Термин “национализм” произошел от латинского слова natio, которое, как и греч. ethos, употреблялось в средневековье для обозначения народа, нации, страны и не имело политической окраски. Только в период позднего средневековья термин “нация” приобрел политическое значение: в Германии и во Франции его стали использовать для обозначения правящих классов в отличие от термина volk, соответствовавшего английскому “население”, “обычные люди”. Таким образом, слово “нация” и идея национальности стали ассоциироваться с верховной властью. Позже, в период существования абсолютной монархии, термин “нация” стал синонимом централизованного государства (Norbu D. Culture and the Politics of Third World Nationalism. London, 1992. P. 25). С подъемом эгалитарной политики, усилением социальных связей и ростом массовой мобилизации понятие нации больше не было связано с правящим аристократическим классом. Первым отождествлять нацию с народом, а не с правящим классом, стал Руссо. “Он сделал это не только на политическом основании, подразумевавшем подъем эгалитарной политики и, в частности, принцип самоопределения, но также из убеждения в наличии общей культуры, разделяемой всеми членами общества, что было необходимо для обоснования его теории общественной воли” (Там же). Таким образом, с 1780-х слово “нация” стало синонимом слова “народ”, и такой подход существует в науке до сегодняшнего дня.

Первые националистические движения обратились к оригинальному латинскому значению слова “нация” как “народа или страны”. Сам термин “национализм” был впервые употреблен французским священником-антиякобинцем в 1798 году в “уничижительном” смысле для обозначения протеста масс против status quo государственной властной структуры как всеохватывающей общественной тенденции (Там же. Р. 26). Национализм нельзя сводить ни исключительно к популизму, хотя он имеет в большой степени популистическую окраску, ни к общественному суверенитету, хотя именно желание такого суверенитета составляло основу националистической идеологии, находившейся в конфронтации с империализмом. В рамках евроцентристского подхода национализм определяется как “преданность своему государству”.

Национализм стран “3-го мира”, однако, имеет несколько другой характер и может быть определен как “политизированное социальное сознание, основанное на общей национальной идентичности, базирующейся на разделяемой традиции и идеологической вере в структуру современного национального государства как наиболее действенный инструмент национального объединения, национальной независимости и национального интереса” (Norbu D. Culture and the Politics of Third World Nationalism. London, 1992. P. 26). Кроме того, национализм выступает как одна из форм социального действия. Хотя Япония не относится к странам “3-го мира”, японский национализм, как мы увидим в дальнейшем, полностью соответствует данному определению. Кроме вышеприведенного, существуют следующие подходы к определению национализма как:

Э. Смит определяет национализм как “идеологическое движение, имеющее целью достижение или сохранение автономности, единства и индивидуальности социальной группы, направленное, по мнению некоторых его участников, на создание актуальной или потенциальной нации” (Smith A. Introduction: The formation of Nationalist Movements // Nationalist Movements. Ed. by A. Smith. GB, Readwood Burn Limited Trowbridge and Esher, 1976. P. 1.). Смит также выделяет различные типы национализма в зависимости от оснований, на которых националистические движения создавали свою идеологию.

1. Этнический национализм, который возникает в общностях, обладающих отличной от других, часто — уникальной, историей и культурой. Данный тип национализма может проявляться либо как “возрождающий” (в этнических группах, которые являются независимыми, но охваченными процессом разобщения и приходящими в упадок, националистические движения возникают для активизации социальной и политической жизни, чаще всего используя обвинения правящего класса в “отдаленности от народа” или в пособничестве “чужакам”), либо как национализм “раскола” (в этнических группах, которые были включены, зачастую насильственно, в более широкое объединение, и стремятся выйти из его состава).
2. Территориальный национализм, распространенный в основном на колонизированных территориях и направленный на избавление от колонизаторов. С этой целью объединяются культурно разнородные этносы, проживающие на территории колонии и стремящиеся создать собственное независимое государство (Smith A. Introduction: The formation of Nationalist Movements // Nationalist Movements. Ed. by A. Smith. GB, Readwood Burn Limited Trowbridge and Esher, 1976. P. 4-5). Территориальный национализм имеет развитую политическую основу, но ему недостает этнической базы и социальной поддержки (Там же. Р. 10). Японский национализм является этническим, однако он имеет также ярко выраженную политическую окраску.

Возвращаясь к определению национализма как формы социального сознания, необходимо выяснить, какова природа этого сознания. Оно формируется на основании общности отношений и взглядов, связанной с единым мировоззрением, едиными экономическими интересами и стилем жизни. Но само по себе ощущение общности и наличие общих взглядов еще не является достаточным условием для возникновения социального сознания: необходима конфликтная ситуация, которая вызовет появление в сознании представителей группы дихотомии “мы — они”. Осознание того, что “они — не мы”, происходит лишь при наличии соперничества, когда становится очевидным, что другая группа (или группы) отличается от родной и представляет для нее угрозу. Именно появление в национальном самосознании дихотомии “мы — они” является тенденцией к национализму (Norbu D. Culture and the Politics of Third World Nationalism. P. 31-37).

Говоря о национализме, необходимо учитывать 2 аспекта: “национальный характер” и “преданность государству”. “Тезис о национальном характере предполагает стабильное эволюционное развитие, в ходе которого некие факторы формируют образцы поведения отдельных людей (например, Англия, Швеция, Нидерланды), тогда как другой тезис (преданность государству) присваивает государству роль фактора, утверждающего дух или волю (нации) в простом послушании (Германия, Италия, Франция)” (Norbu D. Culture and the Politics of Third World Nationalism. London, 1992. P. 26). В азиатских странах присутствуют обе модели.

Национализм сам по себе не может существовать без наличия идеологической и политической структуры, он “слишком произволен, чтобы быть философской системой без заимствования более логической основы...” (Там же).

Так, например, необходимую основу фашизму составил расизм. Структура национализма включает два важных элемента: “традиционные данные” (раса, язык, литература, традиции, территория и т. д.) и “эгалитарную идеологию”, основанную на принципах свободы, равенства и братства. “Традиционные данные” превалируют в раннем национализме стран “3-го мира”, а “эгалитарная политика” — в западном национализме (Там же. Р. 1).

Будучи комплексным социальным феноменом, национализм не связан с отдельной социальной группой или классом: употребление термина “национализм” означает, что по крайней мере большинство нации придерживается националистической идеологии (Nationalist Movements. P. 6). Зарождаясь в отдельной группе, обеспокоенной утратой традиционной культуры или нарушением ее частных интересов (а в случае с Японией — и тем и другим), национализм постепенно распространяется на все общество, трансформируется в социальное сознание и, наконец, вступает на политическую арену, где принимает форму политического сознания, основанного на общности идентичности и судьбы нации. Национализм, по Э. Смиту, включает четыре аспекта: политический (связанный с организацией и институционализацией), социальный (связанный с мобилизацией населения), культурный (связанный с созданием новых ценностей или нового человека в целом) и символический или “мифологический” (превращающий национализм в “суррогат религии”) (Norbu D. Culture and the Politics of Third World Nationalism. London, 1992. P. 26).

Национализм, таким образом, состоит из 3 компонент. “Традиция связывает нацию с ее прошлым, которое обеспечивает вдохновение и ощущение длительности. Интересы, начиная с экономических и заканчивая культурными, связывают нацию с ее настоящим и обеспечивают стимул для решения социальных проблем. И идеалы, в основном политические, связывают нацию с ее будущим, которое еще должно быть сформировано в соответствии с политическими идеалами, экономическими интересами и традициями” (Norbu D. Culture and the Politics of Third World Nationalism. London, 1992. Р 27).

В большинстве стран “3-го мира” толчком к национализму была негативная реакция масс на политику властвующей элиты (причины такого недовольства в каждой стране были свои). Большинство националистических движений возникало как “ценностно-ориентированные движения во имя какой-либо священной традиции, касающейся идентичности и судьбы нации как некоего целого” (Там же. Р. 26), и лишь потом национализм становился тенденцией всего общества (японский национализм, опять же, не противоречит этому утверждению). Таким образом, национализм в странах “3-го мира” “проявлялся как слияние традиции и идеологии в кризисной ситуации, которая активизирует взаимодействие между двумя этими элементами, выражающееся в новом взгляде на вещи на различных уровнях политики, экономики и общества” (Там же).

Японский национализм уходит корнями в синтоизм — древнюю систему японских религиозных верований. Согласно синтоистской легенде, японская нация имеет божественное происхождение: первый японский император Дзимму считается потомком богини солнца Аматэрасу, японский же народ произошел от божеств второго разряда — коми (вообще, коми в синтоизме называются духи всего живого и неживого, Япония населена мириадами коми). Как будет видно в дальнейшем, японские националисты использовали эту легенду и синтоизм в целом как идеологическую основу для своей деятельности.

Первые националистические движения в Японии возникли в связи с угрозой европеизации. В период правления династии Токугава (1603-1867) Япония была закрытой страной, так как правительство опасалось негативных последствий деятельности европейцев. Поскольку абсолютная изоляция была невозможна, правительство стремилось к тому, чтобы контакты сводились исключительно к торговле: проводились меры для изоляции иностранцев от местного населения, все их действия на территории Японских островов жестко контролировались. И все же европейская культура проникала через информационный барьер, установленный японским правительством. В Японии постепенно формировалась и развивалась так называемая “голландская наука” — рангаку. В ее становлении можно выделить 3 этапа.

1. XVII - 30-e годы XVIII в., когда распространение европейской культуры в Японии было крайне затруднено ограничительными действиями правительства, предубеждением населения в целом и языковым барьером.

2. 40-е годы XVIII в. — начало XIX в., когда европейская наука получила официальное признание со стороны правительства, заинтересованного в заимствовании прикладных знаний по медицине, астрономии, физике, географии и т. д.

Изменения, происходившие в Японии после 1858 года, отрицательно влияли на благосостояние рядовых японцев. Договоры 1854-1858 годов фиксировали подчиненное положение Японии. Быстрое развитие внешней торговли после “открытия” страны привело к росту количества иностранных товаров фабричного производства, что ухудшило экономическое положение ремесленников; выросли цены на продовольственные продукты. Кроме того, правительство из соображений государственной безопасности тратило огромные средства на закупку вооружения, что привело к значительному увеличению налогообложения. Все это вызвало волну антиправительственного и антииностранного движения. Еще в конце XVII в. в Японии была создана школа сторонников национальной японской ориентации — кокугаку. Первоначально в задачи школы входило лишь исследование японской философии и литературы с целью поиска “духа” и “пути” Японии. После “открытия” страны антииностранное движение встало в оппозицию сегунату, взяв на вооружение националистический лозунг кокугаку “Почитайте императора, изгоняйте варваров!”. Социальный состав этой оппозиции был очень неоднородным: в нее входили низкоранговые самураи, богатые и средние слои крестьянства, средние и мелкие буржуа. С одной стороны, это движение имело национально-освободительную окраску и встречало поддержку в народе. С другой стороны, самураи, основная военная сила оппозиции, связывали с движением за изгнание иностранцев идеи великодержавного шовинизма и агрессивные, милитаристские устремления. Антиправительственные настроения, связанные с недовольством японцев ухудшением экономического положения, привели в 1868 году к перевороту Мэйдзи, в результате которого власть сегунов Токугава была свергнута, а император Мацухито обещал отныне все государственные решения принимать с учетом общественного мнения.

В результате негативного отношения общественности к европеизации в 80-х годах прошла первая волна японского национализма. Она не была ни всеохватывающей, ни безусловно реакционной. Национализм этого периода имел свои оттенки и нюансы в очень широком диапазоне: от неосознанной ксенофобии до требования наращивания военной силы и внешней экспансии. Всех националистов объединяла идея государственности Японии, противостоящей другим державам, и желание, чтобы Япония заняла достойное место в мире. Но возможности достижения своих целей они видели по-разному: одни призывали к абсолютному возврату к национальным традициям и ценностям, другие были сторонниками осмысленной европеизации, считая, что Японии следует отбирать лучшее и из восточной, и из западной культуры. Постоянная полемика между двумя лагерями, проходившая в 80-90-х годах, оказала влияние на многие области японской культуры — литературу, изобразительное искусство, музыку. Широкое распространение получили термины “нихонсюги” (японизм), “кокуминсюги” (национализм) и “кокусуйсюги” (крайний национализм, превознесение национальной специфики), заимствованные из работ представителей школы кокугаку (Гришелева Л. Д. Формирование японской национальной культуры. Конец XVI - начало XX века. М., 1986. С. 207). Основу этих понятий составляла мистическая идея “духа Ямато” (Ямато — древнее название Японии), являющаяся одной из базисных идей бусидо и утерянная, по мнению националистов, после переворота Мэйдзи.

К началу 90-х годов в японском национализме появились новые тенденции: представители его правого крыла стали претендовать на лидерство Японии в Азии, определяя отношения между Японией и другими азиатскими странами как “патерналистские”. Ультранационалисты призывали к экспансии в страны Азии, считая, что только объединенная под эгидой Японии Азия сможет противостоять Западу. Так родилась идея паназиатизма, которая в дальнейшем развилась в идею создания “Великой восточноазиатской сферы процветания” (Там же. С. 207).

С середины 90-х годов Японию захватила вторая волна мэйдзийского национализма, который приобрел ярко выраженный агрессивный характер. Вопросы европеизации культуры отошли на задний план. Главной темой японской прессы на рубеже XIX-XX веков стала пропаганда расизма в форме паназиатизма. Агрессивный политический курс правящих кругов требовал духовной консолидации нации, мощными средствами достижения которой были мобилизация традиционной национальной культуры и активное распространение идеологии национализма. Этим была вызвана волна интереса к культурному наследию прошлого: стали возрождаться традиционные японские формы искусства (театр ноо, ке-гэн), бытовой культуры (чайная церемония, икебана), и, главное, религии — Дзэна, и особенно синтоизма. Еще в рамках школы кокугаку возникла специфическая разновидность синтоизма — так называемый “возрожденный синтоизм”, понимаемый как “Путь древних” (кодо). В “возрожденном синтоизме” были использованы естественнонаучные знания и создавалось более современное представление о мире. Это учение приобрело форму “идеологии почитания императора” как потомка божественной Аматэрасу и отражало стремление общества к централизму и отпору экспансии Запада. По сути, слияние религии с политикой, религиозного учения с идеей почитания императора было присуще в той или иной степени всем прежним синтоистским учениям. Однако в “возрожденном синтоизме” оно обнаружилось наиболее отчетливо, причем идеология почитания императора явилась одной из форм национализма (Нагата X. История философской мысли Японии. М., 1991. С. 316-323). Синтоизм превратился в государственную религию после революции Мэйдзи: был провозглашен принцип единства церкви и государства. Поскольку Конституция 1889 года провозгласила свободу вероисповедания, а правительство хотело сохранить синтоизм как государственную религию, сформулировали концепцию “государственного синтоизма”, объявленного культом национальной морали и патриотизма, который можно совмещать с исповеданием любой религии. “Государственный синтоизм, используя старые религиозные догматы, утверждал божественность императора, священность японской империи, божественное превосходство Японии и японцев над другими странами и народами и необходимость распространить славу империи по всему миру” (Гришелева Л. Д. Формирование японской национальной культуры. Конец XVI - начало XX века. С. 214). “Государственный синтоизм” был очень действенным средством объединения народа для возможной будущей войны. “Американский специалист по проблемам религии Роберт Бэллон характеризовал его [японский национализм] следующим образом: "Модели агрессивного национализма, созданные в фашистской Италии и нацистской Германии, были бледной имитацией японской модели, поскольку они не давали возможности достигнуть тотальной индоктринизации, к которой они стремились и которой достигли японцы" (Гришелева Л. Д. Формирование японской национальной культуры. Конец XVI - начало XX века, С. 214).

В XIX веке почти каждая страна Восточной Азии столкнулась с угрозой вестернизации. Поскольку восточноазиатские народы были не в состоянии сопротивляться натиску западных держав, то, “чтобы удержать свою независимость, страны Азии не имели другого выбора кроме того, чтобы избежать военной конфронтации и подчиниться требованиям сил Запада и открыть двери для "торговли и дружбы" с Европой и Америкой”. В то же время они должны были как можно быстрее и лучше усваивать западные технологии, чтобы развивать экономику и оборонный комплекс, обеспечивающие защиту. “Они должны были действовать быстро, не разрушая свой собственный внутренний порядок и традиционную социальную систему”. Несмотря на схожесть исторических, социальных, географических и др. характеристик, Япония и Корея реагировали на вестернизацию по-разному.

Япония предпочитала собственные способы борьбы с возможной западной экспансией: с середины XIX века в стране начался еще более активный процесс заимствования западных технологий, вызванный стремлением правительства повышать оборонные способности государства на тот случай, если все-таки не удастся избежать военного столкновения (таким образом, японцы готовились сопротивляться иностранцам при помощи их же оружия). При этом бакуфу продолжало препятствовать распространению западных либеральных идей.