Одом скептически относится к готовности стран поступиться суверенитетом в пользу крупных организаций и предлагает, чтобы только совпадение интересов разных стран создавало необходимые предпосылки [передачи части суверенитета], тогда как Маргарет Тэтчер сомневается в мудрости отказа от суверенитета. Она считает, что только при укреплении краеугольного камня международной системы, нации-государства, наступит стабильность, необходимая для настоящего международного сотрудничества и для руководства, которое будет способно остановить диктаторов и империалистов. Чем больше наций-государств обращаются к демократии, тем лучше они будут обеспечивать эти функции.

Все остальные интервьюируемые, наоборот, полагают, что необходимо усилить международные организации, чтобы облегчить сотрудничество и мирное разрешение конфликтов. Тесса Блэкстоун указывает, что неспособность международных организаций выполнить свои решения только уменьшает доверие к ним. Джордж Уолден считает, что новый мир, возникший после окончания холодной войны, ставит нас перед новыми вызовами, требующими новой, усилившейся международной системы. В отличие от Маргарет Тэтчер, он не верит, что отдельные страны могут взять на себя ответственность за поддержание порядка в мире. Дэйв Маккарди думает, что различные организации выполняют частично однотипные функции, что весьма неэффективно, но он оставляет открытым вопрос о том, кто примет руководство на международной арене, которое в прошлом осуществляли разные страны, например США. Он также напоминает нам, что, кроме политической поддержки, международным организациям нужна и финансовая помощь. Януш Онышкевич подчеркивает тот факт, что большинство конфликтов в настоящее время и в будущем являются и будут являться небольшими локальными конфликтами, и что существующая система, созданная в биполярной среде при холодной войне, не адекватна для разрешения подобных ситуаций.

Последние три респондента углубляют дискуссию и поднимают вопрос о возможности создания новой международной системы, основанной либо на новых организациях, либо на новых подходах к международным делам. Джек Мэтлок выражает неудовлетворенность существующими структурами и ставит вопрос о том, можно ли их реформировать или следует создать новые организации. Оставляя в стороне специфические институты, Кэрол Мосли-Браун предлагает нам начать думать о проблемах в глобальном, а не локальном масштабе, полагая, что нам нужно переосмыслить нашу концепцию национальных и международных интересов. И, наконец, Михаил Горбачев верит, что существующие организации, такие как ООН и НАТО, могут быть реформированы для участия в новом мировом порядке, но он уверен также, что нужны новые международные правовые нормы и новые формы сотрудничества, которые установят рабочие отношения между международными организациями и местными властями. Он предлагает создать Европейский совет безопасности, который взял бы на себя эту роль, по крайней мере, в Европе.

Далее следуют сами ответы респондентов на поставленный вопрос:

Карстен Фойгт: С точки зрения Германии, у нас так много соседей, что если бы мы не проводили нашу политику через сеть многосторонних организаций, мы бы всегда вызывали беспокойство этих соседей. Так что двусторонние отношения не подходят для немецкой политики ни в рамках европейского контекста, ни в том, что касается международной политики в ООН, в финансовой сфере или в сфере безопасности.

Поэтому такие международные организации как ООН, европейские институты как Европейский Союз, а также НАТО и СБСЕ крайне важны, по крайней мере, с немецкой точки зрения.

У американцев есть возможность действовать в двустороннем, одностороннем или многостороннем порядке. Надеюсь, что они движутся в направлении многосторонних отношений… У немцев… нет такого выбора, и не в их интересах было бы действовать односторонне.

Сэм Нанн: Я думаю, что НАТО сохраняет свою значимость, так как это организация, проработавшая около сорока или сорока пяти лет, и я считаю чрезвычайно важным, расширение НАТО, по крайней мере, для проведения консультаций с бывшим Варшавским договором – то, что называется САС-С {Североатлантический Совет по сотрудничеству}. В прошлом месяце я заседал в Брюсселе в Бельгии, и впервые я заседал вместе с восточными [и западными] европейцами, которые разговаривали друг с другом; это было чрезвычайно важно, и я думаю, что в этом направлении надо следовать.

Я верю, что всеобъемлющее Партнерство во имя мира, хотя оно еще расплывчато и должно обрасти деталями, — это шаг в верном направлении, поэтому я считаю, что сейчас, когда Россия определяет свою внешнюю политику, а также политику по отношению к «ближнему зарубежью»,… для Запада было бы ошибкой проводить линию, по существу, преждевременного признания будущей российской угрозы Восточной Европе. Если эта угроза материализуется, тогда, я полагаю, нам действительно необходимо будет увеличить темп и охват, но моей самой большой надеждой была бы надежда, что мы не повторим последние сорок пять лет истории, что мы покончим с прежним НАТО, которое постепенно изменит сам свой курс, так как у нас не будет российской угрозы, которая противостояла бы НАТО. При таких обстоятельствах мы могли бы быть партнерами, как в двустороннем порядке — США и Россия, так и в многостороннем порядке в рамках широкой организации, образованной по типу СБСЕ.

Так что я бы сказал, что НАТО, СБСЕ, ООН, конечно, важны, хотя существует некоторое разочарование в нашей стране из-за событий в Сомали… Но я не верю, что сейчас есть какая-нибудь замена прочным двусторонним отношениям между Соединенными Штатами и Россией. Я не думаю, что мы должны находиться в заложниках у наших взаимоотношений с многонациональными организациями. Я считаю, что нам следует работать через многонациональные организации, когда мы уверены, что это в наших интересах, но нам следует быть готовыми работать с Россией и в двустороннем порядке. Несмотря на имеющиеся сейчас в России проблемы, по-моему, через десять-пятнадцать лет Россия опять проявится как великая держава, и когда это произойдет, я не думаю, что мы должны будем повторить историю, и нам не следует повторять холодную войну …

Я думаю, что Европейское Сообщество является, в первую очередь, экономическим характер, а когда они выступают по вопросам внешней политики, у них нет реальной власти подкрепить свои слова военными силами или командной структурой — это приходится осуществлять через НАТО. ЕС имеет огромную важность и, думаю, что его важность увеличится. Так называемый ЗЕС [Западноевропейский союз] повысит свое значение, и я думаю, что это хорошо. Думаю, что наличие у европейцев собственной защиты является положительным, но я не думаю, что в настоящее время существует полный ответ на все вызовы, которые существуют, особенно такие вызовы как… бывшая Югославия и другие этнические вызовы…

Я считаю, что [Совет безопасности ООН] следует расширить, чтобы отражать реальность, существующую в мире. Думаю, что в течение пяти-десяти лет Германия и Япония станут членами Совета безопасности, но я полагаю, что обе эти страны должны определить свои приоритеты и цели своей внешней политики, так как вместе с членством в Совете безопасности возрастает и ответственность. Я думаю, что японцам предстоит подойти к этому гораздо ответственнее, выйдя в будущем за рамки своих чисто экономических интересов; и я сказал бы, что Германии придется по-иному определять свою политику как независимому, полностью объединившемуся государству …

Галина Старовойтова: Допускаете ли Вы возможность [исключения] таких стран, как Великобритания и Франция, из постоянного членства в Совете безопасности из-за уменьшения их экономической и политической роли?

Сэм Нанн: Я не думаю, что это было бы целесообразно. Французы и англичане играли настолько важную ведущую роль в течение многих лет, что, даже хотя их относительная экономическая власть не пропорциональна их политическому влиянию сегодня, зрелость и рассудительность и мудрость, присущая им на протяжении многих лет, несмотря на то, что США могут с ними не соглашаться, очень ценны …

Я думаю, что нам придется подходить с международных позиций ко многим экологических проблем. Я считаю, что решение их в рамках отдельных стран недостаточно. Я полагаю, что мировое сообщество движется в этом направлении. У нас есть различные соглашения, касающиеся чистоты воздуха, у нас есть различные соглашения, относящиеся к мировым водам и океанам, так что, я думаю, мы должны подходить ко многим нашим экологическим проблемам на многонациональной основе, обычно через ООН, но возможно и на региональных форумах.

Галина Старовойтова: Вы думаете, в современных обстоятельствах Соединенные Штаты имеют особую ответственность, будучи единственной сверхдержавой в мире?

Сэм Нанн: Я думаю, что у нас действительно есть определенная особая ответственность, которую мы должны выполнять. Должен сказать, что те, кто многие годы подозревал Соединенные Штаты в желании быть единственной сверхдержавой и доминировать в мире, не понимали американцев. Американцы хотят заниматься своими внутренними проблемами. Они нигде в мире не ищут империй. Они хотели бы вернуть больше наших военных домой. Они хотели бы, чтобы меньше денег тратилось на внешнюю политику, на помощь иностранным государствам, на военное вмешательство — даже в целях сохранения мира. И тем не менее, в Америке существует понимание того, что у нас такое положение, что у нас есть связанные с этим определенные обязательства, и что мы должны оставаться частью мирового сообщества. Поэтому нам надо разобраться с нашими собственными делами. Поскольку Россия определяет новые направления своей политики, Соединенным Штатам предстоит определить свои, и мы, конечно, не собираемся становиться ни полицейским, ни судьей для остального мира.

Галина Старовойтова: Понятно, но иногда позиция простых людей в России, также как и в Соединенных Штатах, не совпадает со стратегическим видением политиков.

Сэм Нанн: Совершенно верно, и я думаю, что одной из проблем сейчас в России для ваших руководителей будет понять, что вам не только придется выбрать разумный курс, но и объяснить и оправдать его. Я думаю, что мы сталкиваемся с такими же проблемами в Соединенных Штатах относительно внешней политики. У нас сейчас есть сложности с проведением последовательной внешней политики, потому что в течение многих лет у нас был противник, и люди могли понимать определенные действия в контексте глобального вызова со стороны Советского Союза. Но этого контекста больше не существует, и это повышает ответственность руководителей в органах исполнительной власти и в Конгрессе в обосновании и разъяснении американской внешней политики. Это означает, что нам придется обдумывать ее более тщательно, чем мы делали это в прошлом. Мы не собираемся просто реагировать автоматически.

Я не верю также, несмотря на нашу огромную приверженность правам человека, демократии и рыночным реформам, в то, что наша внешняя политика может соответствовать всему этому. Это действительно ведущие принципы, но каждый регион мира уникален. В некоторых местах мы даже проявляем неуважение к выборам. К примеру, мировое сообщество не очень протестовало, когда Алжир принял решение пренебречь результатами выборов. Таким образом, было бы чересчур упрощенным поместить под один зонтик чрезвычайно сложные проблемы.

Николас Бетелл: Единственной реальной попыткой создать мультинационализм (multinationalism) на сегодня является Европейский Союз, состоящий из 12 членов, потому что у него есть серьезные институты. Он имеет не только административную службу, но он имеет и парламент, — парламент, избранный путем прямых выборов, — и суд, и собственный бюджет. Это, если хотите, зародыш многонационального правительства. Но я не думаю, что все это продвинется дальше эмбриональной стадии. Это не превратится в действительно многонациональное государство. Это всего лишь институт, который будет регулировать лишь определенные аспекты общественной жизни, такие как окружающая среда, до некоторой степени внешняя политика, безопасность, торговля, а также вопросы, которые нельзя решить на уровне одного государства. Но что касается других организаций, о которых Вы упоминали, их функции, по-моему, еще больше ограничены. НАТО — чисто военный союз. СБСЕ теоретически имеет много функций, но это весьма расплывчатый союз. У него нет серьезных органов. Нет органа, который бы обеспечивал выполнение решений. Это просто объединение правительств, принимающее решения консенсусом.

В Европейском Союзе мы очень часто принимаем решения большинством голосов. Так что, я считаю, мы еще далеки от настоящего мультинационализма. Хотя, конечно, некоторые страны являются многонациональными, как, например, Соединенные Штаты Америки и Россия. Возможно, это вопрос движения в другом направлении, в предоставлении больших полномочий институтам на уровне ниже национального, на местном уровне или на уровне общин. Предоставить полномочия, скажем, мусульманской общине в Британии, если она является общиной.

Существуют регионы, где есть серьезное разделение, где есть две большие общины, которые не могут жить вместе, как это происходит на Кипре, в Северной Ирландии, в Азербайджане, в Армении, с арабами в Израиле; нам следует подождать и посмотреть, что произойдет между черными и белыми в Южной Африке. То есть, возможно, мы увидим в этих странах передачу власти от центра федеральным или местным органам.

Очень хорошо, что у ООН сейчас есть определенный вес. Поскольку Россия и Америка готовы сотрудничать с ООН, ООН может стать серьезной силой. В прошлом она была парализована. В прошлом ООН не могла предпринимать эффективных действий, так как Россия или Америка возражали бы против этого. В международном сотрудничестве произошли значительные улучшения. И даже Китай, имеющий право вето в Совете Безопасности ООН, позволяет этому международному сотрудничеству продолжаться, не используя это право. И это, в определенном смысле весьма удивительно, учитывая, что Китай недолюбливают и Россия, и Америка, и все его соседи. Но в Совете Безопасности он ведет себя очень ответственно.

Уильям Одом: Естественно, было бы желательно большее международное сотрудничество, но это зависит от степени совпадения интересов сотрудничающих государств. Я вижу степень сотрудничества, прежде всего, как отражение степени совпадения интересов.

Совет Безопасности ООН был создан, чтобы отражать не принцип «одна нация, один голос», а, скорее, распределение влияния в мире. Предполагалось, что Совет Безопасности ООН сможет действовать, только при консенсусе великих держав. В случае чьих-либо действий против интересов любой из великих держав, могла бы разразиться война против сил, оппозиционных действиям Совета Безопасности. Совет Безопасности действовал подобным образом дважды, применив военную силу: в Корее, когда СССР самоустранился, покинув консенсус в Совете Безопасности, и в Персидском заливе против Ирака, когда было достигнуто согласие между всеми постоянными члены.

Сейчас стало возможным большее число акций Совета Безопасности, так как Россия стала чаще присоединяться к консенсусу. Однако, в некоторых случаях остаются проблематичными действия Китая, как, например, в случае с ядерной программой Северной Кореи, по отношению к которой Китай не проявляет большого энтузиазма в применении экономических санкций. Главной проблемой Совета Безопасности является членство в нем. Распределение сил в мире изменилось с 1946 года, но это не привело к изменению состава постоянных членов Совета Безопасности. Со временем к этой проблеме необходимо будет обратиться, иначе Совет Безопасности станет менее эффективным. Новые державы, такие как Япония, Германия, возможно, также некоторые другие, могут в конце концов решить действовать против постоянных членов Совета Безопасности в некоторых ситуациях, что может создать серьезный кризис или заставить постоянных членов перестать обращаться к ООН за одобрением своих действий.

В настоящее время СБСЕ мало эффективно, потому что он больше похож на Генеральную Ассамблею ООН и не отражает распределение влияния среди его членов. Это оставляет ему возможность только выражать какое-нибудь моральное и политическое мнение, но он не может провести его в жизнь. СБСЕ, даже в этой роли, полезно, но вряд ли станет эффективной организацией по обеспечению безопасности в ближайшем будущем. Это потребовало бы непрерывного политического консенсуса всех его членов, и если бы такой консенсус существовал, Европе не нужно было бы решать фактически никаких проблем безопасности.

Как экономическая организация, Европейский Союз будет продолжать преуспевать, но его стремление добиться общей оборонной и внешней политики для Европы в ближайшем будущем неосуществимо. Эта действительность была ярко продемонстрирована во время боснийского кризиса. Более того, тенденция Европейского Союза вводить торговые ограничения против аутсайдеров порождает трудности экономического перехода к рыночной экономике в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе.

Маргарет Тэтчер: я хотела бы выдвинуть в качестве первого тезиса следующее: каждая международная организация состоит из наций-государств, и мы надеемся, что в этих нациях-государствах все больше правительств будут выбраны полностью демократическим путем. Итак, есть ООН, в состав которой входят более 150 государств, НАТО, имеющее 18 или 19 членов и т.д. Основополагающей единицей является нация-государство, и, очевидно, существует надежда, что эта нация-государство имеет демократию и все в большей степени свободу, подчиненную закону, здоровые, не коррумпированные органы управления, то есть внутри страны здоровая ситуация.

Как же лучше наладить сотрудничество? Самым важным я считаю сохранение собственной безопасности, очевидно, потому, что всегда надо быть способным защитить себя от нападения. Я имею в виду, что такова история этого века, что мы все пострадали от внешних нападений. Россия и, в большей степени, Советский Союз — когда напала Германия, остальная Европа и Германия в более ранний период; конечно, Италия напавшая на Абиссинию, Испания, где был фашизм… Я всегда подчеркивала это и продолжаю это утверждать, хотя сейчас существует НАТО, так как в Западной Европе много разных наций. И поэтому мы рассматриваем нападение не любого как касающееся всех нас.

Второе утверждение, которое я хочу сделать будет следующим: когда вместе собираются много наций, есть тенденция, что они скажут: «Среди нас должно быть согласие, мы должны достичь консенсуса.» А когда начинается обсуждение, многие не хотят быть в него вовлеченными. Это не должно мешать другим делать то, что они считают правильным. Например, есть НАТО; началась война в Персидском заливе, когда Ирак вторгся в Кувейт, который был вне зоны ответственности НАТО, а был [в зоне ответственности Б. В.] Организации Объединенных Наций. Но мы вдвоем, Джордж Буш и я, были в то время заодно, и мы сказали, что мы не можем допустить, чтобы одно государство в современном мире взяло и захватило другую страну и другой народ. И мы решили выступить немедленно.

ООН приняла резолюцию, но в данном случае хорошая нация-государство пришла на помощь маленькой стране, на которую напали, и… Я уверена, что не возможно обойтись без лидерства среди государств в современном мире. Понятно, что Ваша Россия является и всегда будет большим лидером, и будет иметь большое влияние. Люди пойдут за настоящим лидером. Как только вы позволите агрессору безнаказанно уйти, весь мир окажется в большой опасности.

Так что всегда необходимо поддерживать сильную обороноспособность, четко и ясно формулировать свои идеи до начала обсуждения. Всегда участвуйте в переговорах, не забывая, однако, что в этом веке правили одни из наиболее жестоких диктаторов, во имя людей совершались ужасные вещи, и нет ничего хуже того, что делал Сталин; нужно усвоить уроки этого периода и наблюдать за внутренними делами, чтобы не случилось вновь ничего подобного. На международном уровне у нас также должны быть лидеры, готовые остановить любого, кто захочет захватить чужую территорию или живущих на ней людей.

Некоторые государства хотят изменить ООН и Совет Безопасности, но я бы не меняла постоянных членов. Тогда возникнет спор о том, кого принимать: вступить хотят и Япония, и Германия. Надо помнить, что Индия — самая большая в мире демократическая страна, что Бразилия – большая страна. Так что я бы оставила все как есть, пока у нас все не наладится, и пока, например, Россия и другие страны бывшего СССР не станут более процветающими странами и более развитыми демократиями, что, конечно, означает, что народ время от времени может сменять правительство путем выборов. Так что я бы оставила все как есть.

Галина Старовойтова: Президент Горбачев глубоко разочарован результатами международного сотрудничества и даже современной ролью Соединенных Штатов Америки как ведущей страны. Что Вы в целом думаете об уровне международного сотрудничества?

Маргарет Тэтчер: Сейчас мы приходим к соглашению с очень изменившимся миром, и он не будет безопасным. В данный момент в мире имеют место около 48 конфликтов, и мы пытаемся приспособить наши новые обстоятельства к этому меняющемуся миру. Это сделано еще не до конца. Мы очень хотим, чтобы больше стран стали демократическими; история не знает случая, когда одна страна с прочным демократическим режимом нападала на другую демократическую страну. Люди больше озабочены их собственной жизнью, и хотят построить лучшее будущее для своих людей. Так что это истинный путь к миру. Но насколько я знаю, Китай не будет терпеть это сейчас, и есть также несколько других стран, хотя мы замечаем, что чем благополучнее живут люди, тем, естественно, больше они хотят иметь право высказываться о том, что происходит и постепенно приближаются к демократии, и это произойдет, весьма вероятно, в Китае.

Тесса Блэкстоун: Распад бывшей Югославии наилучшим образом демонстрирует попытку неудачного вмешательства международного сообщества с того времени, как окончилась холодная война. Среди постоянных членов Совета Безопасности, НАТО и ЕС существует серьезные разногласия по поводу того, что лучше предпринять. Разногласия внутри Европы отражают, по крайней мере частично, существование длительных исторических альянсов, например, между Германией и Хорватией, между Россией и Сербией. Эти разногласия привели к нерешительности, и, в частности, в ООН, ЕС и НАТО были приняты решения, которые не были выполнены. Неудачи с их осуществлением подрывают доверие ко всем этим организациям.

Джордж Уолден: Нет. Международные организации не могут решить эти проблемы, потому что они не привыкли иметь с ними дело. Это новые проблемы. Вы упоминали СБСЕ и ООН. Я думаю, что их необходимо усилить, тем более что я не верю, что отдельные страны, такие как англосаксы (американцы и британцы), а также французы, канадцы и др., и дальше будут продолжать нести основное бремя военного вмешательства и т.д. — частично из-за расходов, частично из-за стоимости, частично потому, что их избиратели не захотят вмешательства из-за связанного с этим риска. И частично потому, что это вмешательство, как мы видели в Сомали, и как, я думаю, мы бы увидели, если бы глубже увязли в Боснии, привело бы неожиданно к обратным результатам. Они бы просто не сработали.

Дэйв Маккарди: Я согласен, что, когда рухнул биполярный мир, у США появились дополнительные обязательства. И все же в нашей стране был поднят вопрос о том, будем ли мы на самом деле лидировать в мире. Будет ли настолько узко пониматься национальный интерес, что мы решим не играть более ответственной роли в очень сложных ситуациях, таких как Сомали, или Босния, или даже Гаити, которое находится непосредственно в сфере нашего влияния.

Это спорный вопрос. Мои аргументы состоят в том, что принципиальная внешняя политика Соединенных Штатов должна быть всеобъемлющей в отношении России и региона… Ставки очень высоки. Во-вторых, очень важно сохранить единство мировой торговой системы. И затем, второй ярус, у нас есть Китай, региональные интересы в северо-восточной Азии и на Ближнем Востоке, и затем, очевидно, заботы о количественном росте. Сегодняшняя проблема состоит в том, что нет эффективной международной организации, способной заполнить вакуум.

У ООН нет способности создавать нации, как мы это увидели в Сомали и в Боснии. У нее нет даже эффективных миротворческих сил. Они добились успеха в Камбодже. Но не достигли успеха в Боснии и в других местах.

Так образом, — да, необходимо укрепление международных организаций, что означает, что нужна не только политическая и моральная поддержка. Должна быть финансовая поддержка. И должно быть ясное определение роли лидеров и их целей. Объединенные нации, СБСЕ, Западноевропейский Союз и НАТО не распределили свои роли. Они частично совпадают. НАТО играет больше политическую роль. ЗЕС хотел бы выполнять скорее функции по военной безопасности. Словом, еще нет четкого определения.

Януш Онышкевич: Я полностью согласен с тем, что вся структура международных институтов совершенно не подходит для решения существующих проблем. Я думаю, что это частично результат того, что эти институты в прошлом не подвергались испытанию так, как сейчас, просто потому что в условиях биполярного мира было чрезвычайно трудно достичь консенсуса по любому вопросу и по некоторым отдельным способам действий.

Сейчас ООН — жертва собственного успеха. Она преувеличивает свой потенциал, и, очевидно, у нее возникают большие финансовые трудности. Я думаю, что СБСЕ все еще не хватает мускулов. СБСЕ следует считать региональным представителем ООН, но без какой-либо исполнительной власти. Принципа «единогласие минус один» может быть недостаточно. И опять же, я бы предпочел большую институционализацию СБСЕ, особенно расширение прерогатив и структур, связанных с Центром предотвращения конфликтов в Вене.

И я считаю, что ООН и СБСЕ являются главными организациями. Сейчас происходит некоторое увеличение количества различных международных структур. Была бы желательна определенная гармонизация, потому что сейчас в Европе есть Европейский Совет, СБСЕ, САСС (Североатлантический Совет по Сотрудничеству). Ясно, что вскоре появится еще одна структура в связи с планом Баладюра. Это уже несколько чересчур. Думаю, было бы весьма кстати ясное разделение обязательств.

Я считаю, что США, будучи единственной сверхдержавой, имеют больше обязательств, чем другие. Но США, как единственная сверхдержава, не могут справиться со всеми проблемами самостоятельно. Именно поэтому, по-моему, США ищут партнеров, по крайней мере, региональных, которые помогали бы им или могли бы сотрудничать с Соединенными Штатами в поддержании стабильности в регионе. И в этом отношении, я думаю, надо смотреть на американо-российскую политику.

Галина Старовойтова: Но главной точкой зрения здесь, в Соединенных Штатах, является убеждение, что сейчас следует сосредоточиться на внутренних делах. Будучи единственной сверхдержавой, они не подвергаются угрозе со стороны Советского Союза. Они не хотят принимать на себя эти обязательства.

Януш Онышкевич: Да, это правда. Я думаю, что появление большого числа публикаций было немного не корректным, потому что они приняли идею, что США выиграли холодную войну. И если они выиграли войну, то все в порядке. Давайте вернем наших ребят. Давайте сосредоточимся на наших внутренних делах. Все уже сделано. Это не правда. Очевидно, что раньше, в этом биполярном мире, ставки были чрезвычайно высоки.

Вот почему на самом деле конфликта не было. И ситуация была гораздо более предсказуемой и стабильной. Сейчас ставки значительно ниже. И мы видим результаты: конфликты возникают тут и там, повсеместно.

Джек Мэтлок: Прежде всего, я думаю, что мы очень нуждаемся в расширении международного сотрудничества, а также в лучших структурах. В одних случаях мы можем сделать это, укрепляя и приспосабливая существующие институты. В других случаях, возможно, мы должны думать о новых институтах.

Вы говорите о США как о единственной сверхдержаве. Думаю, что, поскольку дело касается решения современных мировых проблем, такие термины как «великая держава» и «сверхдержава» лишены смысла. Потому что способы, которыми сила обычно измерялась в прошлом в международных отношениях, — прежде всего, военная сила, затем, вероятно, экономическая сила, — более неуместны. Потому что невозможно, по-моему, решить эти проблемы военным путем. Более того, я заметил, что у моей страны нет большого желания вмешиваться в каждую проблему, существующую в мире. Мы не то что бы отступаем. Но мы понимаем, что не можем решить каждую проблему.

Так что давайте забудем о сверхдержаве, великой державе. Не думаю, что это относится к делу. Реальным процессом сейчас является то, что происходит в общинах, в городах, в сельских районах, то есть на местах. Я думаю, именно там возникает большинство проблем, там они и должны решаться.

Кэрол Мосли-Браун: Я верю, что существующие институты управления мировыми делами нуждаются в усилении; в значительной степени потому, что проблемы потребуют более чувствительного, более точного, более эффективного анализа вопросов и ответа на них. Я полагаю, что мы находимся сейчас в процессе переопределения нашей внешней политики, переопределения мировой геополитики, и это потребует выяснения в первую очередь вовлеченных интересов, начиная с международных: это интересы в сфере охраны окружающей среды, например; в борьбе с мировым голодом; в повышении уровня жизни населения мира. Для решения этих вопросов избирателям может понадобиться помощь из-за границы, для которой затем может потребоваться определенный координационный механизм. А существующие сейчас координационные механизмы, по-моему, еще не обнаружили, хотя и могли бы, наиболее эффективного способа ответа на это.

Михаил Горбачев: После окончания холодной войны мы получили новый шанс двинуться вперед к XXI веку. Однако, новая мировая система или новый мировой порядок может быть создан, только если в процессе его создания мы учтем не только самые неотложные потребности сегодняшнего дня, но и императивы, возникшие в результате перемен в наших парадигмах природы цивилизаций.

Прежде всего это означает, что мы должны обеспечить контролируемость событий в мире, будущего развития мира в целом, потому что современные проблемы действительно глобальны по своему характеру и могут быть решены только скоординированными усилиями всего мирового сообщества. Необходимо создать эффективные механизмы координации, чтобы предпринимаемые разными государствами шаги внесли вклад в решение проблем, связанных с общими интересами. Эта цель может быть достигнута только при наличии ряда условий.

Первым условием является то, что вышеназванные органы должны обеспечить участие всех государств с учетом их возможностей, а также национальных и государственных интересов каждого из них.

Это потребует внесения соответствующих исправлений существующих норм международного права или принятия новых норм. Фактически должно быть создано правовое мировое сообщество, то есть общепринятая система норм права, а также механизмы, способные обеспечить их соблюдение на всей планете.

В связи с этим следует решительно и эффективно поддержать предлагаемые реформы ООН и усиление роли Совета Безопасности. Очевидно, ООН могло бы взаимодействовать более активно с различными региональными и местными учреждениями и организациями. В этой области мы накопили не только положительный, но также, к сожалению, и негативный опыт. Все должны думать о том, как решить эту проблему.

Например, вместо всестороннего поощрения и стимулирования хельсинского процесса и общеевропейских институтов по сотрудничеству, шло расширение инструментов холодной войны, таких как НАТО. Вряд ли НАТО могло бы заменить общеевропейские институты и даже ООН в попытках решить неотложные проблемы европейского континента. Такие попытки не могут решить никакую проблему; они, скорее, вызовут новые спирали взаимной подозрительности и международного напряжения.

НАТО может играть определенную роль в Европе, но только наряду с другими существующими континентальными организациями, такими как, прежде всего, Европейское Сообщество или Содружество Независимых Государств. Но только Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе призвано стать главным инструментом мира, безопасности и сотрудничества.

Я верю, что чрезвычайно важно придать новую силу общеевропейскому процессу. По-моему, эта цель может быть достигнута быстрее, если будет создан Европейский Совет Безопасности.

Европа, в которой было много сделано для окончания холодной войны, не должна стать новым источником международного напряжения или полем битвы новых вооруженных конфликтов.

Возможность более сильного контроля за мировыми процессами, нашего создания нового мирового порядка связана с необходимостью признания новых политических ориентаций, новых оценок. Поэтому я бы хотел подчеркнуть значение международной кооперации в области культуры, особенно в гуманитарных науках.

Где нам следует искать новые подходы к формулировке проблем? Во-первых, нам следует найти органические комбинации традиционных гуманистических сокровищ, которые были созданы каждым народом и каждой нацией, имея в виду осознание огромных глобальных изменений в жизни человечества. Я бы сказал, что на пороге двадцать первого века Homo sapiens должен понять, что он также, так сказать, Homo globalis, человек планеты Земля.

Другой важный элемент демократизации международных отношений состоит в более широком использовании принципов федерализма, который способен установить взаимно приемлемый баланс интересов среди всех национальных и этнических групп разных регионов и государств.

Три с половиной года назад главы тридцати трех государств Европы, США и Канада коллективно провозгласили: холодная война закончилась, начинается переход к новому, мирному порядку. Тем не менее, в течение последних трех с половиной лет мир видел много событий, которые унесли тысячи жизней, угрожали безопасности не только отдельных государств, но и целых регионов. Я имею в виду так называемые локальные конфликты, главным из которых была война в Персидском заливе.

Отношение членов мирового сообщества к локальным конфликтам, которые теперь являются главным фактором дестабилизации в мире, может служить проверкой готовности действовать в соответствии с новой ситуацией. Дальнейшее расширение локальных конфликтов может стать (и уже стало) источником напряжения в отношениях между сверхдержавами.

Интернализация вооруженных конфликтов иногда необходима и ведет к позитивным результатам во многих случаях. Но она может также вести к их расширению, к международным и даже к межконтинентальным осложнениям, которые, в свою очередь, могут реанимировать холодную войну в новых формах.

Вмешательство ООН, СБСЕ и НАТО в конфликты – вполне нормальная реакция на новую ситуацию в мире. К сожалению, такое вмешательство слишком отягощено старыми амбициями и особенно старой привычкой обращения к силе. Интересы тех, кто вмешивается в конфликт, часто доминируют в такого рода вмешательстве. Наоборот, к интересам конфликтующих сторон относятся недостаточно беспристрастно и с недостаточной компетентностью. Это причина того, почему миротворческие усилия не всегда эффективны и иногда лишь ухудшают ситуацию.

Приходится признавать, что авторитетные международные организации оказались не готовы к решению проблем постконфротационного переходного периода.

И все-таки я уверен, что посредничество и политические орудия были единственными инструментами для решения вооруженных конфликтов, если не всегда успешными, то все же более или менее продуктивными. С другой стороны, военное вмешательство и жесткие экономические санкции (особенно односторонние санкции) дали минимальные результаты или вообще не принесли результатов, и, как правило, лишь сделали вооруженные конфликты более ожесточенными.

Я не удивлен этим. Я всегда подчеркиваю, что использование военной силы для решения международных и этнических конфликтов никогда не дает ожидаемых результатов, даже если целью военного вмешательства является миротворчество (к сожалению, это не всегда так), а не достижение каких-либо иных целей.

Единственным исключением может быть использование военных операций с участием международных вооруженных сил для разделения армий конфликтующих сторон.

Создание надежных, эффективных механизмов для признания и/или немедленного прекращения локальных конфликтов имело бы большое значение. ООН должна превратиться в самый главный инструмент для обеспечения этого механизма. Однако необходимо принять во внимание тот факт, что проблемы предотвращения и решения локальных конфликтов, например, в Европе, является фактически совершенно новым для ООН. Фактически, ООН была создана как инструмент для миротворчества, предотвращения и прекращения международных конфликтов. Тем не менее, сегодняшние конфликты вырастают, как правило, внутри отдельного государства и, строго говоря, они не попадают под юрисдикцию ООН. Устав ООН запрещает вмешательство, когда проблема попадает под внутреннюю юрисдикцию любого государства.

Очевидно, что Устав ООН и механизмы этой всемирной организации следует совершенствовать, принимая во внимание вышесказанное.

Я уверен, что в будущем система международного мира и международной безопасности будет основана на балансе между правами и властью мировых организаций и правами и властью местных региональных организаций.

Является ли необходимым, с Вашей точки зрения, пересмотреть международно-признанные принципы »невмешательства», с учетом существующих опасностей для международного мира и окружающей среды во всемирном масштабе? Можете ли Вы представить ситуацию, которая повысила бы вероятность действий международного сообщества? Что Вы думаете, в частности, о недавней инициативе польского правительства о применении принципа голосования »консенсус минус один или два» в Совете Безопасности ООН?

Мнения респондентов по этой теме различается от полного принятия до полного отрицания идеи невмешательства. Их мнения зависят, как и можно было бы ожидать, в значительной степени от их понимания национального суверенитета, но они также зависят в значительной степени от их оценок практических политических вопросов. Например, вопрос »Сработает ли данное вмешательство?» кажется таким же важным, по крайней мере, как и вопрос »Оправдано ли данное вмешательство?» Может быть, такого понимания следовало бы ожидать от этих групп, большинство из которых практикующие (и практичные) политики, но, возможно, оно также отражает сложность наложения исчерпывающих теоретических рамок на широкий спектр политических сценариев в мире сегодня.

Фактически не оценивая принципа невмешательства, Януш Онышкевич поднимает интересный вопрос о том, можно ли свести его к несколько произвольному вопросу признания наций международным сообществом. Если право международных организаций вмешаться в боснийско-герцеговинские дела сыграло какую-то роль, — не имеет значения, насколько не большую, — в решении признать государство, становится ли тогда принцип невмешательства бессмысленным? Невмешательство может иметь смысл, когда границы принимаются без спора. Если требования отдельных групп в существенной степени подвергают сомнению эти границы, тогда приверженность невмешательству является таким же серьезным, как и требования, которые оказались принятыми.

Четыре респондента принимают принцип самоопределения, но по очень разным причинам. Джордж Уолден дает наиболее недвусмысленное объяснение того, почему вмешательство неприемлемо. Он не отрицает цели защиты прав человека, окружающей среды и тому подобные, но он отрицает идею о том, что вмешательство во внутренние дела страны улучшит ситуацию. В конечном итоге он говорит, что такие попытки приведут к несоблюдению международного права и даже к меньшему уважению к международному устройству. Маргарет Тэтчер в принципе согласна с этим, хотя она утверждает, что вмешательство в Ираке в защиту курдского меньшинства было возможно, благодаря санкциям ООН и непосредственному присутствию войск ООН, и было оправдано из-за открытого пренебрежения Ирака Хартией ООН по правам человека. Сэм Нанн придерживается такого же прагматичного подхода, когда он высказывается относительно того, что вмешательства следует избегать, потому что Соединенные Штаты не могут справиться с задачей поддержания порядка по всему миру. Он также полагает, что Соединенным Штатам следует попытаться предотвратить необходимость для вмешательства в будущем более активными действиями дипломатии. Борис Тарасюк доводит это позицию до крайности и утверждает, что в будущем международное сотрудничество сделает вмешательство не только ненужным, но и »невозможным».

Остальные респонденты стоят на противоположной позиции и согласны с необходимостью вмешательства, хотя и в разной степени. Николас Бетел недвусмысленно утверждает, что невмешательство неприемлемо, когда нарушаются права человека, приводя классический пример “холокоста” в период Второй мировой войны в доказательство своей точки зрения. Дэйв Маккарди, как и Маргарет Тэтчер и Сэм Нанн, смотрит на невмешательство с точки зрения практичности, но приходит к противоположному выводу, что вмешательство в определенных случаях необходимо, но лишь в том случае, если достигнут международный консенсус. Родрик Брейтуэйт доводит свой практичный подход до крайности, доказывая, что вмешаться может любая страна, обладающая силой и решительностью; в случае с курдами вопрос о суверенитете Ирака был «не очень интересен». Он считает также, что разные ситуации, — такие, как, например, атомная энергия, требуют вмешательства в различной степени.

Денис Хили утверждает, что вмешательство допустимо только под эгидой международных организаций, особенно ООН. Карстен Фойгт развивает эту идею и высказывает мнение, что национальный суверенитет имеет смысл в любом случае лишь в рамках международной системы, когда государству, которое игнорирует нормы прав человека, будет отказано в праве голоса в международном сообществе, и оно утратит свои притязания на суверенитет. Михаил Горбачев согласен с этим, утверждая, что идея абсолютного суверенитета никогда не стояла на первом месте.

Последние три респондента допускают возможность вмешательства, но они также предвидят возможность появления системы, в которой способ и длительность вмешательства коренным образом изменятся, по сравнению с сегодняшними стандартами. Кэрол Мосли-Браун ставит под вопрос понимание вмешательства военными в США и считает активный подход предложения инициатив сотрудничающим странам потенциально более эффективным, чем реагирующий подход наказания нарушителей. Джек Мэтлок также хотел бы, чтобы международное сообщество занимало более активную позицию в урегулировании конфликтов, он возлагает огромную ответственность на интеллигенцию в каждой стране и создаваемое ею политическое настроение. И, наконец, Тесса Блэкстоун считает, что международное сообщество должно действительно определять места, требующие вмешательства, но опять-таки с целью предупреждения. Она даже утверждает, что ООН должна быть более полно вооружена именно для этой задачи.

Далее приводятся прямые цитаты из ответов респондентов.

Януш Онышкевич: На втором месте стоит принцип невмешательства во внутренние дела. Проблема признания Боснии возникла, когда встал вопрос о том, имеют ли государства право вмешиваться в дела Югославии. Могут ли государства вмешаться, только если признают Боснию как государство? Так как тогда это будет уже международное дело, а не внутреннее.

Джордж Уолден: Мой ответ — нет. Не потому, что я не хочу улучшения состояния прав человека, но потому, что это просто не сработает. Я не могу представить ситуацию, чтобы государство изменило свое поведение, которое, в конце концов, вытекает из определенных исторических или психологических или культурных предпосылок, просто потому, что группа других государств сильно на него надавила. Я думаю, что на это последовала бы реакция, которая, вероятно, привела бы лишь к ухудшению положения.

Наихудшая из возможных ситуаций, которая может возникнуть как на международной арене, как и внутри государства, — это закон, к которому относятся с пренебрежением, на который никто не обращает внимания. Поэтому, если пытаться чересчур рьяно защищать права человека, например, или окружающую среду на международном уровне, это не будет работать, потому что в людях глубоко укоренилось чувство суверенитета в их собственной стране. И к законам, о которых идет речь, они будут относиться с цинизмом.

Галина Старовойтова: А что Вы думаете о необычном прецеденте, когда ООН, и большей частью американские войска, вторглись в Ирак для защиты прав курдов в северном Ираке?

Джордж Уолден: Я думаю, всегда есть исключения из любых правил. Я считаю, что в общей ситуации с Ираком, бесчестным государством, а потенциально ядерным бесчестным государством, показавшим свою агрессивность на практике,… используешь все подвластные тебе средства, — будь то бойкоты или санкции, — для защиты людей, находящихся под угрозой в этом государстве, чтобы максимально осложнить жизнь для данного режима.

Потому что тот факт, что имеешь дело с явно кровавым режимом, и потенциально ядерным режимом, переносит дело в совершенно другую категорию, совершенно не говоря уже… о широких экономических интересах. Было бы лицемерием не упоминать нефть, Персидский залив и тому подобное.

Галина Старовойтова: Да. Но обычно, как известно, в таких ситуациях страдают простые люди, а не лидеры режима.

Джордж Уолден: Да. Но я думаю, что с этим придется смириться так же, как в Боснии и Сербии. Потому что, грубо говоря, если не собираешься вести войну против государства, как когда союзники решили не продолжать оккупацию Ирака, нужно решать спор с ним мирными средствами.

Единственные доступные мирные средства — санкции. А целью санкций как раз и является нанесение вреда народу страны, чтобы можно было переменить руководство. Невозможны санкции, которые затрагивали бы только лидеров. Цель санкций — причинить страдания. Знаете, цель оправдывает средства. Единственная альтернатива санкциям — война, целью которой также является причинение страданий через смерть.

Маргарет Тэтчер: Во-первых, мы все подписали Всеобщую декларацию прав человека. Мы все должны поддержать Хартию прав человека. Ее не поддерживали во время Сталина, во время Брежнева, не поддерживают в Ираке, может быть в других странах. Мы смогли сделать что-то в вопросе с курдами, потому что Саддам Хусейн издевался над всеми принципами, вторгаясь в другую страну, и все члены ООН и организация в целом имела право наложить санкции на Ирак. А они затем начали плохо обращаться со своими курдами, но союзные коалиционные силы все еще были под покровительством ООН, потому что мы еще не получили мирного решения совсем; так что мы были способны сделать что-то, потому что наши войска были там…

И поэтому ООН дала нам власть сделать что-то с этим, так как иракская армия, которой мы позволили отступить, повернулась и атаковала свой собственный народ… Мы применили тотальные санкции, хотя они не всегда работают. Но это было причиной, почему мы смогли это сделать там. Но я боюсь, что существуют ужасные вещи, когда мы не могли ничего поделать. Например, в Камбодже, где полпотовский режим убил очень много людей, примерно так же, как это произошло при коллективизации в России.

Но поскольку у нас нет возможности ввести армию и сказать: »Вы игнорируете права человека», единственное что можно сделать, это ввести санкции… Я думаю, это будет продолжаться, но в настоящее время придаем этому больше гласности. Теперь со спутников можно гораздо больше сказать о том, что происходит. Так что гласность и меры в торговле становятся важными вещами, хотя, если Вы хотите сделать людей более благополучными, не следует вводить ограничения на торговлю, поскольку свободная торговля – способ помочь в решении их проблем.

Cэм Нанн: Вмешательство ООН и США в Ираке было новым прецедентом, если говорить о поддержке курдов, но оно также выросло из прямого действия, направленного на то, чтобы убедиться, что Ирак будет вынужден покинуть Кувейт. Это было уникальное стечение обстоятельств, и я не думаю, что этот прецедент будет повторяться в виде многочисленных вмешательств по всему миру в те ситуации, которые представляют из себя, главным образом, гражданские войны и войны между этническими группами. С ними очень трудно иметь дело, мы видим это на примере Боснии, мы видим это на примере американского вмешательства в Сомали, и существует, вероятно, от пятнадцати до двадцати внутренних конфликтов, протекающих по всему миру сейчас; и, честно говоря, мировых ресурсов недостаточно, чтобы разрешить эти проблемы, Организации Объединенных Наций недостаточно. Я думаю, нам придется быть более активными в дипломатии и не использовать военную силу в регионах, которые не позволят втянуть себя в военное решение проблем.

Николас Бетелл: Не должно быть абсолютного принципа невмешательства во внутренние дела. Так же как и не должно быть абсолютного принципа суверенитета. Есть, конечно, один из принципов СБСЕ, который подчеркивает невмешательство во внутренние дела. Но другой принцип, который подчеркивает СБСЕ, — уважение прав человека в каждом государстве. А поскольку есть эти принципы, которые пересекают границы, то будет и вмешательство. Народ одной страны будет говорить, что в другой стране нарушаются права человека. А это нарушение суверенитета. Мы имеем войска ООН в северном Ираке. Мы имеем войска ООН в Боснии. Это войска ООН, налагающей санкции на Ирак, на Сербию. Они определенно вмешиваются во внутренние дела этих государств.

Это должно быть оправдано в определенных обстоятельствах. Весь мир обвиняется историей в допущении геноцида еврейского народа в 1940-е гг. Мы еще не простили себя за то, что стояли и наблюдали со стороны, как это происходило. Так что, я полагаю, что Организация Объединенных Наций — лучшая платформа для вмешательства. Для этого есть и основа.

Существуют различные декларации: Декларация ООН, Конвенция о гражданских и политических правах, Конвенция о социальных и экономических правах, которые признаются большинством членов ООН, даже такими как Иран, который сам их серьезно нарушает. Существует Комитет ООН по правам человека, который может предпринять соответствующие действия. Эти институты нуждаются в усилении.

Другой областью, которой ООН как раз начал интересоваться, конечно, является Комитет против использования пыток в мире.

Дейв Маккарди: Приятно, конечно, что есть принцип невмешательства. Но на самом деле, по-моему, возникнут обстоятельства, уникальные случаи, когда действия режима или нежелание действовать могут выйти за пределы и стать угрозой в нетрадиционном смысле, по отношению к окружающей среде, например. Что произойдет, если случится еще один Чернобыль, а государство не захочет иметь с этим дело и откажется принять внешнюю помощь, экспертизу, технологию?

Мы видим, что потенциальное появление подобного случая вероятно. И я считаю, что противостоять этому следует многосторонними, многонациональными усилиями, чтобы быть эффективными; именно поэтому МАГАТЭ (Международное агентство по атомной энергии) является очень важным для нераспространения опасных технологий.

И, вероятно, нам нужно усилить способность США иметь влияние по отношению к окружающей среде. В настоящее время в США наблюдается резкое усиление экологических движений. Мы пытаемся привести в порядок базы, которыми располагаем сейчас, как в США, так и за рубежом, где пытаемся применять к ним те же стандарты. Так что окружающая среда – это большое беспокойство. К сожалению, в странах, которые прошли через политические и экономические сдвиги, вес экологических соображений уменьшился из-за вопросов выживания. Но это лишь усугубит проблему в будущем, в попытке возвратиться и расчистить то, что было загрязнено в прошлом. Бывший Советский Союз, особенно Украина, явно является экологической пустошью, если говорить о такого рода проблемах.

Галина Старовойтова: А как Вы оцениваете очень важный и очень необычный прецедент, когда американские войска под некоторым, достаточно неопределенным, мандатом ООН, защитили права курдов в северном Ираке?

Дейв Маккарди: У нас в США идут споры, передадим ли мы под контроль ООН военных, управление и надзор над американскими силами. Мы делаем это в ограниченных ситуациях. Но Сомали осложнила это.

В будущем будет сложнее. Ирак был уникальным случаем благодаря войне в Персидском заливе. Если бы не было военного вмешательства, я сомневаюсь, что мы увидели бы участие США в »Обеспечении безопасности» на севере. Маловероятно, что было бы достаточно толчка для того, чтобы бы вызвать такой уровень вмешательства. Я предвижу, что это случится опять.

Я могу представить, где такие ситуации на этой почве произойдут. Будет подавление прав индивидов и этнических меньшинств в регионах. Но я не знаю, каковы будут механизмы, которыми воспользуются Соединенные Штаты или ООН без сильной поддержки соседних стран.

Галина Старовойтова: Именно соседние страны? Или все же международные, юридически признанные организации?

Дейв Маккарди: И те, и другие. Будет очень сильное давление со стороны международного сотрудничества. Это вполне определенно. Этнические чистки произошли в Боснии. Я был одним из тех, кто полтора года назад во время правления администрации Буша сказал, что НАТО должно использовать силу. Они этого не сделали. Думаю, они упустили возможность. Это вопрос времени. Я не уверен, что сегодня организации приготовлены к ответу в критический момент и к предотвращению репрессий. Уж если это произошло, и разразилась гражданская война, этому нельзя с легкостью дать обратный ход.

Родрик Брейтуэйт: Я считаю, что принцип СБСЕ, “консенсус минус один”, очень интересен. У него есть своего рода динамическое качество, которого у консенсуса нет. Потому что кто-нибудь может всегда заблокировать консенсус. Однако, если обратиться к двум примерам, о которых Вы говорите, — защита курдов и вопрос о ядерных инспекциях, — защита курдов была возможна в ситуации, когда желающие защищать курдов обладали силой, не вопросом права, а реальной силой для того, чтобы сделать это. Возможно, у них не было очень убедительного мандата на это. И они сделали это. Это, вероятно, было правильно. Вопрос же о суверенитете Ирака был в тех условиях не очень интересен.

Если обратиться к вопросу атомных электростанций, что вполне естественно после Чернобыля, то здесь совсем другая ситуация. Потому что вполне ясно, что она оказывает очевидное влияние на жизненные интересы всех соседних стран. Следовательно, соседние страны имеют право на информацию о том, что происходит, и на консультации по проблемам стандартов безопасности и т.д.

Они имеют определенные права знать, какой вид электростанций строится и приводить доводы против них, если они думают, что эти стандарты недостаточно высоки. Я думаю, что они имеют это право. Я думаю, однако, что это право очень трудно реализовать. Потому, что в каждой стране, включая Соединенные Штаты, Великобританию и Францию, а прежде всего, Россию, ядерная отрасль является отраслью, куда правительства не готовы допускать иностранцев слишком близко для ознакомления…

В случае с российской атомной отраслью, конечно, затронута национальная гордость. Я встречался с некоторыми людьми, которые управляют российской ядерной энергетикой. Они, конечно, очень гордятся своими достижениями, возмущаются, когда их критикуют и защищают технические стандарты их реакторов. По-человечески это можно понять.

Другая проблема, которая является нашей виной, если Вы все еще говорите о Чернобыле, заключается в том, что готовность западных правительств действительно платить деньги, настоящие деньги, чтобы сделать что-нибудь с российскими реакторами, в данном случае весьма ограничена. Потому что люди говорят: «Ну, мы же не знаем, взорвется оно или нет. Так зачем нам платить деньги?» Что, конечно, очень недальновидно и, по-моему, даже глупо. Вот эти причины, почему я считаю, что проблемой ядерных реакторов еще не занимались с должным вниманием. А следовало бы, потому что, я думаю, в случаях, как этот, у государств должно быть право сказать, что они не готовы быть отравленными тем, что делают их соседи.

Галина Старовойтова: А если люди, страна, правительство не демонстрируют доброй воли, что следует делать?

Родрик Брейтуэйт: Необходимо оказать давление на них. Но плохо оказывать давление на людей, если оно не эффективно. А если правительство очень упрямо, я имею в виду в международных отношениях, в конечном итоге существует только одна эффективная санкция, и обычно люди не хотят прибегать к ней. Это война.

Денис Хили: Если происходит вмешательство во внутренние дела суверенного государства, оно должно осуществляться под эгидой ООН. Было бы абсолютно неверно возложить на русских ответственность за «ближнее зарубежье» или на американцев за западное полушарие, за исключением участия в открытой операции под контролем ООН.

Карстен Фойгт: Это долгая дискуссия. Я лично считаю, что принципиальная суверенность государств приемлема, только если эти государства действуют в соответствии с международными правилами и обязательствами и в рамках международных организаций. Поскольку если они этого не делают, их позиция и их действия могут оказать негативный эффект на суверенитет и благополучие соседних стран и их населения. Поэтому должна быть взаимосвязь между суверенитетом государств и международными правилами и обязанностями.

Если положение иное, теоретически правительство, особенно антидемократическое правительство может навредить своему народу, как сделал Гитлер и сделал Сталин, без международной реакции в ответ на их действия. Правительство может разрушить, например, океан или лес, большие участки леса, с катастрофическими последствиями для соседей и мира в целом.

Поэтому, я думаю, что следует создать систему международных обязательств, объединенных с санкциями. Мне не нравится, когда отдельные страны могут самостоятельно решать, живут ли другие страны в соответствии с международными правилами и обязательствами. В этом случае это была бы не система международного порядка, ограничивающего суверенитет отдельных государств, а была бы система власти одной-двух-трех держав, которые вместе или в соперничестве друг с другом или в соревновании друг с другом решали бы вопрос о пределе суверенитета отдельных государств.

Михаил Горбачев: Что касается сегодняшних глобальных реалий и даже скорее будущих реалий, существование государств, их безопасность и даже их выживание зависит от мировой ситуации в целом. Невозможно отделить существование и развитие какого-либо государства от существования и развития всего мира.

В этой ситуации нам нужно также пересмотреть принципы суверенитета. Очевидно, что значительную часть суверенитета следует передать международному сообществу.

Строго говоря, ряд шагов в этом направлении уже был сделан, достаточно упомянуть всеобщее признание прав человека, которые должны защищаться коллективно, а также признание необходимости унифицированных экологических норм.

Большую важность имело бы усиление международной правовой основы для решения локальных конфликтов. В частности необходимо пересмотреть концепцию суверенитета. Никогда не существовало такой вещи, как абсолютный суверенитет, тем более в наше время растущего взаимодействия между государствами.

Конечно, мы не рекомендуем полного отказа от суверенитета или его ограничения, которое может повредить естественному стремлению каждого народа сохранить и защитить свою идентичность. Однако следует принять в расчет накопленный опыт и создать систему, которая могла бы справиться с серьезными нарушениями прав человека, включая права национальных меньшинств и этнических групп.

Основой прав человека и народа является повсеместный суверенитет, который, согласно Бутросу-Гали, принадлежит всему человечеству и позволяет всем участвовать в решении проблем, которые представляют интерес для всего мира. Концепция такого повсеместного суверенитета становится все более и более популярной, но ей все еще не хватает юридической основы и, конечно, признания и поддержки мирового сообщества.

Кэрол Мосли-Браун: Я думаю, что придется даже посмотреть на концепцию того, что мы понимаем под вмешательством; несомненно, военная интервенция – это не то направление, в котором мы хотели бы, чтобы реагировали эти институты… Идея заключается в том, что следует использовать любое усилие для поощрения взаимодействия и сотрудничества, любое усилие для поощрения мирного разрешения споров, любое усилие, которое дает побудительные мотивы вместо угроз, так чтобы могли обратиться к этим проблемам. И я думаю, что мировое сообщество способно дать побудительные мотивы вместо угроз, поощрения вместо наказаний, активное сотрудничество вместо ответного военного вмешательства.

Относительно экологических, ядерных и других проблем я думаю, что трехсторонний договор является примером этого. Здесь был вопрос, относящийся к передаче ядерных возможностей, и три силы совместно выработали формулу, в которой каждый выигрывает: Украина выигрывает, Россия выигрывает, и Соединенные Штаты выигрывают, потому что эта формула включает их всех, предоставляя помощь осуществимым образом, который соответствует их национальным интересам.

Галина Старовойтова: Я хотела бы сконцентрироваться еще на одном частном специфическом прецеденте. Во время войны в Персидском заливе ООН, используя в основном американские войска, вторглись в северный Ирак для защиты прав курдского этнического меньшинства. Это был очень новый прецедент, и он вызывает смешанные чувства в мире. Что Вы думаете об этом прецеденте?

Кэрол Мосли-Браун: Опять-таки, я думаю, что мы также не проделали очень хорошей работы с этим, не правда ли? Когда единственным остающимся ответом является военная интервенция, тогда, я думаю, мы не достигнем долговременных целей. В Сомали, например, когда вмешательство изменилось с правозащитного вмешательства (с целью накормить людей) на военную интервенцию, миссия потерпела неудачу. Если бы мы использовали наши совместные ресурсы для активного вмешательства, для того, чтобы придти и дать некоторые инициативы — в первую очередь, для защиты прав этнических меньшинств повсюду в мире, тогда, я думаю, что это будет иметь или может иметь более долговременный эффект.

Джек Мэтлок: Я думаю, что для международного сообщества было бы желательно дальнейшее развитие международного права и международной практики в этом отношении. Я верю, что опасно продолжать полагаться на отдельные страны или даже группы стран при вмешательстве в ситуации такого рода.

Прежде всего, по-моему, военное вмешательство должно быть абсолютно последним средством, и в обычных случаях не должно применяться извне. Это очень опасный инструмент. Это также инструмент, который очень сложно применить демократической стране, потому что ни одно государство не хочет, чтобы его солдаты подвергались опасности в отдаленных местах, которые прямо не связаны с жизнью своей собственной страны и ее интересами.

Так что это сложный вопрос. Проблема, как я ее вижу, в настоящее время заключается в том, что у нас нет подходящей структуры международного права. И у нас нет консенсуса в том, на каких основаниях вмешательство было бы возможно. Я бы хотел, чтобы мы развивали ситуацию, когда мировое сообщество может влиять на ситуацию заблаговременно, иными средствами, чем военное вмешательство, поощряя правильное поведение и не одобряя иное.

Многое из этого, я полагаю, должно быть сделано неофициально. Не правительствами. И я бы сказал, что, по-моему, интеллигенция в каждой стране несет очень большую ответственность. Те, кто учит исключительному национализму своей группы, или даже хуже — ненависти к другим, по-моему, предают эту ответственность. А я думаю, это явно происходит во многих случаях. И это, даже если они сами могут быть не склонными к насилию и могут не проповедовать насилия, они создают условия, которые могут использовать демагоги. И таким образом, мне кажется, нам предстоит иметь дело с этой проблемой и многими другими проблемами.

Тесса Блэкстоун: Да. В новом мировом порядке, где больше нет двух сверхдержав, удерживающих ринг, и где существуют новые угрозы, возникшие в результате распространения национализма, пограничные конфликты, нарушения закона и порядка и экономический кризис, понадобятся новые формы вмешательства. Например, превентивная роль вмешательства ООН на ранних стадиях вероятного конфликта. Международному сообществу необходимо распространять демократию, а не просто ждать, когда она сама распространится. Существует также потребность в достижении согласия по новым системам обеспечения миротворческих сил. Необходимо обозначить войска в вооруженных силах государств-членов ООН, которые можно было бы вызвать при необходимости для выполнения обязанностей ООН.

Настойчивое желание добиться самоопределения, выраженное на референдумах или в решениях местных представительных органов, международное сообщество не может игнорировать; игнорирование лишь повышает вероятность использования насилия в качестве инструмента выражения недовольства. Какие критерии следует учитывать, когда международное сообщество оценивает свои возможности предотвратить насилие во имя самоопределения?

По сравнению с двумя предыдущими вопросами, меньше респондентов смогли дать ясные ответы на третий вопрос. Уже один этот факт показывает, что вопрос о самоопределении является особенно трудным; многочисленные примеры, которые приводят респонденты при обсуждении данной темы, также демонстрируют ее сложность. Каждый пример относится к уникальной исторической ситуации и дает собственные перспективы всего предмета обсуждения, а некоторые примеры даже можно использовать для обоснования двух противоположных выводов. Предлагаемая ниже дискуссия не предлагает ясных ответов, но они дают пищу для размышления.

Наряду с высказанными соображениями о международных институтах, Маргарет Тэтчер провозглашает, что нация-государство в том виде, как существует сейчас, должно оставаться стандартом, в соответствии с которым необходимо проводить все решения. Хотя она допускает возможность изменения границ, она настаивает на том, что такие изменения должны осуществляться только через осторожный процесс переговоров и взаимного согласия. Для нее сохранение мирового порядка является первостепенным. (Примеры в ее ответе включают бывшую Югославию, бывший СССР, Германию, Ольстер). Тесса Блэкстоун согласна с тем, что следование принципу самоопределения во всех случаях было бы »рецептом для хаоса», но она также верит, что необходимо поощрять подлинное понимание прав меньшинств. Родрик Брейтуэйт также склонен к крайней осторожности, утверждая, что активно помогать группе в достижении самоопределения крайне опасно. Он полагает, что большие политические структуры должны привыкнуть иметь этнические меньшинства внутри себя, а эти изменения могут быть осуществлены только изнутри. Но хотя внешние группировки могут обеспечить структуры для мирного решения этнических конфликтов, они не могут навязать решения. (Примеры: Великобритания, бывшая Югославия, Армения, Ближний Восток).

Джордж Уолден поднимает важный практический вопрос о том, можем ли мы выработать последовательные руководящие принципы для определения того, какие группы заслуживают самоопределения; должна ли этническая группа насчитывать некоторое количество членов для того, чтобы называться этнической группой? Он настаивает, что такие руководящие принципы определить невозможно; самоопределение не может быть абсолютным, а практические политические решения должны быть предпочтительнее абстрактных идеалов. (Примеры: Фолклендские острова, Гибралтар, Ольстер, Шотландия, Гонконг). Сэм Нанн также обращается к вопросу о том, образование какого размера может рассматриваться как отдельная группа; он полагает, что этнические группы должны научиться работать вместе в рамках более крупного политического образования (например, бывшая Югославия). Дэйв Маккарди видит практическую политическую задачу в достижении баланса между правом на самовыражение, которым, по его мнению, должны обладать все этнические группы, и стабильностью, которую обеспечивают существующие нации-государства. (Примеры: бывший СССР, чероки, другие группы американских индейцев).

Януш Онышкевич доводит это отношение к существующим государствам до крайности и утверждает, что право на самоопределение следует предоставить только существующим государствам, так как он полагает, что изменение существующих границ весьма опасно. Он также является единственным респондентом, который сделал реальную попытку пролить свет на три критерия для самоопределения, но он сам признает сложность соответствия этим критериям: общее согласие нации по поводу необходимости существования отдельного государства, использование существующих границ и избегание конфликта с другими государствами. (Примеры: споры о правах на водные ресурсы, Красная Пресня, Польша, Соединенные Штаты во время гражданской войны в США, Пакистан и Бангладеш, Катанга в Конго, Биафра в Нигерии, Крым, Словения). Николас Бетелл подходит к предмету с противоположной позиции и утверждает, что таких критериев в настоящее время не существует, если не считать желания и решимости этнической группы воспользоваться правом на самоопределение. (Примеры: Фолклендские острова, Ирландия, Ольстер, Гибралтар, Карабах, Кипр).

Джек Мэтлок соглашается с Джорджем Уолденом в том, что право на самоопределение не может быть абсолютным, но он также утверждает, что необходимо разработать лучшие стандарты прав человека во всем мире. Если удастся разработать такие строгие стандарты, то у групп будет меньше необходимости сражаться за свое этническое самоопределение. Он полагает, что стандарты, выработанные СБСЕ, обеспечивают хорошие рамки для разработки права на самоопределение, но, как и Маргарет Тэтчер, он советует быть крайне осторожным при рассмотрении вопроса об изменении существующих границ. (Примеры: судетские немцы, Ближний Восток, Филиппины, пограничные споры между США и Мексикой, Фолклендские острова, французская Канада, Крым).

Последние три респондента считают, что вопрос о самоопределении следует рассматривать в более широком контексте активного международного сотрудничества. Кэрол Мосли-Браун опять-таки поднимает проблему определенных международных интересов, таких как мир, голод и окружающая среда, которые необходимо рассмотреть прежде, чем решать какой-либо вопрос о самоопределении. Михаил Горбачев полагает, что общая демократизация международных отношений и отрицание злоупотребления влиянием на любую группу будет способствовать уменьшению этнической напряженности и требований, но он предостерегает от того, чтобы позволить »гиперэтнизму» угрожать стабильности существующих границ и государств. Наконец, Карстен Фойгт пытается переформулировать вопрос, заявляя, что самоопределение не равносильно отделению от существующего государства. Он считает нарастание федерализма в политических системах средством смягчения ключевой проблемы самоопределения — проблемы гарантии прав групп меньшинств внутри более крупных групп меньшинств. (Примеры: малые группы в Германии и Испании, бывшей Югославии).

Маргарет Тэтчер: Давайте начнем с Югославии. Югославия была образована благодаря международным договорам после первой мировой войны. Когда большие империи, Германская империя и Австро-Венгерская империя, распались осталось много частей, и из примерно семи таких частей была создана Югославия, южные славяне, но они были очень, очень разными людьми, хотя все они были южными славянами. Они были разными, то есть у них были разные религии, разная история, некоторые из них были естественными врагами, и, я боюсь, сербы всегда были экспансионистами. А когда Югославия была создана, было право отделиться у тех наций, которые составляли части большой Югославии. Так что когда Хорватия сказала, что хочет отделиться, это же сделали Словения и Босния. Действительно, они имели право на отделение, и поэтому ООН их признала.

Когда после провалившегося путча в Советском Союзе, мы все видели, как президент Ельцин вытаскивает человека из танка и говорит: »Что ты делаешь? Это против твоего собственного народа!», а затем мы видели то, чего мы не могли предвидеть, что пятнадцать республик хотели независимости, — конечно балтийские государства имели право на это, — другие также хотели своей собственной независимости. Но каждое из них, знаете ли, имеет в своем составе значительные меньшинства. Но невозможно взять каждое маленькое меньшинство и сказать: »Да, Вы можете быть независимыми», потому что мы получим так много маленьких государств, а внутри каждого государства будет еще больше меньшинств.

Так что мы должны придерживаться существующих наций-государств, а если предстоят любые изменения, их можно сделать только в результате дискуссий и переговоров. Мы делаем это, потому что в тот момент, когда мы изменим это, мы все столкнемся со значительными затруднениями. Я думаю, Сталин сделал около сотни изменений внутри границ Советского Союза, но если предстоит любое изменение существующих границ, это должно делаться по соглашению между граничащими странами. Но в бывшем Советском Союзе, например, Казахстан этнически очень смешан, но теперь все жители Казахстана – граждане Казахстана. И не забывайте, большинство из них будут счастливо жить вместе.

Если появляются нарушители спокойствия, настоящие нарушители спокойствия, которые имеют намерение придти к власти, которые будут подстрекать людей сказать: »Мы хотим пойти еще куда-нибудь», или когда появляется еще одна нация-государство, говорящее: »Мы хотели бы, чтобы это меньшинство присоединилось к нам», — как Германия, как Сербия, когда, если Вы стали делать это, в мире не остается порядка.

Галина Старовойтова: Когда Германия воссоединилась, это, по-моему, был еще один случай самоопределения. Какой вид моральной легитимации или критерии моральной легитимации можно принять?

Маргарет Тэтчер: Вся Восточная Германия голосовала за объединение с Западной Германией; вся страна голосовала за это. Я думаю будет очень, очень тяжело, если без переговоров, Вы неожиданно получите меньшинство, говорящее, что они хотят перейти к другому государству и принадлежать ему. В этом не останется никакого порядка… Где мы все тогда окажемся? А мировой порядок необходимо поддерживать.

Галина Старовойтова: Принимаете ли Вы это конечное решение об Ольстере?

Маргарет Тэтчер: Ольстер голосовал за то, чтобы остаться в составе Великобритании. Когда гомруль появился в Ирландии, шесть графств на севере отказались войти во вновь образованную Ирландскую республику… На самом деле это люди очень разного происхождения. И мы сказали, что поскольку эти шесть графств… голосуют за то, что бы остаться с Великобританией, они получат право на это; у них будут конституционные гарантии. Они часть Соединенного Королевства.

Это часть конституционного соглашения, когда Ирландия получила самоуправление: столь долго, сколь долго большинство избирателей остаются с Соединенным Королевством. А это было абсолютно тайное голосование, и мы будем уважать это и подтверждать это. И, позвольте мне сказать, что в последнюю войну мы все испытали бы больше сложностей, если бы мы не имели портов в Северной Ирландии. Южная Ирландия была нейтральной, Республика Ирландия была нейтральной.

Тесса Блэкстоун: Это очень трудный вопрос. Честно говоря, я не чувствую себя способной установить ясные критерии. Но я убеждена, что было бы ошибочным принимать самоопределение во всех случаях. В мире есть примерно три тысячи групп, требующих права на самоопределение. Если все эти требования выполнить, то это приведет к хаосу. Многие из них являются следствием непривлекательных форм трайбализма и национализма, и им следует оказать сопротивление. Однако существенным является то, что следует лучше понимать права меньшинств и способствовать росту толерантности по отношению к ним. Наверно, это выглядит идеалистически, но, тем не менее, мы должны стремиться достичь этого. Важную роль в этом предстоит сыграть движению за гражданские права.

Родрик Брейтуэйт: Я дам Вам очень политический, практический, а не принципиальный ответ. Прежде всего, вся проблема самоопределения является очень, очень сложной для понимания и концептуально, и на практике. Первая попытка самоопределения была сделана в Европе после первой мировой войны, это принципы Вильсона и так далее.

И конечно, люди, которые имели дело с этим, люди, которые выиграли Первую мировую войну – Вильсон, Клемансо, Ллойд-Джордж и так далее, были очень несведущими людьми во многих смыслах. На самом деле они многого не знали о тех странах или тех этнических группах, чью судьбу, как предполагалось, они определяют. Они не знали почему проходят границы, где они проходят и тому подобное.

Они приняли решения, многие из которых были нежизнеспособными, необоснованными. Так что первый мой вывод заключается в том, что опасно для внешних сил занимать твердую позицию относительно того, что является правильной формой государственности для этнической группы, и в какое политическое образование она должна входить.

Поскольку этническая классификация так сложна, среди прочего, благодаря географическому распределению этнических групп; мы все в большей и большей степени приходим к государствам, которые включают много этнических групп — по историческим или другим причинам, как, например, в случае с Британией, где сейчас есть два миллиона мусульман, в то время как тридцать лет назад их не было вообще.

Так что всем странам придется примириться с существованием больших этнически и религиозно чуждых групп внутри своей политической системы. Нам всем так или иначе придется учиться привыкать к этому, хотя обыкновенным людям это не нравится. Они предпочли бы, чтобы все мы были англичанами, или все мы были армянами, или русскими.

Я думаю, что следует быть очень осторожным относительно того, какие официальные заявления делаются о том, что является подходящим политическим устройством для любой конкретной этнической группы.

Следует также быть осторожным, говорите ли Вы о международных политических институтах (это Ваш первый вопрос), или о международных силах. Вы должны быть очень осторожны относительно того, тех обязательств, которые Вы даете. Потому что довольно часто эти обязательства либо очень сложно, либо невозможно выполнить на практике.

Югославия в настоящий момент является очень ярким примером. Европейское сообщество не понимало либо политики, либо этнических различий в Югославии, делало официальные заявления о желательности распада Югославии, поспешно признавало осколки в качестве государств, хотя в действительности они не все они были государствами. Этот результат несомненно способствовал беспорядку и трагедии в современной Югославии.

Люди, которые находятся в таком сложном положении, — я помню беседу, которую имел в армянском парламенте около трех лет назад, — надеются, что внешние силы будут гарантировать их независимость. Я думаю, им надо быть очень, очень осторожными с просьбами о предоставлении таких гарантий или веря в такие гарантии. Потому что маловероятно, что силы, которые находятся далеко, действительно собираются выполнять гарантии.

Так что мой взгляд об образе действия международной системы или внешних сил для оказания действительной помощи в решении этнических конфликтов довольно пессимистичен.

Из того, что они могут сделать, можно назвать, например, выработку рамок внутри которых эти этнические группы могут разрешить свои конфликты. Самым последним примером урегулирования при помощи посредников является случай с норвежской помощью для ООП и израильтян. То есть Вы обеспечиваете этих людей возможностью разговаривать друг с другом и разрешать их собственные конфликты. Затем можно оказать им разного рода помощь в выздоравливании от этих конфликтов, — здесь либо экономическая помощь, либо какая-то материальная помощь, возможно, какие-то политические гарантии, в том случае, если Вы достаточно реалистичны относительно того, что это действительно означает. Я не думаю, что люди со стороны могут, в конце концов, навязать решения.

Джордж Уолден: Я думаю, например, что в случае с Фолклендскими островами, где Британия сражалась с Аргентиной, было глупо делать вид, что 1800 человекам должно быть позволено самоопределение, потому что встает вопрос о том, что случится, если бы было только 800 человек или 500 человек? Или полдюжины человек на островах? Они все еще имеют право на самоопределение?

Думаю, что мы подходим к неразумной позиции, которой мы уже, вероятно, достигли, когда очень маленькая группа людей учреждает себя в качестве страны, или пытается это сделать. Фактически, они не независимы на деле. Они никогда не будут жизнеспособными экономически. Они имеют государственные символы, но в действительности не являются государствами. И они, вероятно, тем или иным образом будут находиться под влиянием других людей. Вы можете сказать, у них есть право на самоопределение. Но, фактически, это дискредитирует идею самоопределения, потому что в конечном счете они находятся и всегда будут находиться под экономическим и политическим протекторатом других людей.

Так что моя мысль заключается в том, что самоопределение не может быть абсолютным ни в одном здравомыслящем мире. И если попытаться толкать его слишком далеко в качестве принципа, как и все принципы, заходящие слишком далеко, возникнет конфликт.

Я думаю, что нужно быть очень осторожными. Я имею в виду эти положения в Уставе ООН. Следует быть очень внимательным при их применении. Я буду очень осторожен в попытке изложить эти жесткие и твердые принципы на бумаге, потому что во многих индивидуальных случаях они неприменимы. Например, я лично был бы счастлив передать Гибралтар назад Испании. Я не думаю, что это британская территория. Я думаю, что давно окончились те договоры, по которым мы приобрели ее. Теперь, когда Испания является демократией, нет причин, для того, чтобы не возвращать ее. И я лично не думаю, что люди, очень смешанная группа людей, если говорить об их социальном и национальном происхождении, которые живут в Гибралтаре, должны иметь постоянное вето на этот кусок земли, которая явно исторически принадлежит скорее Испании, чем Британии.

Моя позиция по Ольстеру такая же, как и позиция нашего правительства, а именно: как только большинство людей в Ольстере захочет присоединиться к южной Ирландии, они могут присоединиться к южной Ирландии. Очевидно, что не будет давления со стороны британского правительства, чтобы предотвратить это. И действительно, если демография Северной Ирландии будет развиваться тем же путем, что и сейчас, однажды воссоединение Ирландии может случиться. По своим собственным мотивам ИРА, которая состоит сегодня из гангстеров, предпочитает притворяться, что этот выбор недоступен. Но я думаю, что причины этого очень сложны. По существу, трудно знать, что будет делать ИРА, если она прекратит убивать, просто потому, что много их людей зависят от этого своего рода гангстерского образа жизни.

Я не думаю, что Шотландия действительно захочет стать независимой второпях, потому что там только около пяти миллионов человек. Будут ли они жизнеспособным государством – это остается под вопросом. Им понадобятся субсидии разного рода от Британии, и, я думаю, от Англии. И я думаю, что многие люди в Шотландии знают это, потому что их нефть когда-нибудь кончится.

Я в корне не согласен с позицией британского правительства в отношении Гонконга. Здесь также мы имеем дело с прекрасным примером того, как нельзя применять принцип самоопределения. Это не имеет смысла. Гонконг никогда не принадлежал Британии. Он всегда был частью Китая. В британском парламенте в XIX в. существовала оппозиция, когда он был аннексирован благодаря явно дискредитированным опиумным войнам. Договор, который мы силой вырвали у Китая, никогда не может быть применен. Так что абсурдно полагать, что Гонконг в любом случае наш.

Тем не менее, я думаю, что наши поступки там были образцовыми. Мы сделали жизнь легче, спасли многие миллионы китайцев от преследований со стороны коммунистов. Нам нечего стесняться. Но сейчас мы делаем серьезную ошибку, пытаясь “политизировать” эту территорию. Потому что его единственной надеждой на сопротивление репрессиям китайцев является пребывание вне политики, а не положение “средоточия демократии”; тем не менее мы очень хотели бы видеть демократию в Гонконге. Так что здесь прекрасный пример случая, когда было бы ошибочным для нас применять абстрактные идеи самоопределения и демократии в ситуации, где применение принципа самоопределения позволяет нам очень хорошо чувствовать себя в моральном плане, но на деле, в реальной жизни это может кончиться тем, что сделает более сложной жизнь шести миллионов человек, которым предстоит перейти под контроль режима, к которому я лично испытываю очень мало доверия.

Но я знаю, из прошлого, что для коммунистического китайского режима, если его не будут провоцировать, возможно держаться на отдалении от Гонконга, и, как это, вероятно, будет видно, их собственная территория также превратится в объект изменений. И таким образом, я думаю, британская политика в данный момент ошибочна. Мы были успешны, и нам повезло в достижении соглашения с Китаем. Но сейчас, я думаю, уделяется слишком много внимания британскому благородству в связи с оставлением этой территории, и слишком мало внимания тому, что происходит с людьми, которые там остались. А если мы будем нереалистично напирать на демократию, мы в результате получим меньше демократии в Гонконге в результате мстительности китайцев, после того, как территория перейдет к ним. И я думаю, что в этом случае мы испортим то, что можно было бы получить в противном случае в разных обстоятельствах, в том числе испортим впечатление от наших благородных поступков в Гонконге.

Сэм Нанн: Самоопределение выросло из первоначальных стремлений и надежд Вудро Вильсона еще после Первой мировой войны, и есть за что хвалить эту общую философию. Конечно, мы хотим, чтобы люди были способны голосовать и осуществлять свой собственный выбор руководства и выбор направлений. Вопрос стоит о размере единиц. Я думаю, что нужно иметь определенную жизнеспособность или обещание или потенциал жизнеспособности в качестве нации, могущей защитить свои собственные границы, имеющей, по крайней мере, потенциал для гарантирования меньшинствами внутри себя основных прав человека. Я думаю, что все это входит в самоопределение, и я не считаю, что существует одна формула, которая говорит нам, как определить, следует ли признавать страну.

Честно говоря, я думаю, что было слишком поспешным признавать бывшие республики Югославии, до того как были установлены какие-либо критерии. Это, вероятно, не было причиной распада и войны, но, конечно, было влияющим фактором. Так что я полагаю, что придется использовать то, что я назвал бы суждениями здравого смысла о том, действительно ли группа объединившихся вместе людей, провозглашающих себя нацией, представляет собой нечто такое, что международное сообщество хочет признать.

Если бросить эти процессы на произвол судьбы, то это приведет к абсурдному выводу, что любые три или четыре человека могут объявить себя нацией. Можно дойти до семей, думая, что они являются нациями, или до этнических групп, которые думают, что они являются нациями. Имея огромное количество этнических групп в мире, мне кажется, что если различать нации просто на основе этнических групп, то те конфликты, которые есть сейчас, станут лишь верхушкой айсберга.

Нам придется иметь нации, где этнические группы работают вместе. Соединенные Штаты сталкиваются с этим; нам приходится работать вместе с этническими группами. Мы, вероятно, являемся одно из наиболее полиэтничных стран в мире, и Россия очень полиэтничная страна. Но все мы должны использовать вежливость, здравый смысл, деликатность и чувствительность, имея дело с этническими различиями. Я думаю, что мир дальше будет еще более разнообразным, и решения будут более сложными.

Дэйв Маккарди: Распад Советского Союза беспрецедентен. Он произошел мирно, но он также высвободил силы, как этнические, так и националистические, которые сдерживались некоторое время. Событие такого масштаба является уникальным, и мы возможно не увидим больше ничего подобного. Так что я думаю, что должен существовать международный режим, основанный для того, чтобы позволить этнической идентичности получить выражение, но делать это путем обретения автономии и уважая человеческие права в нации-государстве.

Я не уверен, что мир может позволить много последующих распадов наций-государств. Я имею в виду, распадов настолько искусственных, насколько искусственными они были бы, если бы продолжались внутри России; даже в Соединенных Штатах старый плавильный тигль уже не плавит тем способом, которым он делал это в прошлом. Существует требование на обладание правами жертв распада.

И в некоторый момент должен наступить баланс. Людям придется понять, что этническая идентичность важна, но существуют и более широкие цели. И мы не должны позволять этим этническим идентичностям мешать прогрессу в регионах. Следует лучше разъяснять права человека и лучше их защищать.

Но в то же время мы должны понять, что нация-государство действительно играет определенную роль. Оно имеет свою функцию. И необходимо, чтобы существовало искусство разрешения конфликтов. Существует военная наука, но мы плохо понимаем, как разрешать конфликты.

Галина Старовойтова: Мой последний вопрос относится к чероки, индейцам в Оклахоме. Они удовлетворены своим статусом самоуправления? У них есть автономный статус?

Дэйв Маккарди: Оклахома – это уникальный штат. Оклахома была территорией. А затем она была признана в качестве штата в 1907 г. Фактически это были нации-государства внутри той территории. Чероки, чикасо, чокто, осэйдж были так называемыми цивилизованными племенами. Так их называли американцы. Но они были нациями. Они все еще являются суверенными нациями. На них не распространяется гражданское или уголовное право штата. Интересным является то, что в Оклахоме нет резерваций. Эти индейские племена полностью ассимилированы в экономику и в значительной степени в культуру.

Чероки уникальны. Они происходят из Джорджии и Флориды. Постыдная Тропа слез, которая в 1800-е гг. привела их на Территорию Оклахома, Индейскую Территорию, была трагической, но так произошло. Существует очень мало коренных оклахомских племен. Некоторые равнинные индейцы кочевали через Оклахому. Но даже в моем округе есть кьяуа, команчи и апачи. Джеронимо, знаменитый вождь апачей, похоронен в Форте Силл в Оклахоме в моем округе.

У нас в Оклахоме нет требований о предоставлении прав, как это имеет место в некоторых других штатах, в Мичигане, в Дакотах из-за резерваций и коренных племенных земель. Это не является спорным вопросом в Оклахоме. Чероки очень успешны… Вождем чероки является женщина – Вильма Мэнкиллер. Она очень эффективна в своей деятельности. Чероки связаны с политикой. Они являются самым крупным среди меньшинств подрядчиком министерства обороны. Очень эффективны. Но при этом они имеют идентичность, которая является причиной их гордости и одной из причин успеха. И они имеют выплаты. Но они – племя, функционирующее на очень высоком уровне. На другом краю спектра находятся кьяуа и некоторые другие племена; они имеют больше трудностей и не обладают такой политической силой. Индейцы чероки в Оклахоме – это политическая сила, и они признаваемы, высоко ценимы, уважаемы и даже почитаемы. Они являются очень позитивным символом. Быть чероки очень популярно.

Галина Старовойтова: Они соблюдают все федеральные законы и законы штата? Или они придерживаются своего обычного права?

Дэйв Маккарди: Когда это им подходит. Они не хотят применять законы штата в экономических вопросах, таких как азартные игры, бинго. Бинго – это большой спорт. Они делают много денег на продаже алкоголя и сигарет. Там, где они могут обойти федеральную налоговую структуру, им это нравится. Но им также нравится федеральная помощь в образовании и других сферах. Так что это уникальная ситуация.

Януш Онышкевич: Это что-то, что мы унаследовали из прошлого. Существуют три принципа, которые считаются священными и неприкосновенными. Во-первых, невмешательство во внутренние дела. Во-вторых, самоопределение наций. И в-третьих, нерушимость границ. К сожалению, в данный момент эти принципы нуждаются в беспристрастном внимательном изучении. Прежде всего, потому что все они практически невыполнимы.

Давайте рассмотрим лишь один пример. Вы упомянули экологические проблемы, которые, несомненно, затрагивают территории по разные стороны границ. С этим связана другая проблема, которая не влияет на большое число европейских стран, но вскоре может повлиять на многие ближневосточные или африканские страны. Это борьба за воду. Если Вы строите дамбу, например, на реке, которая течет из Вашей страны в другую страну, и Вы берете большую часть воды для ирригации, тогда другая страна может столкнуться с огромными проблемами. И, хотя это внутреннее дело, очевидно, что оно не является внутренним делом, потому что влияет на другую страну очень серьезно.

То же самое относится к соблюдению определенных экологических стандартов и стандартов безопасности, постольку поскольку это касается атомных электростанций. Это действительно необходимо подчинить определенному беспристрастному, строго осуществленному международному соглашению с, я бы сказал, обязательным участием в этом соглашении всех стран. Потому что, если есть хотя бы одна страна, которая не участвует, как, например, Северная Корея, в настоящее время пытающаяся отказаться от обязательств по контролю со стороны Международного Агентства по Атомной Энергии, то появляется тревога.

Прежде всего, я бы сказал, что это право следует предоставить только нациям, но не ad hoc [на данный случай – Б. В.] группы людей. В противном случае можно получить ситуацию наподобие имевшей место на Красной Пресне. Красная Пресня объявила свою независимость. Может просто сложиться ситуация, когда индивид скажет: »Хорошо. Моя земля, моя собственность – это новое государство, и я хочу иметь полный суверенитет». Так что оно должно принадлежать нациям. И это чрезвычайно трудный и рискованный вопрос: что такое нация? И очевидно, я не могу дать очень точного определения.

Но, конечно, нация должна обладать чувством общей идентичности, общей истории. Не существенно было ли в прошлом общее государство, но необходимо, чтобы была некоторая общая идентичность в прошлом.

Другой важной проблемой является принцип, согласно которому изменяют границы. Я был бы очень осторожен с этим. Я думаю, что можно говорить о предоставлении нации права строить или иметь свое собственное государство. Но я был бы осторожен в применении принципа самоопределения тогда, когда это ведет к изменению границ. Я думаю, что это необходимо осуществлять при сохранении вышеупомянутых прав национальных меньшинств. В противном случае мы можем действительно столкнуться с большими затруднениями. Потому что могут быть анклавы где-нибудь в центре страны, заявляющие, что они хотели бы объединиться в одно государство со своей страной, которая находится где-нибудь далеко. Это может действительно создать огромные проблемы, не говоря уже о пограничных спорах.

Галина Старовойтова: Но у нас есть такие примеры, как Соединенные Штаты Америки, как Германия, которая воссоединилась, и это другой случай самоопределения. Соединенные Штаты Америки отделились от Британской империи. И Польша, которая была восстановлена после десятилетий и восстановлена в других границах, но как государство.

Януш Онышкевич: Это абсолютно верно. Но поляки были хорошо различимой нацией. Вопрос об этом не стоял. Однако имеется определенная проблема. Например, что можно сделать в таком случае как гражданская война в Соединенных Штатах, когда часть Соединенных Штатов хотела отделиться и создать свою собственную нацию? И все так или иначе симпатизируют установкам северян, Линкольна, боровшихся против отделения Юга.

С другой стороны, был раскол Пакистана на собственно Пакистан и Бангладеш, и все поддержали сецессию. Был и другой случай, когда общественное мнение было против отделения Катанги от Конго. Или гражданская война в Нигерии, с Биафрой, пытающейся отделиться от Нигерии. Общественное мнение очень непоследовательно и не применяет одинаковые стандарты к разным случаям.

Вы спросили о моральной стороне этой проблемы. Я боюсь, что будет чрезвычайно сложно определить моральные предварительные условия для самоопределения. Потому что они основываются обычно на традиции, истории, и в большинстве случаев Вы можете вернуться в прошлое на пятьдесят лет, сто лет, и Вы найдете как раз противоположные аргументы.

Потому что культуры созданы на других культурах. Например, в ситуации с Крымом, есть русские, которые 200 лет жили вместе с татарами. До них были татары. А до татар были греки и так далее. Куда бы Вы не посмотрели, Вы находите разные слои культуры, и можно использовать разные аргументы. И не существует логической точки, чтобы остановить этот отсчет времени в обратном порядке.

Это зависит от политической воли. Так что я думаю, что нам следует скорее основывать наши критерии в настоящее время на правовых положениях. А самоопределение возможно, когда нация объединена в своем мнении, что ей следует создать отдельное государство, и когда она заслуживает этого. Во-вторых, согласно положениям СБСЕ, Устава ООН и другим положениям, должны существовать границы, которые предварительно были проведены на карте. И в-третьих, эти границы и суверенитет этого государства не должны оспариваться и не должны вступать в конфликт с другими. Это очень сложный перечень условий. Их только три, но этого достаточно. В некоторых случаях это не вызывает проблем. В случае со Словенией, например, никто не возражал против ее суверенитета. Но во многих случаях это чрезвычайно сложно.

Николас Бетелл: В данный момент не существует критериев для самоопределения. Вы упомянули Фолклендские острова, которые имеют население в две тысячи человек. И британская позиция заключается в том, что им дано право на самоопределение, дано право оставаться частью Британии.

Мир признал, что Ирландии было дано право на самоопределение от Британии в 1920-х гг. Но затем было решено в договоре 1922 г. между Британией и ирландскими националистами, что части Ирландии также дано право самоопределения. Затем, с ухудшением отношений между этими двумя частями Ирландии, они стали действительно совершенно обособленными.

Так что единственным критерием, который я вижу является желание, решимость, а если необходимо, и желание сражаться за данную территориальную единицу. Могут существовать очень маленькие страны, очень маленькие независимые единицы, как Фолклендские острова, Гибралтар, Карабах, северный Кипр, которые добились самоопределения с оружием в руках, готовностью сражаться.

На Кипре, если бы не было турецких войск… для обеспечения этого самоопределения, вероятно турки были бы поглощены греческим Кипром; сходная ситуация в Северной Ирландии и Карабахе. Так что, поскольку нет правовых критериев, единственным критерием будет умение людей применять вооруженную силу. Такова ситуация в данный момент.

Джек Мэтлок: Я думаю, что необходимо понять, что самоопределение, являясь важным принципом, не является исключительным принципом. Как это относится и к большинству норм, хотя существенной частью демократии являются не только нормы.

В действительно развитой демократии, как я бы определил это, большинство не имеет права подавлять права меньшинства. Это не демократия, если такое происходит. Это становится тиранией. И можно иметь тиранию большинства.

Существует много принципов, которые предстоит сделать правомочными. Они не абсолютны. И самоопределение является одним из них. Например, я думаю одной из причин того, что международное сообщество очень осторожно, является то, что в истории бывают времена, когда явно противоречит интересам всех групп и всех стран в определенных регионах осуществление на практике самоопределения в буквальном смысле.

Я уверен, что судетские немцы в Чехословакии хотели быть частью нацисткой Германии. Они ошибались. Но это дало Гитлеру возможность уничтожить Чехословакию как государство. Конечным результатом было не только поражение нацисткой Германии, но и тот факт, что ни один из немцев, которые жили в Судетах, проживает там теперь. Они были изгнаны чехами, которые сказали, что они (немцы) не могут быть лояльными членами чешского государства.

Другой проблемой являются палестинцы и Израиль. Потому что это случай, когда палестинское руководство в течение многих лет имели своей целью уничтожение израильского государства. Государство не может заключать компромисс с кем-либо, кто хочет его уничтожить. Компромиссы заключают с людьми, когда можно пойти на соглашения. Если позиция бескомпромиссна, это невозможно. И это, я думаю, было главным в блокировании самоопределения.

Я думаю, что, если имеется лишь один критерий, ответ заключается в том, что необходимо начать с создания более хороших международных стандартов для соблюдения прав человека. Мне кажется, что если государство соблюдает все права человека и все права граждан в этом государстве, в долговременной перспективе будет очень мало оправдания в том, чтобы отрываться от этого государства. Государство не должно основываться исключительно на национальности. Ему необходимо гражданское общество, которое основывается на чем-то. Оно может быть преимущественно государством данной языковой группы или национальности, но оно должно защищать всех внутри себя. И если оно делает это, есть шансы, что не будет людей пытающихся отделиться. Я полагаю, что нельзя иметь принцип, который просто утверждает, что если есть большинство людей, они могут при любых условиях решать, к какому государству им принадлежать.

Это физически невозможно также во многих районах мира. В большинстве районов мира люди перемешаны. Невозможно провести линии между ними. И поэтому действительно предстоит создавать общества, где люди смогут жить вместе, взаимно уважая друг друга. Не обязательно любить друг друга, но надо уважать друг друга и уважать права других людей.

Теперь, когда страны начинают разваливаться на части, я думаю, многие во внешнем мире имеют тенденцию оставаться в стороне до тех пор, пока они не столкнутся с fait accompli, с совершившимся фактом. И если группа, которая действительно была разорвана на части, теперь действительно независима, тогда они признают это. До того как с группой это произойдет, существует тенденция не распространять на нее международное признание.

И я думаю, что Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), разработало общие принципы, которые, я верю, вполне обоснованны. Они могут быть неполными. Возможно, им необходима дальнейшая доработка. Но в основе своей этим принципом было то, что границы следует изменять лишь мирными средствами и по взаимному согласию.

Да, границы можно изменять. В нашей собственной американской истории Филиппинам не понравился их статус. Им была предоставлена независимость. Когда они решили, что не хотят наших военных баз, мы ушли.

Очевидно, что кое-что из этого было не так легко сделать. Была территория на мексиканской границе, которую Мексика одно время считала своей. Мы вели переговоры об этом, и мы были готовы отказаться от некоторой части этой территории. Мы не считали каждый дюйм чем-то вроде священной земли.

Конечно, если люди живут там, то их мнение много значит. И мы в целом поддержали британскую защиту Фолклендских островов, потому что было ясно, что люди, проживавшие там, не желают быть частью Аргентины.

Так что, я думаю, что преобладающее желание людей, которые живут в каком-либо районе, является очень важным фактором. И если есть ответ, полностью демократические государства обычно не сталкиваются с этой проблемой в крайней форме.

Мы посмотрим, что произойдет в Канаде. Если французская Канада решит отделиться, я уверен, что не будет кровопролития. Итак, это произойдет. Это будет огорчительно. Это будет огорчительно, как во время развода. Но они решат это. Я предполагаю, что они решат остаться частью Канады, потому что у них есть все права. Но в конечном счете, анализируя ситуацию, я думаю, государство делает ошибку если, в долгосрочной перспективе, оно упорствует пытаясь удерживать территорию, которая не хочет быть его частью. Я думаю, это становится проблемой для этого государства.

Но в краткосрочной перспективе, я думаю, что опять-таки люди должны быть очень осторожны относительно попыток изменить границы. И я думаю, неверным является пытаться изменить их с помощью насилия или путем угроз, потому что, я полагаю, это создает много более опасных проблем.

Галина Старовойтова: Я предсказываю значительное напряжение в ситуации, связанной с крымской проблемой, особенно после недавних выборов. Если Украина предпримет действия, связанные с эмбарго, или даже насильственные акции, что очень маловероятно, против Крыма, отключит электричество и прекратит приток питьевой воды, тогда напряжение, фактически, неизбежно. Крым полностью зависит от Украины по этим двум позициям.

Какова может быть реакция Запада? Будет ли это рассматриваться как попадающее лишь под внутреннюю юрисдикцию Украины? Или это включает взаимоотношения между Россией и Украиной? Или это международная проблема?

Джек Мэтлок: Я думаю, очевидно, станет ли это международной проблемой, будет зависеть от того, что именно произойдет. Я думаю, если украинское поведение будет рассматриваться мировым сообществом как грубо принуждающее, тогда это будет международной проблемой.

Я предполагаю, что большинство зарубежных стран первоначально испытывали бы некоторые сложности, говоря об этом публично. Я предполагаю, что большинство государств, имеющих отношения с Украиной, настоятельно советовали бы им не реагировать таким образом. Это, несомненно, было бы контрпродуктивно. Я думаю, что Украина должна предоставить автономию, если они не будут нарушать ее, я бы, несомненно, посоветовал им попытаться сделать ее работающей автономией. Конечно, требуйте своих прав мирным путем. Зачем менять администрацию сейчас? Я понимаю все исторические факторы. Но фактом является и то, что наиболее серьезная проблема, с которой Вы можете столкнуться, — это попытка изменить юрисдикцию, изменить государственную принадлежность территории. Это слишком часто ведет к войнам, и иногда к серьезным войнам. Это не то, что можно сделать с легким сердцем. В данный момент, мое мнение с далекой дистанции, конечно, заключается в том, что украинскому правительству следовало бы допустить высокую степень автономии в Крыму. И я лишь удивляюсь тому, что может быть приобретено, бросая вызов этому статусу. Но я, конечно, согласен, что киевским властям следует не реагировать на местные политические процессы насильственным образом.

Кэрол Мосли-Браун: Я надеюсь, что то направление внешней политики, которое мы разрабатываем в настоящее время, является более успешным, чем, к сожалению, было направление разрабатываемое господином Вильсоном. В терминах права на самоопределение, опять-таки, я думаю, что интересами мирового сообщества должны быть следующие: Какие международные интересы вовлечены: мир? устранение голода в мире? экологические проблемы? В том смысле, что если оформлены группы или нации или государства, которые сами могут разрабатывать политику, совместимую с международными интересами, мы должны поддержать эти усилия. С другой стороны, когда такие нации и государства пренебрегают этими международными интересами, тогда я думаю, требуется усиление роли активистов в пользу международного сообщества.

Михаил Горбачев: Нам следует также найти новые пути к пониманию и формулированию права наций на самоопределение. Неограниченный распад государств по этническому принципу, поддерживаемый стремлением к так называемой »этнической чистоте», привел бы к переделу границ разных государств и регионов в такой степени, что это породило бы многочисленные конфликты и сделал бы объединенную мировую политику практически невозможной.

Некоторые люди могут быть заинтересованы в международных и этнических конфликтах, с целью пересмотреть существующие сферы влияния. Трагический распад бывшей Югославии может служить примером. Сходный процесс можно увидеть и в бывшем Советском Союзе.

В качестве противоядия подобному развитию событий можно рекомендовать дальнейшую демократизацию международных отношений и очень простое правило: отказаться от любых попыток строить новый мировой порядок согласно интересам одного единственного государства или группы государств. К сожалению, не существует нехватки в подобных идеях, мы слышим и видим их теперь повсеместно.

Чего нам следует ожидать, учитывая наш опыт в решении международных конфликтов в последние годы?

Что касается государств, где национально-этническая напряженность уже существует или может появиться, то политические и религиозные лидеры ответственны главным образом за мирное разрешение напряженных отношений. Ни в коем случае лидерам нельзя выпадать из основного русла развития ситуации. Здесь большую роль должны играть национальные законы, которым следует исключать любое нарушение прав человека, включая права национальных меньшинств и этнических групп. Тем не менее, соответствующие нормы международного права также играют большую роль. Существует нехватка таких норм. СБСЕ начала, но не закончила их разработку.

Очевидно, что признание и гарантия всех прав национальных меньшинств не должна ни в коем случае провоцировать дезинтеграцию существующих государств и передел государственных границ в большом масштабе.

Такой феномен как »гиперэтнизм» становится теперь более и более популярным. Под гиперэтнизмом мы понимаем стремление определенных этнических групп гарантировать свои права средствами создания своих собственных независимых государств. Я думаю, что эта проблема может быть решена с помощью принципов федерализма в самом широком смысле и с помощью национально-культурной автономии.

Карстен Фойгт: История принципов Вудро Вильсона показала, что даже он не делал того, что обещал. Так что уже был большой разрыв между реальностью возможности и интересами конкретных государств, а также правами и принципами, выдвигаемыми государствами.

Некоторые проблемы, которые появились в юго-восточной Европе в последние годы, являются результатом того факта, что принцип самоопределения, обещанный Вудро Вильсоном в конце Первой мировой войны, не был воплощен или был воплощен очень непоследовательно после Первой мировой войны.

Если оставить эту проблему в стороне, стоит сказать, что сейчас в европейской сфере мы имеем определенные принципы и правила, которые следует применять, когда мы обсуждаем реализацию права на самоопределение.

Прежде всего, право на самоопределение не является автоматически правом на отделение. Можно иметь разнообразные пути реализации самоопределения внутри государства. Например, в Германии существуют специфические нормы в регионах возле датской границы, а сербы, славянское меньшинство в Бранденбурге, имеют специфические права. Это вопрос культурного самоопределения внутри государства.

Можно рассматривать это как форму федерализма. Это система, которая существует у разных наций внутри Испании, и где есть федерация, даже несмотря на то, что некоторые части страны имеют больше прав, чем другие части. Например, существуют некоторые регионы в Италии, где больше прав, чем в других регионах.

Затем, когда дело доходит до конечного момента отделения и самоопределения, которое не всегда автоматически подразумевается, тогда следует видеть, что главным приоритетом является совершить все мирным путем, при котором границы изменяются только благодаря взаимному согласию, а не силой.

Реальные проблемы очень часто появляются, когда две нации расселены так, что существуют меньшинства внутри меньшинств. Это означает, например, что в случае бывшей Югославии в Герцеговине, в которой преобладают хорваты, есть проблема хорватов и мусульман в районах, занятых сербами. А внутри мусульманских районов имеется, о чем очень часто забывают, проблема хорватов и сербов.

Так что это вопрос не только о самоопределении конкретный наций или регионов, но и о том, что произойдет с меньшинствами, проживающими среди бывших меньшинств. Таким образом, приходится требовать не только самоопределения определенных групп, но также уважения к правам меньшинств, которые все еще остаются на территориях, добившихся самоопределения. В противном случае мы получаем процесс этнических чисток после того, как право на самоопределение удовлетворено.

Галина Старовойтова: Я согласна с тем, что отделение не является единственным путем для самоопределения. Вы считаете воссоединение Германии еще одним случаем самоопределения?

Карстен Фойгт: Да, но это был другой путь. Было навязанное разделение после Второй мировой войны. И до некоторой степени даже все великие державы, до определенной степени даже Советский Союз, в течение длительного времени теоретически были в пользу объединения. Когда Германия подписывалась под своим членством в Европейском союзе, и когда она подписывала обязательства по СБСЕ, и даже когда она подписывала германо-советский договор в 1970 г., всегда было положение, что объединение Германии не исключено.

Примечания

1. Аудиопленки и письменные ответы хранятся в личном архиве автора.

2. Уже после проведения данных интервью Конференция по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) была переименована в Организацию безопасности и сотрудничества в Европе (ОБСЕ). В выдержках из интервью автор использует первоначальное название организации.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Начало пути

В дни, последовавшие за трагической гибелью Галины Старовойтовой, как в массовой печати, так и в посвященном ей телефильме повторялось одно и то же утверждение — политическая деятельность ее началась с Карабаха и выдвижения ее в кандидаты в депутаты Верховного Совета СССР от Армении. Между тем все это совершалось не совсем так. Галина Васильевна не случайно сразу же примкнула к Межрегиональной группе — наиболее прогрессивному крылу тогдашних депутатов.

Окончив психологический факультет Ленинградского Университета, Г.В. Старовойтова сразу же оказалась вовлеченной в только что возрождавшееся у нас социологическое движение, развитие которого было прервано в конце 20-х гг. Новое сообщество социологов было связано со стремлением, минуя официальные документы, постановления, распоряжение и газетную декламацию выйти на прямой контакт с различными группами населения, получить достоверные факты, выяснить подлинное социальное самочувствие этих групп в надежде, что, если это удастся сделать, то появились шансы объяснить как экономическую, так и социальную и бытовую ситуации в целом. Ситуация же в целом ощущалась как кризисная.

Социологическое движение того времени было по своей природе “шестидесятническим” со многими его разветвлениями — от открытого диссидентства (например, выступления против подавления восстания в Венгрии, оккупация Чехословакии и пр.) до активного (хотя и в ограниченных социальных слоях) циркулирования “самиздата” и просто стремления честных ученых старшего поколения удержать и елико возможно развивать подлинную антидогматическую науку, основанную на достоверных источниках.

Это движение, разумеется, сразу же встретило двойственное к себе отношение официальных кругов. С одной стороны, среди руководящей элиты обнаружились деятели, которые были бы не прочь демонстрировать свое “реалистическое” (=квазиреалистическое) отношение к некоторым уж очень явным кризисным явлениям. С другой стороны, первые результаты социологических исследований вызывали резко отрицательное отношение к ним (изучение женского быта в городах Поволжья, состояние дел в комсомоле и т. п.) Так, Василеостровский райком запретил взять в штат Ленинградской части института этнографии руководителя “комсомольской” темы, выполнявшейся по поручению ЦК ВЛКСМ. Он был обвинен во всех грехах, потому что результаты его исследования показали разложение и вырождение комсомола как массовой организации.

Вторым кандидатом, которого по совету опытных социологов я решил предложить в аспирантуру нашего института, была Галина Васильевна Старовойтова. При поступлении в аспирантуру ей было предложено весьма разумное условие: кандидатский минимум она должна будет сдавать по этнографической программе для того, чтобы быстрее и естественнее войти в жизнь этнографического коллектива и проблемы, которыми он занимается.

Экзамен был сдан блестяще. За время подготовки к экзамену Галина Васильевна заметно расширила свои представления о национальном составе СССР и национальных проблемах, о тлевших конфликтах, которые в последующие годы приобрели столь угрожающие размеры, особенно на Кавказе и в Средней Азии. Разработка диссертационной темы довершила этот процесс этнографической специализации. Оставаясь психологом и социологом, Г.В. Старовойтова вошла в гущу все нараставших национальных проблем, в том числе и в так называемой национальной конфликтологии, которая приобрела в сталинское и послесталинское время столь запутанный характер и анализ которых требовал реальных знаний и умелого анализа.

Диссертационная тема (“Психологическая адаптация нерусских групп в современном русском городе”), в книжном издании получившая название “Этническая группа в современном советском городе” (Л., 1987, 174 стр.), была поддержана ученым советом института, однако отдел науки горкома отказался дать разрешение на массовый опрос, как того требовала тема, аргументируя это кроме всего прочего тем, что Старовойтова не была членом КПСС. Кроме того, руководству отдела представлялась, что оно само все знает, что нужно знать в сфере межнациональных отношений, и опрос мог, якобы, только привлечь внимание к несуществующей теме.

Пришлось прибегнуть к некоторой организационной “хитрости”. Коллеги по недавно образованному социологическому отделу московской части Института этнографии РАН получили разрешение ЦК на пробный опрос в ряде городов Советского Союза, в том числе и в Ленинграде. Мы договорились о том, что наша малая социологическая ячейка войдет в состав большой бригады под руководством Ю.В. Арутюняна и Л.Н. Дробижевой. Выполняя их поручение, мы получили доступ к картотекам паспортных столов для выполнения своей задачи — изучение татарской, армянской и эстонской группы (к этому времени уже появился сравнительный материал, собранный в Татарии, Армении и Эстонии местными социологами). Кроме того, эти три группы были достаточно разнородными в культурно-бытовом и конфессиональном отношении. Был разработан специализированный тип опросных листов, обучена группа студентов кафедры этнографии университета, изучены соответствующие материалы, которые подготовили опрос, и обеспеченно машинное время для обработки собранного материала. Осуществляя эмпирическое исследование Г.В. Старовойтова не меньшее значение придавала общим вопросам теории социологии, особенно этносоциологии. Поэтому более общее название ее книги по сравнению с первоначальной темой для диссертации оказалось оправданным. Прежде всего — это выяснение особенностей этнокультурных процессов, характерных для этнодисперсных (т. е. Расселение рассеяно, не компактно) групп по сравнению с группами, расселенными на компактной территории и имеющих особенно интенсивные внутригрупповые связи. Это особенности сравнительно небольших групп, расселенных в большом и притом многонациональном городе. При этом была предпринята попытка выделить элементы этнической идентификации (как в материальном быту, так и в психологической (включая обрядовую) сфере). И наконец, были намечены основные черты этнических установок и этнокультурной ориентации татар, армян и эстонцев в условиях развитого двуязычия. Книге был предпослан обзор важнейшей советской и зарубежной литературы по этим проблемам. Параллельно с книгой была опубликована целая серия статей, преимущественно теоретического характера.

Книга Г.В. Старовойтовой как бы самодостаточна. Однако она задумывалась и выполнена как одно из важных звеньев серии работ восточнославянского сектора Института этнографии АН СССР; она должна была разработать узловые вопросы складывавшейся в своих основных очертаниях этнографии города (урбаноэтнографии), до 60 гг. в Советском Союзе не существовавшей. Цикл этих работ открывался двухтомником М.Г. Рабиновича “Этнография русского города феодального периода”, книгой Н.В. Юхневой “Этнический состав Петербурга второй половины XIX века”, О.Р. Будины и М.Н. Шмелевой о современных малых городах Средней России и др.

В последующие годы Г.В. Старовойтова не порывала своих связей с восточнославянским отделом Института этнографии РАН. Переехав по семейным обстоятельствам в Москву, она в составе группы сотрудников разрабатывала проблемы долгожительства в Абхазии, Армении и Азербайджане.

Когда начал обостряться карабахский конфликт, А.Д. Сахаров, который хотел спокойно и объективно разобраться в нем, обратился в Институт этнографии с просьбой, чтобы его сопровождал один из этнографов, ориентирующийся в закавказских проблемах. Дирекция командировала в эту поездку Г.В. Старовойтову, т. к. к этому времени она была действительно знакома с закавказскими проблемами. Известно, что некоторое время она была советником Б.Н. Ельцина по национальным вопросам. К этому времени она приобрела уже значительный опыт обслуживания и решения крупномасштабных политических проблем. Путь ее к ним начался с конкретно-этносоциологических исследований, связанных в первую очередь с Ленинградом-Петербургом.

К.В.Чистов