Помнится, Борис Николаевич вызвал меня в конце ноября 1991 г., дней за десять до украинского референдума о независимости, и спросил о моем прогнозе: как проголосует Украина? А Крым? Я ответила. Мои цифры оказались недалеки от истины, но на Украине “за” проголосовало немного больше, чем я ожидала. В последнюю неделю ноября Москва показала кулак Киеву и, конечно, тем повлияла обратным образом на исход голосования.

Тогда же я впервые услышала от президента России о плане собрать трех лидеров славянских республик (почти по Солженицыну!) в Белоруссии (слово “пуща” еще не звучало). Процедура и последствия беспокоили меня - в частности для Крыма, и я откровенно сказала об этом. Меня также интересовали участие Казахстана в переговорах, реакция силовых структур и др.

Возможно, эти мои сомнения явились частью причин, по которым президентская команда решила не брать меня в Беловежскую пущу, хотя там и решались вопросы, прямо связанные с компетенцией советника президента по межнациональным отношениям. Один из моих друзей через день после обнародования договора заявил: “Беловежское соглашение - путь ко второй Крымской войне”. Я не соглашалась, мы поспорили. Не хотелось верить в возможность конфликта между столь близкими народами (и сербско-хорватский опыт еще не был явлен миру). Да и доверие к народной мудрости, как обычно, было во мне сильно (впрочем, так же сильно недоверие к ответственности лидеров).

В последние годы, будучи российским депутатом, я нарочно не ездила в Крым, который знаю лучше московских улиц, - чтобы не дать повода обвинить в подстрекательстве. С меня хватало “карабахских” упреков - тоже, думаю, несправедливых. А теперь съездила - через Киев. В Киеве мне напомнили с благодарностью, как в программе “Время” я говорила - это главный итог истории. Наверное, очень горькую мы имели историю, раз получаем теперь такую географию. И еще сказала, что Украина - член и основатель ООН, признанный в существующих границах, как бы мы ни относились к факту хрущевского “подарка” 1954 года. Помнится, Н.Травкин упрекал меня - почему, мол, у Старовойтовой Карабах имеет право на самоопределение, а Крым - нет? А Крым тогда молчал, и не дело политиков было идею самоопределения “внедрять” - ни в Карабахе, ни в Крыму.

Как частное лицо, не баллотировавшееся в Думу, я побывала в Симферополе, Ялте и Севастополе – в последнем в день празднования 50-летия освобождения города от фашистов. Ко мне подходили доброжелательные люди (даже те ветераны, что относят меня к числу “развальщиков” Союза, рады видеть в Крыму любого российского политика, а уж Ельцин и Гайдар там - вне критики) и задавали простодушный вопрос: “А почему нас Ельцин не берет в Россию? Мы ж хотим к вам...” Я снова и снова объясняла про ООН, территориальную целостность Украины, но вопрос регулярно возвращался ко мне. Тогда я сменила тактику и стала отвечать вопросом на вопрос: а почему вы голосовали 1 декабря 1991 г. за независимость Украины? Вы же сделали сами свой выбор. (Вообще-то голосовало “за” 54% от пришедших или около 36% от списка избирателей). Ответ был обескураживающим: “Так ведь тогда было не модно выступать против суверенитетов! Это значит, мы были бы против демократии! А что ж вы, московские демократы, не подсказали нам, как голосовать, какие будут последствия?” - “Да мы не чувствовали себя вправе вмешаться во внутренние дела Украины, мы уважаем ее право на самоопределение. Но, честно говоря, в глубине души надеялись, что Крым сделает свой”. - “Да что вы, нашему народу прямо надо говорить, а не надеяться на него! Бросили бы сюда тайный “десант”, объяснили - так и так - мы б сегодня были уже в России!”. Вот такие уличные дискуссии шли у меня в Крыму. Да, моральная политика и госполитика - трудно совместимы.

И.П.Рыбкин недавно напомнил мне, как мы с ним (тогда главой фракции коммунистов ВС РФ), да еще с Н.И.Травкиным случайно сидели рядом, когда Съезд народных депутатов России аплодисментами приветствовал ратификацию Беловежских соглашений. Мы трое, такие разные, не аплодировали, а хмурились, и я еще сказала соседям: вот, мол, радуются, как дети, а впереди теперь столько проблем...

Конечно, крымскую проблему, права русских вне Российской Федерации, совместное использование таких портов, как Ново-Таллинский или Ильичевский, космодрома Байконур, совместную охрану границ СНГ и создание объединенных хотя бы миротворческих сил, заполняющих частично евразийский вакуум коллективной безопасности и многое другое, как видится теперь (но что-то виделось и тогда - возьмите мою статью в “Огоньке” № 43 за ноябрь 1991 г., кто не верит), - следовало оговорить отдельными пунктами в этих поспешно приготовленных договорах.

Ну да, задним умом всякий крепок, а в “пуще” было непросто: ведь еще существовал Совмин СССР с его силовыми структурами, всемирно признанный президент СССР, который мог сыграть неожиданную роль, да и другие трудности, заставившие трех лидеров уехать даже из Минска в глухомань, где меньше ушей. Главным фактором в роспуске Союза, конечно, были результаты референдума на Украине - и свою активную роль в этом деле не скрывает, а подчеркивает Л.М.Кравчук, публикующий сейчас в “Киевских ведомостях” свои интереснейшие мемуары.

Накануне передачи дел от президента СССР президенту России я впервые решила поговорить с М.С.Горбачевым не с трибуны Съезда, а с глазу на глаз. Он и сам еще не знал, что фактически уже отстранен от власти (в частности отключен от ФАПСИ и управления ядерным оружием), что принято решение о смене руководства КГБ (В.Бакатина - с тех пор потенциал этого руководителя так и не используется по достоинству) и т.д. Я не стала огорчать его этими известиями, а просто говорила о тревожных сигналах из будущего. Михаил Сергеевич был разговорчив, помимо своего пессимизма поделился со мной интересными соображениями о международной политике, о будущем Средней Азии (“за которую надо еще побороться”), о причинах, побудивших его начать перестройку, о бытовых делах его семьи (они ощутили рост цен) и т.д. Но все время возвращались к Украине: ее независимость он никак не мог принять. А как же гражданство? Границы? Пенсии? Студенты? Его родственники на Черниговщине? и т.д.

Андрей Грачев, пресс-секретарь М.С.Горбачева, заранее предупредил, что у меня будет 20-30 минут. Неожиданно для обоих мы проговорили более трех часов - и уезжали из Крыма поздно вечером, в метель. (Через несколько дней, встречаясь в этом же кабинете с его новым хозяином, я сама известила Б.Н. о факте беседы с Горбачевым. Он промолчал).

На Западе сейчас широко распространено мнение: российская демократия кончается там, где начинается украинский вопрос. Збигнев Бжезинский пишет: “Украина явится лакмусовой бумажкой, определяющей будущее России. Сильная и стабильная Украина, с ее 52-миллионным населением, будет гарантией того, что Россия стала постимперским государством. В этом контексте Россия сможет приступить к восстановлению хозяйства и создать свои политические институты, как любое другое развивающееся национальное государство, созревающее к тесному сотрудничеству с Европой. Однако Россия, стремящаяся подчинить Украину, будет движима имперскими побуждениями и тем самым дисквалифицирует себя как страну, которая могла бы стать членом широкого европейского сообщества. Наконец, чрезвычайно важно учитывать, что российско-украинский конфликт может выйти из-под контроля. (“Проблемы Восточной Европы”, № 35-36,1992, с.10, Вашингтон).

Недавно Г.Киссинджер, обсуждая эти проблемы, смог назвать лишь одного российского политика, который признавал бы независимость Украины. К моему немалому удивлению, им оказалась я (а многие украинские коллеги уже перевели меня в стан империалистов!), что, конечно, приятно, но фактически неверно. Множество наших политиков начиная с Б.Ельцина, Е.Гайдара, А.Козырева и до В.Новодворской, а также и множество, думается, уже и большинство, российских граждан приняли факт существования украинского независимого государства, украинского государственного языка. А крымская заноза все равно сидит в сердце - и не из-за военных баз, а из-за Л.Толстого, А.Пушкина, А.Чехова, М.Волошина.

27 мая группа экспертов опубликовала в “НГ” примечательный анализ новой стратегии для России - и там, наконец, признано, что восстанавливать империю просто невыгодно.

А альтернатива империи - самоопределение.

В соответствии с несколькими базовыми документами международного права (например, Декларацией о гражданских и политических правах, принятой ООН в 1996 г., и др.), народы имеют право определять свою судьбу и государственный статус. Лучше, если они делают это сознательно и заранее для себя устанавливают цену, которую готовы за свободу заплатить. Я видела, как созревала решимость карабахцев отстоять свой выбор даже ценой войны. Жалеют ли теперь? Не знаю. Мы помним, как терпелив и организован был крымско-татарский народ, полвека боровшийся за возвращение на родину, когда его лидеры сидели в тюрьмах, а его мученики заживо сжигали себя на площадях Москвы и Ташкента (так теперь поступают тибетцы). Ни один политик не просто не имеет права, но и не смог бы, даже при желании, какому-нибудь народу навязать такие методы борьбы.

Между прочим, США, не любящие изменений границ в Евразии, сами образовались в результате отделения (сецессии) от Британской империи с последующей войной за независимость. В прошлом году самоопределилась (под эгидой ООН) Эритрея, мирно развелись чехи, словаки, словенцы, македонцы - а вот хорватов и мусульман сербы и черногорцы мирно не отпускали... Планы новых политических решений (читай - новых карт) по Карабаху еще прячутся в столах у политиков, но война там идет к своему истощению, как было в Южной Осетии и Приднестровье.

Зато “дозревает” Крым.

Решение крымского парламента о верховенстве местных законов над украинскими впервые было изобретено в Эстонии в ноябре 1988 г., повторено в Латвии, Грузии, автономиях России... Но этот шаг не изолированный, есть неизбежные шаги “до” и “после”. Я заканчиваю сейчас книгу об условиях самоопределения в мировой практике и хочу предложить пересказ одного параграфа.

Как начинаются войны за самоопределение

Схема развития конфликта самоопределения через сецессию

Предпосылкой требования самоопределения обычно является угроза сохранению этничности группы, либо угроза сохранению ее национальной государственности в составе другого многонационального государства. В тоталитарных государствах такая угроза бывает связана с массовой депортацией, этническими чистками, наконец, геноцидом.

Впрочем, и не столь жесткие меры, применяемые при разных режимах, продуцируют законную тревогу: насильственная ассимиляция; приток иноэтнической рабочей силы, меняющий соотношение национальностей в регионе; принятие законов о привилегированном положении одного национального языка по сравнению с другими (например, придание статуса государственного одному языку); ограничения в обучении на родном языке, ограничение в школьной программе курса истории своего народа; ограничение в деятельности средств массовой информации на языке дискриминируемой этнической группы.

В кадровой политике: ограничения вертикальной социальной мобильности по национальному признаку; запрет на профессии и получение образования выше обозначенного уровня (обычно эти ограничения регулируются не законом, а секретными инструкциями).

Особенно болезненно угроза этничности воспринимается в тех группах, которые исторически недавно или недобровольно стали этническими меньшинствами в составе других государств, оказавшись отделенными от основного этнического массива.

Этническая тревога на следующем этапе порождает стихийное массовое движение, которое выдвигает из своей среды национальных лидеров. Вскоре эти лидеры могут быть объявлены руководством страны заговорщиками, связанными с третьей силой за пределами государства.

Официальные власти, помимо теории заговора, выдвигают версию “экономического детерминизма” конфликта, игнорируются духовные требования меньшинства; внимание концентрируется на низком жизненном уровне недовольных или другом материальном аспекте - территориальном притязании. Иногда для смягчения конфликта центральная власть выделяет субсидии для региона, но они не снимают этнической тревоги.

С обеих сторон формируется симметричный образ врага - жадного, лишенного духовных устремлений, но имеющего определенную национальность. СМИ распространяют эти стереотипы. На следующем этапе самоопределяющаяся общность формирует новую или усиливает уже существующую форму своей автономной государственности. Лояльные центру чиновники заменяются новыми лидерами, нередко харизматического типа (обычно путем выборов). Одновременно формируются (открыто или в подполье) политические партии (поначалу национально-демократического направления, но впоследствии нередко трансформирующиеся в националистические, допускающие силовые методы борьбы).

После формирования государственных институтов самоопределяющаяся общность развивает дипломатические контакты и пытается вступать в многосторонние переговоры, разъясняя миру свои требования.

Иногда эти институты создаются даже в изгнании (Меджлис крымско-татарского народа или Организация освобождения Палестины). Усиление государственности и легализация методов борьбы самоопределяющейся единицы вызывают тревогу уже у правительства большинства.

На следующем этапе начинается “война законов”, декретов и конституций. Коренным является вопрос о приоритетности тех или иных актов на “спорной” территории - а значит, вопрос “непослушного” региона о сохранении под юрисдикцией общегосударственного центра.

Отделяющаяся общность стремится на этом этапе минимизировать свои связи с центром - в частности, бойкотировать выборы со своей территории в высший законодательный орган всего государства.

Одновременно предпринимаются усилия по налаживанию экономических, политических, военно-оборонных контактов с третьим государством, готовым оказать протекторат (если таковое есть), или какой-либо международной организацией. Самоопределяющаяся общность ищет (или имеет изначально) своего “старшего брата”, политика которого может варьировать от нейтралитета (трактуемого в регионе как “предательство”) до тайной или открытой помощи.

Не имея других способов воздействия на взбунтовавшийся регион и стремясь сохранить целостность государства, центральная власть распускает местные органы государственного самоуправления, лишает автономию особого статуса (а ее лидеров - иммунитета) или вводит прямое правление центра, опирающееся на военную силу. Размещение войск, подчиненных центру, и “жесткие” меры находят частичную поддержку среди лояльных центру политических сил в регионе, в том числе среди некоторых национальных меньшинств.

Роспуск автономии, лишение формы государственности были применены в Абхазии, Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Приднестровье, югославском округе Косово, в Эритрее, в Крыму в 1946 году, после депортации крымских татар, в какой-то степени в Чечне осенью 1991 г. при попытке ввести чрезвычайное положение под руководством Москвы и в других регионах мира - но, как правило, эта мера не достигала эффекта.

Лидеры движения, опасаясь ареста или гибели, вынуждены скрываться в ссылке, в подполье или в недоступной контролю центра части своего региона или республики (как В.Г.Ардзинба в Гудауте. - Прим. Г.С.). Легитимный этап борьбы искусственно прерван, и местные лидеры также на время теряют контроль над ситуацией. Стихийное движение протеста начинает подготовку к силовым действиям; радикализируются местные национальные партии; активизируются националистические движения в третьей стране - покровителе. Лидерам последней все труднее сохранять нейтралитет под давлением внутриполитической борьбы.

Центр организует экономическую блокаду - прежде всего энергетическую, но иногда также водную, продуктовую и даже чинит препятствия в передаче гуманитарной помощи. Вводится полное эмбарго на поставку оружия в регион. (Примечание - так было в Южной Осетии, Карабахе, самой Армении, районах Югославии и др.).

Часть лидеров блокированного региона призывает признать справедливым стихийное движение за силовые методы борьбы, апеллируя к бедствиям, испытываемым мирным населением в результате санкций. Националистические партии с обеих сторон настаивают на оправданности вооруженных действий, спровоцированных противником. Сознательная политика местного руководства все более склоняется к необходимости силового отпора.

Возникают один или несколько случаев террористических актов в регионе. При невыясненных обстоятельствах появляется одна или несколько случайных (или “организованных”) жертв - безразлично, с какой стороны. Виновность организаторов обычно впоследствии не бывает доказана (примеров множество - Аскеран, Сумгаит, Ингушетия, Абхазия, Бендеры и др.).

Лозунги войны произносятся открыто. Ситуация выходит из-под чьего-либо контроля и неизбежно сползает к полномасштабному вооруженному противостоянию.

Те, кто не сел за стол переговоров в начале конфликта, теперь уже не скоро смогут это сделать. Вполне вероятно, участниками переговоров будут уже не те, кто начинал движение за самоопределение (одни погибнут, иные состарятся), а политические лидеры нового поколения, возможно - дети войны.

Во время первого тура президентских выборов на Украине 82% крымчан проголосовало за Л.Кучму, 7% - за Л.Кравчука. Л.Кучма обещал восстановить более тесные связи с Россией. Общая неопределенность результатов первого этапа выборов по стране в целом, риск проигрыша и экстремизм некоторых советчиков, вероятно, заставляли Леонида Макаровича рассмотреть возможность ужесточения крымской политики в качестве средства из арсенала предвыборной борьбы, тем более что крымский парламент прямо-таки подталкивал его к этому. Игра на временной слабости власти в Киеве, преувеличенная оценка возможностей Черноморского флота вмешаться в ситуацию делали поведение крымских депутатов рискованным. Безусловно, недавние взрывы в Севастополе, от которых могли пострадать совершенно случайные прохожие, старики и дети, были формой реакции на решения ВС Крыма.

Ясно, кто мог организовать эти теракты (по счастливой случайности, пока неудачные). Конечно, не Л.М.Кравчук, а правонационалистические экстремисты. Но конкретные виновные навряд ли будут обнаружены.

Насколько мне известно, Ю.Мешков (человек, между прочим, с интересной биографией) уже давно носит бронежилет - и правильно делает.

Ведь переход от пятой к шестой или к десятой стадии самоопределения может произойти мгновенно. И все это - несмотря на то, что, строго говоря, конфликт в Крыму нет оснований рассматривать как межэтнический, и большинство положений первого пункта изложенной схемы к русскому населению полуострова неприменимо. Но логика противостояния в своем безумии может не заметить этого. Но даже в самом страшном сне воображение отказывается увидеть Ливадию, Кореиз, Алупку - вообще Ялту - в руинах... Впрочем, Дубровник, говорят, тоже был прекрасным городом.

...Как известно, предсказатель, несущий дурную весть, всегда виноват. В старину их даже казнили. Вот и я часто слышу - накаркала, спровоцировала, развалила...

В последний раз намек из этой серии сделал на страницах “НГ” в мае Ф.М.Бурлацкий в статье “Вожди и советники”, посвященной собранию МДГ и его, Бурлацкого, полувековой борьбе с тоталитаризмом. Как будто бы народы только и ждут, чтобы глупая женщина подсказала им, как бы побыстрее погубить своих сыновей в войне.

О принципах и необходимости нового Союзного договора (в сущности, Конфедерации свободных субъектов), предлагавшихся А.Д.Сахаровым и мной М.С.Горбачеву в программе МДГ в начале 1989 г., уже не вспоминают, как и тогда не слышали...

Как-то ведущая телепрограммы “Российских вестей” Светлана Сорокина сравнила меня с Кассандрой - мрачным, прямо скажем, мифологическим персонажем.

Но мне хотелось бы напомнить о другом античном герое - Эдипе и связанном с его именем “эффекте Эдипа”. Это понятие используется как одна из объяснительных моделей в социологии. Речь идет об обратном влиянии предсказания на ход вещей. Представление о будущем может позволить избежать, казалось бы, неизбежного (что удалось царю Эдипу) и даже направить иногда историю по иному руслу. Надо только напрячь свою добрую волю...

4 июля 1994 года